|
Mar. 30th, 2015|03:22 pm |
*В субботу было так:*
Только еще пришел в часовню, не успел еще толком раздеться, пришли на беседу огласительную люди. Да еще ведь ждали на улице, поди, на ветру. Всякий раз на многих увлеченных моими рассказами есть один обязательно мужик, который зевает и всем видом своим показывает, как его ломает тут сидеть и меня слушать. Тогда я начинаю говорить чуть более импульсивно, а логические цепочки протягиваю подлиннее, чтобы сопротивляющийся мозг чувачка, который зевает, сам по себе стал бы цепляться за всякие там данные и логику изложения. Чаще всего мужики начинают бить тревогу, это видно по их лицам: их мозг без их желания начинает следовать дорожками повествования. Достаточно сказать пару раз "из этого следует" и "как вы понимаете". И сегодня один уж и так зевал, и эдак, и вздыхал, и сопел через нос, а про Византию когда стал слушать, гляжу: увлекся…
*В воскресенье было так:*
Детям гораздо больше интересно, чем взрослым. А когда они и сами что-то знают и от своих пап и мам мне начинают ретранслировать всякое удивительное — тут я и сам становлюсь микрошкольником с улыбкою потерянной между ушами. Одна, вот, девочка из третьего класса на Ветхом Завете рассказывала мне и вообще нам всем, как её папа понимает исход евреев из Египта, иудейскую Пасху и, главное, образование еврейского народа. Заслушаться!..
*А сейчас так:*
"Мочит дождь обезьянку". Тут вообще, говорят, снег пойдет — все намокнем. Выходные, как всегда, работал учителем, в эти последние уроки хотелось как можно больше успеть всего засунуть интересного: выходили от меня дети удивленные, пошатываясь. "Последние" — потому что там Страстная же начинается, потом Вход Господень, а там уж и Пасха.
Вот интересное, чтобы можно было подумать и мне, и вам: (из "Оливье Клеман. Беседы с патриархом Афиногором")
"Район, в котором я родился, был занят турками веком раньше Константинополя. В Цараплане были и христиане и мусульмане. И все жили в добром согласии. Единственному полицейскому–турку — я еще помню его имя: Али–Бей — нечего было делать. У нас не было ни ссор, ни стычек, ни тяжб. Христианские и мусульманские дети играли вместе. На крещение приглашались друзья–мусульмане, а они звали нас, когда праздновали обрезание сыновей. Это была библейcкая жизнь, в которой все мы чувствовали себя детьми Авраама. На праздник жертвоприношения Ибрагима, т. е. Авраама, мусульмане закалывали барашка. Нy, а мы ели нашего пасхального агнца. День святого Георгия праздновался всегда особо. Рядом с нашим домом находилась посвященная ему церковь с древней иконой святого. Люди поднимались на холм, чтобы дождаться восхода солнца, а после литургии танцевали. Однако и для мусульман это был праздничный день, праздник Кидирле, аль Хидры, вечного зачина–геля, явившегося иудеям под именем Илии, а христианам под именем Предтечи. Так по крайней мере говорили дервиши. Ну, а молодежь себе веселилась; в этот день полагалось качаться на качелях, чтобы день был удачным!
Братства дервишей играли большую роль в оттоманской империи. Они были хранителями суфитской мистики, и своеобразие каждого из братств определялось в соответствии со способом призывания имени Божия. Именно здесь открылась возможность для духовно значимых встреч между исихастами и приверженцами zikr'a, некоторые из которых придавали исключительное значение nefes–Issa, Дыханию Иисусову. Мусульмане или нет, люди охотно приходили к дервишу: побеседовать, за советом, за утешением, а то и за исцелением.
Дервиши были очень достойными людьми, весьма терпимыми к христианству, обладавшими иной раз подлинным духовным опытом. Общины их назывались текиями. В Эпире их было множество. Их можно было принять за православных монахов: то же длинное одеяние свободного покроя, волосы они, правда, стригли хотя и не всегда. В моей деревне жил дервиш, имя которого я помню: дервиш Ямиль. Он часто приходил к нам в дом, садился с нами за стол. Моя мать и сестра очень любили его и не имели от него тайн. И он лучше знал их сердца, чем священник из нашей деревни".
Правда, интересно? |
|