Below are the 20 most recent journal entries recorded in satory66's LiveJournal:

[ << Previous 20 ]

Sunday, March 25th, 2007
12:47 am	Кажется исходя из сухой энциклопедической дефиниции эссеистическому стилю свойственна некоторая антитетичность мышления, однако времена таковы, что приходится скорее скатываться в некий между жанровый ново яз нежели творить чистым стилем. Примерно так и с местоположением собственного Я, внезапно принявшего неясные, размытые аберрации - вещь абсолютно очевидная и ясная вдруг предстает предметов долгих метафизических диспутов. Где же я на самом деле? На каком небе, в какой стране, на чьей земле? Все сложнее становится отвечать на столь запутанные вопросы, когда за считанные часы, вы можете очутиться в противоположной точке планеты, даже не обладая соответствующими алхимическими посвящениями. Хотя вот старцы болтают, что душа человеческая путешествует со скоростью верблюда, вследствие этого с точностью определить, где же я все это пишу - мне не представляется возможным, да это и не столь принципиально. Давайте так. Положим, все мы здесь люди военные, ибо никто не может отрицать, что живем мы в условии перманентной войны, пусть даже с самими собой. Однако фронт у каждого свой. Кто-то на передовой, а кто-то и в лабазе подвизается. Так уж заведено. А с фронта тем временем поступают вчерашние новости. Стенают, затянутые в строгую униформу, стенографистки. Прыщавые политинформаторы, совсем еще безусые юнцы, бубнят изжитое. Им не привыкать заучивать торопливо напыщенную эфемерную затхлость канцелярских штампов монотонно вдалбливаемых истуканами-наставниками, а потом визжать на лобном месте, истерично гримасничая, изображая крайнюю озабоченность проблематикой Н, которая на самом деле совсем не проблематична, да и если проблематична, то проблематичность - суть явление субъективного уровня для заспанного, купающегося в неге, юного тельца. Явление лживое, хотя и не лишенное относительного экзистенциального смысла. Ведь все это ведь делается не иначе как во благо сих пресловутых людишек Н, ползающих в грязи и не обладающих врожденными навыками что-либо понять в собственной гнусности. Ах, эти невеселые люди Н, сутулые небожители в полосатых одеждах цвета хаки, что хитро улыбаются телевизионным ящикам, улыбаются, кривыми ртами, демонстрируя обворожительную улыбку обреченного существа. С ними же в едином порыве - откормленные офисные истуканы словно сросшееся, обретшие единую плоть с тяжелой дубовой мебелью, с пафосным кабинетным кумачом. Хотя надобно заметить что остаточный пафос сей смешон ибо инициировано сакральное красное не праведной кровью людей готовых жертвовать и преодолевать, а кислой тухлой юшкой; миазмами, табуированными менструальными выделениями. Такова суть происходящего в одной из нарративно рассматриваемых бытийных плоскостей. Кстати о пафосе - оговорим: парадигма явлений происходящих где-то снаружи, в отдалении, в шелухе и мороке, не располагает к длинным философским эскападам. К тому же - второстепенное, не охваченное стихией живого опыта, не пережитое, не испытываемое, а лишь плохо переваренное - словно недозрелое яблоко в ребячьем желудке, не может и не должно трансформироваться в явь, даже если тигль отлажен и все ингредиенты заботливо разложены на верстаке. Таким образом если вы так ничего и не поняли, я открещиваюсь от торопливых оценок, спешных доводов и конечно от напыщенного, насквозь провонявшего портовыми шалманами пафоса, коим до отказы наполнены буйные интеллектуальные сегодняшние головы. А в шалманах тех, не к обедне упомянутых, пиликают на потрескавшихся скрипочках лакеи - обладатели мутных влажных глаз и редких длинных сальных волос - ряженные, юродивые в богеме, там же средь груд смердящих тарелок, в лужах желчи восседают хитрющие жирные, изворотливые словно сколопендры, перверты - пресловутая хрущевская диссида , абортированная было уж карающей суховатой ручкой "кремлевского горца", ан нет - целительный скальпель так и не смог искромсать в подбрюшии матушки-буржуазии остатки инфицированной плаценты. Да, это все во мне, но в окне напротив я вижу совсем другой ландшафт. За окном - сиротливые минареты дряхлеющей Яффы, хиджабы, хуммус, почему-то солдаты в зеленом - ватага крикливой ребятни, ленивые футбольеро семитского проишождения лупят по мячику, лепеча невнятное. За окном - Левант. Левант - чудовищен, практически невыносим, попробуйте протянуть здесь хоть месяц, и не превратится в двухцветного гомункулуса - вот задача подстать настоящему дипломированному уберменшу. Это вам не травля с собаками смешных бездушных канатоходцев погрязших в ницшеанстве и виртуальщине. Нет здесь все не понарошку . Третий фронт уже открыт и кровоточит вовсю, милые читатели! Хоть и на улицах вместо эстетствующих фашистов, потягивающих веселящий шнапс и щипающих мясистых полек за жирные бока, истых юнгеровских типажей, фельдфебелей в коротких штанах - нечто серое и нестерпимо скучное. На велосипедиках и в цветастых шарфиках, с одной мыслью на легион. Милые колонизаторы. Господи, да ведь что и можно ожидать от поколения выпестованного на конвертации золотых зубов моих несчастных предков в швейцарское золото? Не знаете? Да и я не знаю, только вот блестит на массивных дверях банка "Национальный", слегка видоизмененный вензель первой танковой дивизии СС "Лейбштандарте Адольф Гитлер" эдаким безмолвным свидетелем каких-то уж совсем запредельных подлостей присущих местной рейхс-канцелярии. Но вернемся все-таки к велосипедистам. Знайте - нет никого подлее обращенных, замороченных. Это я конечно не об одних велосипедистах. Точнее совсем не о велосипедистах а скорее о рекрутах из среды мирных восточных дехкан, завезенных в сию многострадальную землю под видом спасаемых от неминуемой гибели. Былая жизнь в землях уммы воспитала сии этнические, да и не этнические вовсе, но все же меньшинства, выковала особую породу индивидов растворенных в неоднородной креативисткой среде, инициированных в здоровый общинный коллективизм. Однако, совершив исход в анамнестическое, компрадорское, постмодернистское сегодняшнее - люди сии подверглись метаморфозам столь чудовищным, что надобно признать - умением выживать средь столь извращенного социума может похвастаться лишь воистину сверхчеловек. Оговоримся - за исключением, само собой разумеется, тех, кто и сам сподобился, но таких большинство, а большинстве согласно одному мудрому суфийскому шейху из предместий Каира- суть нечто аморфное, не обладающее подлинной природой, стало быть, и заниматься проблематикой подобного коллаборационизма не стоит. Тут отметим иное, - лощеная масса новой левантийской буржуазии скучна и однородна. Допустив условно сослагательное наклонение, мы вправе предположить - во что-то подобное выродился бы и Третий Рейх, не перепутай пруссаки карты местности и завершив успешно победоносный Блицкриг. Ежели говорить о каких-то дефинициях то я бы обозначил так - пост фашистский феодализм во всей своей красе. Всеобщий декаданс и упадок, полнейшее отсутствие творческих основ, застой в любой абсолютно форме жизнедеятельности, приспособленческий инстинкт как жизненный стимул, культ потребительства par excellence и несомненным венцом творения сего - гедонистический эвдемонизм постулируемый как высший принцип. Ну и конечно государство, куда уж без него, предмет особой местной гордости. Хотя посмотришь на все это нехитрое "государственное", сразу Салтыков-Щедрин отчего-то вспоминается, или следом проецируешь происходящее на санаторий закрытого типа для умалишенных. Рассудите сами - что можно ждать от образования смоделированного холеными лицедействующими евангелистами, помешанными на кальвинисткой ереси? Город Глупов, да и только. Присовокупим лишь, что в сего фрика на велосипедике, лишенного всего имманентно межчеловеческого, основополагающего, мирного дехканина с которым вы уже успели познакомиться превратили именно эти милые и образованные люди, кальвинисты, цитирующие Хайека, просиживающие точеные брючные пары в тель-авивских кофейнях за долгими слащавыми беседами, полными лести и фарисейства. Ох уж эти велеречивые, пространные разговоры о судьбах мирских, плачет по ним ненасытная бритва Оккама, столь безжалостная к крайне запутанным модернистским атрибуциям. Вместе с тем, всех этих людей , сиречь и шалопаев и их кукловодов надобно ведь как-то и урезонить. Следуя древним архаических традициям, требуются некие особые методы инициации или если хотите - автохтонный экзорцизм, ну примерно как это делали эскимосы Смит Саунда или аборигены Уорбиртон Ренджиз . А именно, внедрять в головы неофитов кристаллы горного хрусталя, с помощью тотемических героев извлекать внутренние органы, заменяя их магическими субстанциями. Теми же субстанциями нашпиговать извлеченные кости и суставы. Оставшиеся органы варить в котле, на медленном огне, вперемешку с сакральными металлическими изделиями из их будущего шаманского инструментария. На лбу же следует наносить рисунок, называемый "эрунчильда", что значит "рука дьявола", также рекомендуется пробивать нос магическим предметом "купитйа", но это уже не в обязательном порядке. Не следует игнорировать и факт ритуального убийства инициируемых в качестве подготовки ко всем этим сложным магическим мистериям. Добавим лишь - подобный образ "запоганенного" азиата левантийского образца отнюдь не лиминален ибо подобное воистину алхимическое превращение ждет и прочих мизераблес застрявших в своих безвременных странах на задворках мировой гегемонии аляповатыми клоунами, готовыми вот вот выпрыгнуть на потеху толпы, и не откуда-то там, а из декартовского пустого ящика. Теперь, позвольте рзвлечь вас нехитрум рассказам, где фигирурует непростой город Дели, еще более непростая страна Хиндустан и обширное ориентальное геополитическое пространство как таковое, принахтое называть Востоком . Восток рушится, словно обветшалая делийская Хавели в районе Чхатрапати Шиваджи. Рушится, хороня под обломками нечто очень важное и живое, нечто совершенно невосполнимое хваленными социально-гуманитарными дисциплинами, нечто неподвластное языковой передаче обусловленной пагубной картезианской дуальностью. Лучше представьте себе вот что! Железнодорожная станция Олд-Дели. 6-40 утра. Индусы спят прямо на перроне, завернутые в лохмотья, на газетном полотне, на влажном асфальте. Сотни, нет тысячи тел, мириады оттенков смешались в этой воистину гигантской палитре. Воздух настолько густ, что кажется - протяни руку и на ладони осядет осенним листом гортанный крик разносчика ласси, звук уходящего поезда, тяжелый вздох старой женщины в выцветшем сари. Чудовищно просто осязать звуки, испытать тепло краски, жонглировать утренними лучами, пить незамысловатую песню угрюмого гуджаратца. Все что еще несколькими мгновениями тому назад казалось столь осмысленным, важным, предстанет смешным и ненужным. Очень важно для нашего повествования определить и осмыслить вот этот самый момент истины, щелчок пальцев, фиксаж - вот время остановилось, точнее нивелировалось, исчезло, вы в точке сборки, никакой реальности нет, ничего вообще нет, кроме может быть той всепоглощающей благости, именуемой монотеистами - богом. Так перестук молотков на базаре Коньи, шум водяных мельниц в садах Мерама, побуждал Джалал ад-дина Руми пускаться в пляс. Простая вещь, а насколько ведь мощная метафизически. Если хотите это и есть настоящее магия, незамутненная практика истого традиционализма. Не обесцененного витиеватыми словесными спекуляциями. Все ведь предельно просто, когда дело касается истины. Теперь о Дели. Индрапрастха или Индрапат именно так именовался этот город в Махабхарате. Менялись кальпы, временные отрезки особого свойства, сравнимемые с умением сгорбленной старухи с тряпицей в руке за одну такую кальпу развоплотить Гималаи в дорожную пыль. Менялись и имена. Лалкот, оплот грозного царя Анангпала перерождался Килокхери - вотчиной Мухаммад-ибн-Туглака. Килокхери сменялся шумным Шахджаханабадом - столицей Империи Великих Моголов. Сегодня это Новый Дели, город колониальных мертвецов. Совершим экскурсию к городскому центру. По правую руку, вы лицезреете, господа, воистину чудовищный инфернальный президентский дворец (Раштрапати Бхаван), что разрезает вечернее небо немым укором всем давно ушедшим поклонникам колониальной гигантомании с берегов Темзы. Однако и его паскудство суть ничто - в сравнении с одиознейшим в Новой Истории геополитическим фарсом, вбивший тугой клин в тело милосердной матушки Индии и поставивший жирную точку в многовековой истории многострадального града. Исконные жители, случившиеся быть мусульманами (видите сами, как им не повезло), были изгнаны в кратчайший срок, посланы прямо в ад, в Пакистан. Там где гудели пытливыми студентами медресе, поэты декламировали в тенистых садах несравненные "газели", звучал настоящий урду а не пакистанский - ободранный, десакрализованный - запустение, унылые пенджабские крестьяне да бородачи-сикхи. Однако не будем углубляться во все сложные политические перипетии, приведшие к вымиранию культурной среды говорящих на Урду. Лишь продолжим наше безмолвное шествие сквозь районы городской бедноты, заасфальтированные километры , превращенные пенджабцами в бесконечные торговые ряды, переполненные скверной, насилием и болью обездоленных. Ах эти милые пенджабцы, спустившиеся с гор, обосновавшиеся в домах интернированных, пригнавшие за собой из исконных земель своих отары овец на улицы города прославившего некогда самого Саддриддина Мухаммада Фаиза , автора неподражаемых маснави. Пенджабцы стихов, увы не читают. Они больше по торговой части, стихи им, как вы понимаете, ни к чему. Ан, грустно. Попробую подытожить. Как мне кажется, на сегодняшний момент мы имеем, условно, не более как дуальную, парную модель бытия. Мои левантийские страдания яркий пример действия первой модели, некого условного социума, где все основные циклы уже завершены, занавес приспущен, догорели свечи и ждать собственно уже и нечего. Бедняга Ги Дебор, страдающий депрессией, к примеру, так ничего и не дождался, ну и поделом, уехать бы ему куда-нибудь в Полинезию, вытачивать деревянные чайнички, попивая мате - глядишь и повеселел бы. Но есть и альтернативная модель - представленная выше индийской мистерией. Тлеющий Восток, хоть и подвержен неминуемой деградации, но все же дышит, чадит лампадкой в ночи, что вполне ощущаемо, если конечно верно улавливать некоторые важные моменты. Подобному стилистическому обскурантизму ныть может лишь послужить оправданием, то говорить о подобных вещах без фиглярства - есть крайняя степень идиотизма, тут и обсуждать собственно нечего. Парадигмальный подход, выраженный структурой "премодерн-модерн-постмодерн", конечно интересен, однако ведь суть едина - подобные метания лишь скучная недоваренная пища, какой потчуют прыщавых курсистов нынешние властители дум. К чертям! Сожгите все ваши душные, гнилые фолианты, там больше пыли чем смысла - поезжайте лучше в славный Дели, побродите где-нибудь в окрестностях Низамуддина и все сами обязательно поймете - без пастырей, без пафоса, без гнусности. И может статься один из вас сподобится и воздвигнет из почерневших от времени сырых камней, фрагментов рухнувшего остова старого, вознесшегося в иные плоскости, мира, исполинскую мандалу Калачакры, способную манифестировать некий новый вневременный ренессанс, принести истинную свободу, истинные ценности и истинный смысл. (Comment on this)
Monday, February 27th, 2006
8:11 pm	Скомкано все, сплошные порезы, банальщина, метафоры чистилища. Пьем что-то, вечер легкий, чудный, северотайский. Племенная принцесса, маленькая, смешная, похожая на лисичку, девочка Лису жмется ко мне, шепчет, хочет спать со мной, говорит. Личико детское совсем, нежное, не раскоса, нет, скорее индоарийского типа личико, красивая девка, спорная. Одета в пошлое, народные промыслы какие-то, бисер и мишура. Одергивает юбку длинную, на нежной ручке что-то изображено иглою, - знаки солнца? Нордические руны? Растерян я, шатаюсь, опоры аскаю. И к чему тело мое, стареющее, пятнадцатилетней дикарке? Я вжался в стены, я ушел. К ним ушел. К Валлоу, семидесятишестилетнему хиппи, чей сарказм великолепен, чьи волосы - сталь, речь чиста, глаза чистые, юношеские. Янн, африканер, берроузовский эстет, тело - тромбы, тромбы, вмятины, вен не осталось ничегошеньки, но он замечателен конечно. Он и жена его - глухонемая тайка. Ох эта истинная любовь, когда небеса качаются и в горле нехорошо. Мне светло как-то и мило по-особенному наблюдать как сточенный бур и безумная азиатка объясняются на языке знаков. Ну очень красиво. Ник, ирландская душа, страдающая и безумная. Связан как-то с "ирландской освободительной", неуравновешен, качает всего, сплошные шарниры а не человек. Я видел его утром, он страшен, безобразен своим тремором, гримасами, ужимками, кататонией. Однако литр пива и валиум превращают его удивительным образом в "Спейс Кадета", тянущего свой "грув" с неподражаемым драйвом. Стильный малый с разбитым лицом. Пьем всю ночь, по дороге в сказочную Бурму, им нужно визу обновить, для этого следует страну покинуть и въехать вновь. Я же как туда попал, до сих пор не понимаю. По наитию, друзья, по чистому наитию. Паспорта друзей моих новоиспеченных - как страницы гримуаровы, ни одного чистого листа, все дьявольские иероглифы да штампы люциферовы. Едкие загогулины, Смешно мне. Едем в хиппивене Валлоу, а он со сплиффом не растается ни на секунду, что достаточно стремно в моем разумении и "дудки" сии размеров нереальных. Двадцать лет тайской, чалится. Ну к черту. Валлоу спокоен, дышит тяжело так, с присвистом. Гарсиа истый, красив очень старик. Завораживает. "Fuckin' Yell, ну что они мне сделают? Хаха." Яанн говорит непереставая, слова его сладки, убаюкивают, мурлыкаю, вникаю, безумно интересно все. В словах его дорожная пыль, дым костра, чарасовые плантации, кока, алжирские дилеры, светлые девочки хипповые, долгая и несчастливая. Останавливаемся в небольшой деревушке. Вотчина каких-о там удивительных этноменьшинств. Странные личности, озлобленные дикари, персонажи Дефо. Десятилетние дети с сигарами щерятся гнилыми ртами. В гости направляемся к австралийской гериатрии местной, он много лет вот так, здесь. Борется за права меньшинств. Тайцы прессуют нещадно. Какие меньшинства, боже, у него три жены, младшей - шестнадцать, дети мал мала, мазанки, свиньи, ганджа цветет. Говорит однако - плохо все, дела ни к черту. Миссионеры, гладкие, американские падонки, угрожают, в ад отправить хотят раньше назначенного. Они - стана, говорит, истинный сатана. Да я наблюдал сиих бесов, посреди грязи и смрада, белые рубашки, проборы, мерзостный прищур. Sing Hallelujah, Praise the Lord! Praise Jesus! Агенты из "Матрикса", истые. И Джо, австралийская душа, бесстрашный борец за традиционализм, белый воин на коне. Дугин, где же твои три жены и трубка, набитая свежей ганджей? Дугин молчит. Впрочем как всегда. Маянмар, тобишь Бурма. я шизею, с каждым шагом. Пограничники, полуголые, зрачки огромны, без верхней одежды, махновщина сплошная, сидят лузгают семечки. Зубы багровые, жуют какую-ту дрянь. Янн совсем плох. Тремор злой, говорит пограничникам что забыл очки и я за него бланки заполню. Дабы подписаться исполняет невероятные па и гримасничает, наконец - чиркает загогулину синюю и расслабляется. Граница - небольшой мост. За мостом - Гуляйполе. Люди нечеловеческие совсем обступают, суют пакеты с опиумом, хииию всевозможную, красную индийскую виагру, видеокассеты с порнухой, ганджу, "ханку", по обочинам девки молодые, все это кружится, вальсирует, трудно удержаться. Трезвеешь мгновенно. Оружием торгуют, винтари, "пушки" всевозможные, гранаты, мины. Анархия Неба. Безногая старуха ползает кругами, паучиха, пахнущая мочой и кари, алчет денег таиландских. Дети застенчивы но своего не упустят. Подростки предлагают себя, впрочем не удивляюсь, в Азии не первый месяц чай. К вечеру начинается что-то невообразимая. Вакханалия мяса, танцы в вечности. Пограничная речушка кишит людьми, тени мечутся. Переправляют в Сиам огромные рюкзаки с "яббой", жуткими грибами, - одна порция и вечный апрель, Кащенко и аминазиновый крест. Опиум, героин, амфетамины, китайское барахло. Ездят непонятные личности на джипах с гранатометами, маски-шоу, зубья золотые, армия Власова. Отчаянные. Единственная власть - анархические батальоны суровых местных убийц - опиумных варлордов. Пьем в местном барчике. Там шныряют подростки забавные, на амфетаминах все. кто-то блюет, кто-то трахается в сортире, вспыхивает драка, затихает. Десятилетний мальчик с глазами аддикта с двадцатилетним стажем.Гирлянды красные высвечивают что-то такое запредельное, должное именоваться человеческими лицами, однако нет. Стоны, шепот, крики, пальба. Пьем. Собутыльники мои задумчивы. Там, говорят они, в перехлестах дорожных - жемчужина декаданса. Чистое сумасшествие. Странный город посреди ничего. Пулеметы по периметру, внутри за колючей проволокой, казино, где ставка - жизнь твоя, маленький. Жирный клубный дизайн, мрамор и жемчуг, дикие оргии, двенадцатилетние куртизанки, чистейший кокаин. Наркобароны, китайские магнаты ширпотреба, колумбийцы, нигерейцы, мутят сделки свои. Эльдорадо, светлая мечта, там свобода, говорят они, выстраданная свобода вечных барыг, грустных торговцев смертью Current Music: Napalm Death - Scum (2 Comments |Comment on this)
Friday, February 24th, 2006
10:41 pm	чрезвычайные уполномоченные три года искали галстук аленький саночки Санникова ушли в поднебесные полости, звезды, миры Берилл сплошные линии, загадочные львята спят в саду, сосут надежду льнут к руке, а между тем единожды судимый, некто Лыков пьет горькую во славу неофитов смешного ордена, не Тамплиери нет, сонет вчерашний кухню прокоптил, я спал всего лишь сутки, на вторые Астафьева поставил на ножи где пьют кумыс забытые ежи, где спит в ветвях чудовищная старость, я перебрал тут малость не беда, ломаю судьбы за поставку льда, на фабриках зимы строгают лесорубы на мертвых полюсах грызут зерно затейливые юноши что переводят спирт на чистые слова, на гладкость оснований, партайгеноссе жаждет новостей на улице опять кого-то бьют, камланий, надеюсь рыжего, а может и меня, сопля стекает вниз и падает на стол смешной игрушкой, знаю не пришел, знаю, не ушел не стер, не спел, медовую подушкой окрестил, четырнадцать монахов зельц плавился в стакане, кубический полковник отдыхал на гладко полированном диване на стульчаке лишь вязанная брошь, живешь ты там, где принято предохранятся иначе девушки морозов не боятся и бьется разом, фарисеи, свирепый мастер гневный сын чужих родителей, отцов - военных истребителей, где соль на лестнице где щи под облаками, как хочется познать сияние руками, удрать, упасть и снова встать пойти, так жить годов до тридцати, потом клонировать ягнят, сжать что-то мелочь, бог ты, мой порок, зверят беспомощность, гниющий носорог в яслях поганых жезл магический, ложь арканов, баранов выводить на площадь , хохотать, кто в НБП а кто ведь просто так, загнать себя в подобие себя, в аналогах людских, в чащобах в макраме, в тех заседаниях на блеклых площадях, ораторов, скопцов, скупых, отцов где председательствует фавн, где чехи продают на рынках гордецов, лягушек вяленых тебя не удивить бесцельным, нательным, угрюмым, тонким, плавленным, забрать на части будем рвать седую татарву, я пьяный, блядь, реву, устал я очень, ондатры хвост, да ведьмины консервы, я не пишу стихов, я ведь вообще, я, я, какое я? в фривольном неглиже лежу под млечным, человечным днем, а в голове нездешней кто-то копошится, остались мы вдвоем, во мне, полузабытые прокрустовы глазницы Current Mood: drunk Current Music: Suicidal Tendencies - How Will I Laugh Tomorrow (Comment on this)
Monday, February 20th, 2006
2:53 pm	в небе над ней ящерицы гладкие, отороченные серебристым мехом песни слагают под рукой - несколько сравнительных кхмеров сплевывают серу на кипящий асфальт я так люблю тебя, в ночах бессонных, в пепле Анталии, в созвучиях дерева на севере, Туле, руны, здесь - гневные строки, ожидания несбывшегося, страхи порождения внезапных дождей, слякоти, алхимического пара клубы, земли притяжение твои волосы собраны сзади, я каюсь зачем то, мрази, винтовка, безногие воины стражи Анкора, сижу в земле по уши, мысли такие что челюсти тают от напряжения безвольные арестанты, прыгающие мальчики, пыльцой умыться, хлебом подавиться и снова в белоснежную Азию, в теплоту губ твоих, в блеклые сны дряхлеющего Брамы ничего и нет нигде, всех нас просто швырнули незаздоровоживешь превед (6 Comments |Comment on this)
Saturday, February 11th, 2006
7:47 pm	satory66@lj "ну знаешь... насчет Быкова ... хмм, быковская порядочность - фонема достаточно сомнительного свойства as well" bykov@lj "Я вообще-то стараюсь не снисходить, но, может быть, факты? Примеры? Личные обиды? А то, знаете, как-то голословно и не очень комильфотно." Быков в журнале Ольшанского снизошел, вопрошает, а ответить мне и некуда, так как Митенька толи меня потер, то ли пост о "плохом человеке". Не суть. Постараюсь ответить Быкову вот здесь, чтобы было все очень комильфотно на этот раз. Быков, талантливый и неглупый человек, большой любитель дефиниций особенно популярен как создатель двух вышеозначенных - "хазары" и "варяги". В упрощенном варианте, это конечно жыдо-демократы и квасные патриоты, фигуры достаточно затасканные и несколько потускневшие на фоне сегодняшних пост-имперских реалий. К вышесказанному добавлю лишь для интересующихся что быковская аргументация замешана на Кесслере, доморощенной историософии и пафосе невысокой пробы. Попробую ввести и я несколько новых дефиниций. Или скажем, архетипов, хотя архетипы это нечто абсолютно первородное, выхолощенное на инстинктивном уровне, ну, скажем, как Анима с Анимусом; нетождественность мужского и женского начал, а рассматриваться будут лишь некие аспекты социальных структурологических различий, вне гендера, проще говоря - чем мне не нравятся такие как Быков и почему я позволяю себе усомниться в порядочности данных индивидуумов. Возможно, вы упрекнете меня в склонности к обобщениям. Да, я буду обобщать, если хотите, этаким "коммисарским" или даже, ох, злое слово - "фашистским" методом. Итак, позвольте представить - "Мирзояны". Ревизионистские выкормыши, вскормлены шестидесятыми, хрущевской сволочью. Отвратительная общность недоношенных крошек цахесов, любители авторской песни и идиотского писателя Веллера, абсолютного имбицилла, чтение нескольких абзацов которого сродни принятию тройной дозы рвотного порошка. Вся эта бесовская замесь окуджавовского разлива и их головной трубадур, бард Щербаков, изумительно нудный, бездарный и тошный. Кому на Руси? Да им, кому? Пока, грабили, убивали, насильничали, они несколько в отдалении, ну так, знаете, по-домашнему, в персидких тапцах, парились в душных комнатах, аплодировали, творили, мать их, а те кто понаглее и пожирнее, то той же породы, нервно хохоча, суча ручками своими холенными пересчитывали награбленное лавэ да подбрасывали червончик то этому, который в газете, то той, которая на канале. "Хазаре", Дима, говорите, "варяги"? Да нет, простая сволота; трусы да мещане, самовлюбленные до истерии "местные машины" и прочая. Я достаточно комильфотен? Current Mood: angry Current Music: Datkthrone - High On a Cold War (6 Comments |Comment on this)
6:15 pm	http://www.peremeny.ru/trip/57/152/ Current Mood: dirty Current Music: Iggy Pop - Wild America (11 Comments |Comment on this)
Wednesday, February 8th, 2006
7:10 pm	написал тут глянцевый текстик по горячим следам. рабочее название - "Камбодийские страдания", куда вот пристроить - не знаю. Может пристроит кто? Братья-журналисты? ,aidash@lj, piramida@lj, djana@lj? Ау? текст сыроват, как что - честно доработаю. ( Read more... ) Current Mood: tired Current Music: Заповедник - Диверсантка Неортодоксального Панка (10 Comments |Comment on this)
Sunday, January 29th, 2006
8:52 pm	В Камбодии я сейчас. В столице - городе Пномпене. Посетил местные достопримечательности - тюрьму Туонг-Сленг и "Поля Смерти", место массового геноцида кхмеров. Пол Пот, этот "застенчивый учитель", тонкий ценитель Руссо, однако не чуждый якобинского антуража, проведший несколько лет в дхармическом монашестве, уничтожил каждого седьмого обитателя свободной Кампучии. По всей видимости, явно страдающий суицидальными тенденциями, Brother Number One, немного запутался, и уничтожал себя ежедневно, хмм, вот в несколько эксцентричной форме, и, соответственно, умирал с каждым садистки замученным кхмером по-новому. Теперь все эти "наследия" и прочая atrocities - выставлены на всеобщее обозрение. За лавэ, конечно. Вот в этом абзаце, следуя нехитрой инфо-идее данного нарратива должен последовать вольный пересказ кровавой истории Анкара, статистики убиенных и т.д, а вот нефиг, ибо лидеры современных демократических режимов ничем не лучше, а зачастую гораздо изощренней в собственной репрессивной политике. Однако музеев, обличающих зверства натовских бандформирований, я пока не видел. ( под катом несколько кровавых полпотовских мегабайт для любителей 'погорячее' ) (24 Comments |Comment on this)
Sunday, January 22nd, 2006
2:56 pm	В пыли Сайгона расставлены пластиковые стулья, неровные стулья, для лилипутов, с кривыми синими ножками. Пиво, халдеи, подают в канистрах, за четыре тысячи донгов - литра два наверное за четыре тысячи, хотя может и больше - трудно разобрать, когда так шумно вокруг и кажется что сознание уже не сознание а безвольное производное зноя, похотливых романтиков большой дороги и прочей сволочи. Контингент доверительный - Европа на марше, тусклые невыразительные лица, челюсти вращаются - морфины бродят в крови, тянут с каждым пошлым тостом замшелые тонкие ручки вверх. "Зиг Хайль". Давайте еще, выпьем, господа, вспомним, наши города, величественные, в утренний дымке, просыпаются, дышат вокзалами, площадями, молодая Европа, потерянный рай, проебанный рейх, и наши черные стяги, поют свои бравые песни, отзвученные легким июльским ветром. Глаза лишенные воли, исполненные жалости к собственным пропахшим маечкам, дерьмовым очечкам, артритам и мигрени. Солнце в Сайгоне, белое, страстное, - не щадит никого, не русского, ни немца. Рядом с немцами - некто в бороде, одетый в хаки, безумный. Говорит, - ветеран. Не верю. Не вижу войны, не вижу боли побед и радости поражений, вижу - героин, страх, кабацкие драки, да столь популярную в Азии, хромую ненависть, ненависть, что инвертирует Эго, загнанное в слепое дупло демократического мира, где нет индивидуальности, но нет и светлых порывов метафизического, массового, революционного, - есть только бесконечный Бухенвальд, растянувшийся на сотни километров, тысячи прямоходящих трупов. Трупов, покрытых гнойными струпьями ощущения собственной значимости, трупов, бередящих себя дешевыми сказочками о неком, новом, доступном эдемском саде, для переживших модернистский хаос и сартровы пророчества. Сидят они здесь, в Сайгоне, посреди веселящей Азии, продающей застенчивое тело свое за робкую надежду обрести новые жизненные ценности, тепло машин, доброе начало, отсутствие отражений в неоне витрин и несколько новых принципов бытийного синопсиса. Сегрегации нет. Сегрегации быть не может там где отсутствует сама самость. Сайгон, как последний форпост, как грань за которой лишь сплошные штрафные батальоны, смертники, люди без будущего, питающиеся иллюзорностью воспоминаний, жрущие падаль, с жадностью бенгальского тигра, тигра, которого мучают электричеством на потеху толпы. Ночью, нажравшийся, наебавшийся, дрессировщик, предположительно из "Опус Део", мучает тигра, ворошит плоть его красную, стилетами папскими, хитрыми приспособлениями для укрощения плоти. Рисует на брюхе его, кровавые лилии, пчел и мертвую голову - фирменные брэнды иудейских, дворянских дворов, вертлявой старухи, продавшей свою затасканную богадельню молчаливым арабам, Франции, особливо - северной, да, там где мистерии грааля, большие финансы, новые катары да спившиеся дюки Лоррейна. В Сайгоне, этаким рудиментарным блеском, горят глаза уличных блядей. Интересно наблюдать, как эти, маленькие, цепкие женщины, с языческой нежностью, ворошат жирные карманы, с особым восточным цинизмом, препарируют жабьи сущности, западных эмиссаров, засланных в страну вечного лета своими пост-метафизическими патронами, в лице матушки-буржуазии, папы - сакрального тела и любимой сестры - зависти. В каждом лице - проткнутый назарянин, слепой лицедей, соблазняющий очередную Магдалину своими вериличивыми посылами да длинными волосами самсоновыми. Только, обманутых здесь свозят на лобное место и секут плетями, дабы не сподобились остальной мерзости и вспомнили что-то пронзительно важное и нужное для дальнейшего облагораживания популяции. Инвалидное кресло перевернуто, владелец его, одноногий, щербатый вьетнамец с блаженной улыбкой на устах, лежит на спине, наблюдая звездное небо, демонстрируя очевидную приверженность сладким доктринам Элифаса Леви, с тщательностью Папюса, мертвец, пытливо наблюдает рождения сверхновых, а также увядшие генеалогии, злые бодлеровы цветы, да некое никем не виданное полотно Брейгеля старшего. Столь отвратительная на поздних полотнах городская гегемония, здесь почему-то нежна, там где должны быть могильные плиты с интересными надписями - скользкая дорога в никуда, на месте сельской живности - плачущие апостолы. Пастушки лижут гильетину. Молодые креолы предпочитают лимоновый сок. В стакане, в желтом море, копошатся ледяные кубики, словно каравеллы из детских снов, этот лед, он прекрасен. В его металлическом блеске - влажные берега, сочные плоды, нелепые ладони, тянущиеся к твоим плечам, соль морская, еле слышное дыхание, мертвая моя, заживо погребенная. Я прослышал о свадьбе. Что-же, Совет да Любовь, но только не плачьте когда алхимия небес наградит вас нечеловеческой трагедией, отлучения от всего земного, забвения в местах не подвластных временной доминанте. Пеняйте на себя, ибо не на кого вам боле и пенять, все и так сожжены. Ваша свадьба в Дахау, о, эта торжественность пепла, белое платье невесты, отороченное человеческими костями. изысканный интерьер - горы остановившихся часов да сгнившей обуви. Кольца - ваши, выхлопные трубы. Присутствие дружище, Гессе, ну это никаких возражений. Как, матушка противится, моветон-с? Ну уж, нет, никаких там гвоздей. Ладно, уж, рейхсканцлера можно и не звать, но Гессе, весельчак и балагур, ну какая же свадьба без его прозорливый глаз, пенсне, работы слепого пражского еврея, кожаного плаща, блестящих нордическим холодом, холеных, австрийских сапог? В печи, хорошо лежать, тихо млея, гордо плоть твоя охвачена новой, веселой игрой. Мерцающие огоньки, словно малюсенькие живности, хитрюги-тролли, овладевают кусками, того, что еще вчера, называлось тобой, милый. Карабкаются вверх и выше, стремясь обнять тебя как можно крепче. Эквилибристика Огня. Захудалый театрик, где-нибудь, В Бургундии, да, ломают комедию среди дыма да смрадного запаха горящей плоти. Посередине, стоишь, ты, красивая, Невеста. Ты, вечная, Невеста, никакая свадьба, не профанов, не алхимическая, не способна извлечь, искоренить эту твою наивность, желание оставаться вечной невестой, девой, непорочной, молодой, практически ребенком, солнечной инфантой. Твоя улыбка, способна сокрушать монолитные стагнации бесконечного страдания, что зовется - существованием, хотя чаще - жизнью зовется. Леонардо, одержимый технократией, манией преследования и тонкими отроками, хорошо тебя прочувствовал, Невеста. Жених, твой, впрочем, ничтожество, от него несет азиатчиной за версту, аватара - его - булонский бык. Будь, с ним осторожна, дураки - бывают весьма опасны в условиях перманентной войны с собой. Current Mood: angry Current Music: Dark Throne - Too Old, Too Cold (22 Comments |Comment on this)
Monday, January 16th, 2006
5:18 pm	Помню, ехал на китайском автобусе в сторону вьетнамской границы, рваные линии, темный коллаж, не разобрать нихрена. Вместо анонсированных двенадцати часов, ехали порядка двадцати. Китайцы все чего-то роют, усердчивые, колченогие, по колено в болотной жиже, эксплуатируют невиданные мне доселе механизмы дабы черпать воду, камни перемещать. Египет вокруг, магия каменщиков, циклон, не тот который "Би" впрочем. Перейдя реку мостом - попал я в совсем другую страну, Вьетнамом зовется. Прыгнул в поезд, очнулся в Ханое. В Ханое было людно, все очень заняты чем-то необъяснимым, вьетнамцы - нация деятельных бездельников, все движется вполне четкими геометрическими фигурами, однако целостности не видно, китайской целостности, конфуцианской. Передвигаются на скутерах, зовут себя буддистами, на самом деле исповедуя некую странную смесь из малого колеса, даосизма и конфуцианства. Но и это все эфир и поэзия серебряного века ибо кроме различных, чаще - примитивных, реже - более изощренных методов добывания американской национальной валюты вьетнамцев мало что интересует. Однако Ханой - хорош, весенний город, светлый, утренний. Площадь с Ле-Ниным, там старички юркие занимаются гимнастикой, поганая молодежь взрывает петарды, а милиция занята собой. За площадью очень правильный музей, там наши Мигы, хорошие, стоят, фотовыставка и всяческие артифакты военных лет. Обилие трофейной техники, французского образца и соотвественно американского. Понравилась - зенитная пушка с множеством пентаграм на зеленом боку. За каждой звездой - обугленный Джимми или Билли, что тоже весьма приятно. Еще понравилась фотография где миниатюрная вьетнамка ведет на убой жирнющего американца. Пропорции - впечатляют. Дальнейшее паломничество мое было обращено к югу, сей фатальный оборот несомненно противоречит определенным нордическим принципам, однако был обусловлен географически. На юге было море, на море - тысячи островов, кусочков расплавленного сланца, преображающих поверхность в некое торжество "Sol Invictus", ибо все это невероятно солнечно и тождественно торжеству солярного начала. Лазурит и яшма, воды цвета самого необыкновенного, массивные гроты, скалы и лесистые острова. Плавал я и в лодке по речным местам, тоже весьма замечательным. Видел всяческую живность речную, растения необыкновенной красоты и вьетнамские деревни расположенные прямо на утлых суденышках. Люди, живущие в лодках, это даже очень традиционно, шарман. Натуральное хозяйство у них; рыбу ловят всяческую, рисовые поля тоже под боком, далеко ходить не надо. Женщины в конусообразных головных уборах напоминают диковинных птиц радеющих над гнездом. Чего-то мельтешат, гребут исключительно ногами, руками торгуют, готовят, жестикулируют. Деревня католическая, надо бы понтифика сюда, пусть погреб бы, а то ведь в ватикане сухость да отсутствие духа святого да и всякого. Плавал я и на неком увеселительном суденышке. Пьяная колониальная свора всячески веселилась, в ход шли лифчики, бутылки водки и еще что-то мной неопознанное. Команда, люди в поварских колпаках с суровыми лицами, вынесли на палубу ударную установку, составленную из бочек жестяных, вместо хета - чья-то голова по-моему, гитара, микрофоны, все дела. Давали электричество. Получился вполне себе кошерный евразийский трэш, под жуткое гудение генератора, солист выдавал некое поппури из народных франко-английских песен, гитарист пользовал такой дисторшн что Сид Вишес в Валгалле явно от зависти ногти все скушал, в общем было очень достойно. Жалко вот только - не было возможности записать, цифрануть и слить Мише Вербицкому, для Ур-Реалиста. Основные туристические места Вьетнама - это там где ни в коем случае нельзя появляться приличному человеку. Приличный человек? Наверное со стороны светлой , приличный это Дэнди такой, ну как Оскар Уальд ( представьте себе Артемия Троицкого и перечеркните недостойного жирной черной чертой) или там с темной, Кокни, представьте, ну впрочем не суть ... Вот, основные туристические места Вьетнама это какие-то невнятные развалины анонсируемые властями как ультимативные памятники мировой культуры. Так вот, плакат, 5х4, красный кумач - Товагищь, тебя разводят! Дрянь это а не культура, битый кирпич и прочий экуменизм. Хотя чамские башенки были ничего - я там встретил Вишну в его сладкой лебяжьей аватаре, что было весьма мило. Проехался я и по знаменитому 9-ому Хай-Вэю, там где Хамбургер-Хилл, граница между Северным и Южным V-m, DMZ, коппольщина и оливеростоунщина сплошная. Однако везде торговля, нежно улыбаясь предлагают медальки американские, нагрудные бирочки именные, - там где еще вероисповедание отмечено. Бирочки я изучил; там были баптистские, методистов, католические, один был - который не молится, бедолага. Евреев не было, манихеев впрочем тоже., а то бы купил. Посетил я в городе Хуяне некое заведение, на мое удивление непопулярное среди туристической общественности, а именно - детский дом. Тут детки разные, некоторых на рынке нашли, некоторых подбросили, да и вообще. Вот, девочка например, на вид - годка четыре не больше, голова непропорционально большая. Девочке сей оказалось - восемнадцать. Папа ее - вьетконговский генерал, наглотавшийся химического оружия наших американских друзей. Увидев дочку, в роддоме, папаша не долго думая, швырнул ее в корзину с мусором. Вот, собственно, генеральская дочка из корзины с мусором и переместилось в сие учреждение , где восемнадцать лет и пролежала, моргая раскосыми глазами. Гуляю по улице с шестилетним ребенком. Девочка, жертва - "Эйджент Оранджа", заботливая мать зашвырнула искореженного младенца в канализационный пруд, спасли, зачем? Ребенок обреченно передвигает деформированными конечностями и никогда, никогда не улыбается. Очень грустные больные глаза, неловко держит мою руку. Я ей рассказываю всяческие грустные истории из жизни моей на русском языке - она вроде даже как-то прониклась. Слушает, внимательно, чуть наклонив свою неуклюжую голову. Доброе Утро, Вьетнам! (20 Comments |Comment on this)
Wednesday, January 11th, 2006
8:38 pm	стремительными мигами улетали в поднебесия друзья мои, мальчики, девочки, сталины, санниковы ты верил в безумие оголтелое, в чудовищное равновесие своих стихов ненаписанных, баб недотраханных, когда поднимали с колен - уронили в кровавую жижу я вижу, я слышу, я чувствую колкую боль твоих поражений, гневливых соперников, сопливых ночей отупевших хачей, смертельных исходов, подонков - врачей коек больничных, аминазина поганого сучьего медленно жилы накручивали, контроля ангелы тягучего над капелькой той радеют неушедшие, говорливые завистники да шаловливые, я ведь не знал что так все получится руки крючатся, жизнь не ластиться, девки в зеленое красятся на кресте все хорошие, все гавроши, рожи свежие, бьют в ладоши а под нами - черная сотня, сто кубов, поганая сводня бьет крылом надо мной, песни тошные, менты дотошные уйти бы - да некуда, пасть паклею залеплена в сердце бьется что-то острое, хитрое да забористое я забыл написать про главное, сочное и пористое о могилке , о береге, о душистом вереске, болезнь костная жизнь навозная, но переворачиваться не хочется хочется скрыться, в гестапо пытливых руках расслабиться а потом усомнится что правильно все и надежно, кочетом птицей горящей упасть на холодный асфальт, в пустоту письма, полковником Исаевым в вечную молодость, в слезы крепчают сухие морозы, этапные ласточки нежно свистят отряд октябрят приближается с юга, тугая подпруга трещит, врядли удастся уйти, ты такая красивая - полуживая как солнце, как ленин, как гвардия молодая, молчат партизаны, нежно покачиваясь, режиссируя, эти виселицы подвержены какому-то нечеловеческому бессилию палочкой водит по лужице, хохочет, хорохориться раздавит улитку, всплакнет, успокоится и снова за работу седьмая рота, что уходит в небо, эфирный эшелон, где был ты и где не был, на гимнастерке вместо орденов - отверстие и как заметил кто-то, нам славно умирать за то что нас и нет на западе корячится рассвет, над временем, над миром, над страною четыре существа, священную любимую, войною, укутали, спасибо за заботу за работу, за тщательность, за свежие бинты, галеты за разорванную плоть, за правильность идей и снова в вечный Брест да, в сорок первый год, в ту крепость где ночами напролет мы пели гимны стран давно ушедших, встречали сладкой пулею вошедших а после собрались и вспомнили, точнее помянули, комбата из перми, что прожил в барнауле последние сто двадцать пять годов забавно слушать пение котов когда и тела нет, проебаны пайки в Тобольске бьет набат, латышские стрелки вдруг перестали верить в очевидность, мы щерсовой водою называли кровь, он впрочем перестал преподавать любовь безногим мудрецам, чьих судеб нам не счесть спасибо, башлачев, за то что ты там есть (8 Comments |Comment on this)
Monday, January 9th, 2006
9:06 am	Больше не будет длинных китайских поездов, с прокуренным плацкартом, с населением поднебесной чавкающим собачатиной, с феерическими конгломератами то справа то слева. Едешь себе, посматриваешь в окно, а там Минас Моргул нечеловеческий. Гигантское здание, стеклянные стены, кипящие реки стальные, вместо мартенов адские машины - электросталеплавильные печи и конвертеры, мириады раскосых орков перемещаются по периметру с хитрыми металлами в ладошках. На станциях - хитрая жратва, в городах - бордели, неоновые вывески, сауны и спа, воздух пропитан едкой дрянью; дышать тяжело, вязкая слизь в горле, в груди что-то клокочет. Вновь прибывших определяют в туристические гетто, где старые городские кварталы вылизаны дабы не ударить в грязь желтизной просроченных лиц. Пагоды, парки, опять пагоды - везде требуют бабло и немаленькое. Китайские туристы, лишенные возможности посетить более отдаленные места, швыряются лавэ на манер наших "девяностых", с показной ушлой такой манерою швыряются. Дали, сердце провинции Юннан, некогда приятное местечко, отвратителен. посредине отстроен некий феерический конгломерат, образец мегаломании и отсутствия базового вкуса, сеть псевдо-буддийских храмов, населенных жуткими жестяными монстрами изображающими различные будда-аспекты и защитников. В центре - инфернальная курица на столбе, золотая, крайне мерзостная. Химическая свадьба Люй Фуюаня, новое китайское утро и закат маоизма. Вспомним Великого Кормчего, человека, знаменитую "красную книжку" которого торгуют в туристических лавчонках за ломанные гроши, вперемешку с толстыми бодхисатвами, порнографией имитирующей ханскую живопись и прочей дребеденью. "Однако наши успехи в области искоренения контрреволюционеров несомненно являются одной из важных причин прочности нашего государства. В силу всех этих причин наши студенты, несмотря на то, что среди них всё ещё имеется очень много выходцев из нетрудовых семей, за исключением небольшого числа настроены патриотически, поддерживают социализм и во время венгерских событий среди них не произошло волнений. Так обстоит дело и с национальной буржуазией. Об основных рабоче-крестьянских массах и говорить не приходится." успехи конечно явлаются, однако пожелтели тревожные страницы "Жэньминь жибао" и "Хунци", канул в лету Китай - маоисткий, здравствует и упивается желчью компрадорщины - новый Китай, отвратительный в своем ревизионистком безумии. В студенческом кафе - людно, обитатели - молодые узкоглазые, одежки - глянцевое убожество, пьют текилу, улыбаются, щелкают зажигалочками, девушки - хороши. Спрашивают - откуда? Отвечаю. Смеютса - ле-нин, ле-нин, ка-тюша. Серьезней - мы коммунистов не любим, ты это учти. Мао, ненавидим. Улыбаются. На вновь отстроенных улицах Кунминга - рождество, петарды взмываются в небо, кто-то истошно вопит, толпы народа дефилируют по центральным улицам, сосиски кушают-с и всячески наслаждаются. Кто-то трогает сзади за плечо - оборачиваюсь, старик, бородатый, несчастный весь, одет в истертый маоисткий френч, кепка председателя земного шара, запах тухлый, зубов не осталось, щерится, черная гниль вместо рта. говорит мне, по -русски, говорит, "денег дай, товарищ" ... (30 Comments |Comment on this)
Sunday, December 25th, 2005
6:05 pm	.. for all your celebrations and fists I began to see now how very unreal even the Wake-world is, because there is just a little dream in it, and the right world is the Wide-Wide-Wide-Wake-World. My lover calls me little Lola Wide- awake, not Lola Daydream any more. But it is always Lola, because I am the Key of Delights. I never told you about the first two houses, and really you wouldn't understand. But the second House is {Domus II v. Sapientia} gray, because the light and dark flash by so quick it's all blended into one; and in it lives my lover, and that's all I care about. The First House is so brilliant that you can't think; and there, too, {Domus I v. Corona Summa} is my lover and I when we are one. You wouldn't understand that either. And the last thing I shall say is that one begins to see that there isn't really quite a Wide-Wide-Wide-Wake-World till the Serpent outside has finished eating up his tail, and I don't really and truly understand that myself. But it doesn't matter; what you must all do first is to find the Fairy Prince to come and ride away with you, so don't bother about the Serpent yet. That's all. Explicit Opusculum in Capitulo Quarto vel de Collegio Summo (4 Comments |Comment on this)
Thursday, December 22nd, 2005
6:34 pm	Однако добрался до халявного интернета, столько всего надобно прочесть, а скольким людям я прообещался статейно, стыдно, да. За окном некое подобие традиционного Китая, пародия "ъ", торжество китча и прямых линий. Городок Дали, гигантскими фаллосами в небо устремлены три неясные масонские пагоды. Инфернальные дворцы, где вместо живых дзенских монахов, безумное количество золотых и медных, драконы вокруг. Китайская империя расколота на части, а я кидаю деньги в разорванные пасти. Ну, это я усова, замечательного перефразирую, не обессудьте. Я видел даосские храмы, видел дзенские, их своды черны, везде - столовое серебро и экивоки, в этом нет традиции, в этом лишь агония великого кормчего затянувшаяся на года, Китай стал ревизионистским, глянцевым, лживым, чуть пафоса, немного серы и большие дома, где крутятся неоновые задники и Лао Дзы на запад ушел давно. это я у пелевина украл, привет ему передавайте. "Поле битвы (Кшетра) есть область действия, которая изображается в геометрической символике горизонтальной плоскостью; речь здесь идет о развитии способностей индивида, т. е. о человеческом состоянии; но то же самое изображение можно было бы применить к совершенно иному проявленному состоянию, подобным же образом подчиненному если не собственно действию, то по крайней мере изменению и множественности. Эта концепция имеется не только в индийской, но и в исламской доктрине, ибо таков реальный смысл «священной войны» (джихад). Социальное и внешнее применение ее вторично; это хорошо видно в том, что она представляет собой только «малую священную войну» (ал-джихадул-агхар), тогда как «великая священная война» (ал-джихадул-акбар) относится к чисто внутреннему и духовному порядку ... Абдул Вахид Йахья - Рене Генон. Живой и важный отрывок, даже не касаясь метафизической подоплеки, ибо помимо настойчивого геноновского примордиального дискурса , преддверия завершения эсхатологического эона, сопряжённого с явлением Десятого Аватары, Калки, здесь явно наблюдается иной Генон. Генон - исламский мистик, член ордена Шадилия, суфий, простой человек и предвестник будущей революции сфер, подлинного торжества духа и традиции. Ну и онтологически так, надменно, терпеливо, это я все к собакам и лифтам. передавайте привет товарищу Кормильцову всенепременно. А Колесо таки начало свое равномерное движения. Готовьтесь. хе хе (18 Comments |Comment on this)
Monday, December 19th, 2005
8:40 pm	За окном на громадной площади сотни людей простираются. Старухи словно с брейгелевского полотна под тяжестью прожитого швыряют тела свои на холодный асфальт, раз за разом, настырно, с нечеловеческим упорством, днем и ночью. Скуластые лица обрамленные сединой, халаты до земли, пытливые глаза, юношеские глаза у тибетских старух. Молодые тибетцы, рослые. статные горцы, в длинные косы вплетены камни, на камнях знаки. Они гордо несут тела свои, обрамленные замысловатой росписью мешковатых кафтанов на меху, совершая круги, - "кору", вокруг Баркора, тибетского сердца, символа тибетской духовности, чести и независимости. Баркор это царская гомпа Джокханг, там где китайский будда из чистого золота, шианские стражи, тени Сонгцена Гампо, могущественного владыки Тибета. Здесь людно и душно. Рыночные безумства, крики торговок, толпы горцев, приехавших отдать должное столице своей, перестроенной, перепаханной хитроватыми лисичками Хань. На улицах где некогда прогуливался Рерих, где мчалась в ночи карета Делай-Ламы, русская карета, теперь море глянца, власть имперских брендов. Хань повернули колесо истории вспять, да и не истории вовсе, золотое колесо махаянского тантризма. Патала безумно красив. потрясающе величествен. Золотые ступы Делай-Лам, огромные статуи Пемасамбхавы, Ваджрапани, гелукпинских отцов-основателей(куда-же без них), гелукпинская святая троица - Дордже Чанг, Демчок и Ямантака. Дни проходят в бессмысленных блужданиях по узким лхаским переулкам, пахнущих миазмами, солью и чем-то душным, липким и одновременно по детски наивным. Одежды мои облюбовал горный ветер. Плоть моя не принадлежит мне боле ибо какая-то нечеловеческая усталость овладела плотью моей, власть десятков бессмысленных перерождений. Огненный Грааль земли тибетской шумит во мне, не дает спать спокойно, теребит узловатую сущность, претит бытию. я ночую в старой деревенской избе, где-то к северу от Лхасы. Прокуренная комната, дымит что-то согревающее посередине, грязный топчан, на нем я. Полнолуние, шум на улице. Распахивается дверь, телесная масса заполоняет горницу, пьяные, возбужденные, деревенские люди. Тащат что-то на носилках. Труп, наверное, труп. Тело обмотано бечевкой, завернуто в одеяло. Ан, нет, шевелится. Объясняюсь с тенями сиими. Оказывается, роженица, боже ты мой. Несли с гор, бережно, дабы сохранить одну жизнь и предоставить достаточно предпосылок для появления новой. Вот, она, практика современного традиционализма. Черт. Практика современного традиционализма. Ну чем не статья для Шеховцова? Посылаю всех к чертям, роженицу, традиционалисткую пьянь, ухожу в ночь, в холод, там где поют нордические ветры свои сакральные гимны, туда где белое безмолвие и чуть-чуть свободы. Потом поезда, автобусы, огромный Шакьямуни, высеченный в скале, забавный город Чангду, инфернальный Гольмунд. Я в Китае. Но об этом потом. (18 Comments |Comment on this)
Sunday, December 11th, 2005
7:05 pm	Satory Да хранит тебя Ивовая Каннон От хвостатой звезды, непутевой напасти, Пусть неоновой ночью проступят сквозь сон Мириады гирлянд распустившихся свастик! Да хранят тебя тленное дерево, лак, А небес муляжи оживут понемногу! Если ты Анархист, можешь эдак и так Уповать на себя и выдумывать бога, Убивать и творить благодатных существ На пустых облаках, проносящихся мимо, Как мечта и сомнение, нет или есть Где-то девка, прекрасная, как Хиросима. А она, дальний край бытия теребя, Снова лжет и смеется, о чем-то пророчит, Да искусственным глазом глядит на тебя, Притаившийся в бездне морей тамагочи. вот, ryel@lj, мне подарил Ильюша Брахман, спасибо ему (8 Comments |Comment on this)
Saturday, December 10th, 2005
8:03 pm	О Непале писать собственно нечего да и не так чтобы очень хотелось. Дрянное гималайское королевство, пресловутая "Индия для бедных" прельщает всяческих любителей азиатской пряной экзотики прежде всего относительной простотой восприятия окружающего шиваисткого безумия ибо азиатчина здешняя абсорбирована под нехитрые вкусы мирового мондиалисткого большинства. Поганое туристическое гетто посреди Катманду встречает своих героев в рейтузах от "НорсФейс" кофейнями, континентальными жральнями, вышколенными гидами всех мастей да беспризорными оборванцами, - нюхателями клея, мелкими воришками и попрошайками. Местный королишко - существо столь скользкое что глянцовые лживые уличные портреты монаршего семейства вызывают чувство глубокого омерзения помноженное на стойкое желание бросив все и вся, взять ружбайку да в горы, на заснеженные перевалы, к маоистам, к народной партизанщине, божественной горилье. Перестреляв святое семейство братца своего, количеством в десять душ, сей управитель сеет "доброе и вечное" ну и демократию конечно, на китайские денюшки, разогнав парламент и медленно но верно истребляя мятежные левацкие группировки. Роялисткая армия это молодые солдаты, испуганные, плохо обученные, скот безжалостно ведомый на бойню придурком-пастухом вообразившим себя великим воителем, предводителем смелых и отважных Гурка. Вооружены однако неплохо, винтовки образца М-16, китайские гранатометы, но много и русского, правильного оружия. Страх порождает ненависть. Непальская монархия, а в особенности в столь отвратительном исполнении обречена, и через год, быть может два, Его Высочество будет чаи гонять в Дарджилинге да нюхать криво разбодяженный кокаин. Но это уже совсем другая история. Впереди Тибет. Граница. Сумки опрыскивают хлористым раствором, мерюют температуру, это, братцы, Китай, величайшая Империя. Гордо реют красные флаги, поднебесная это такое место где низкорослые сыны Хань четко печатают шаг на блок-постах, улыбаются тебе желтизной незамысловатых улыбок, ошеломляют буйством транспарантов. Форма схожая с советской и приветствие, тягучее, нараспев, вот так:"Нииин Хааааууу". Еще - легкий морозец, архитектура пограничного городка напоминающая Арзамас-66 или что-то постапокалиптическое. Я в Тибете, нет я в КНДР, нет я вообще за границей чего-либо легко осязаемого и знакомого ибо объективная реальность принимает все более замысловатые формы. Впереди Тибет. А после начинается что-то феерическое, запредельное и дабы описать всю эту фантасмагорию надобно видимо уеденится в неком новом годовом литературном ретрите там где Кайлаш и пилигримы, а я всего лишь бью стертые клавиши лхаского интернет кафе в надежде на лучшее. Сначала ощущение такое будто это все вокруг, этнографический фестиваль, народные промыслы да прочая карнавальщина, однако когда осознаешь, что все это взаправдашнее, настоящее, осязаемое и живое хочется зарыться в сырую землю сродни страусу либо просто "проснуться" да пойти за спичками. Нейлам, небольшой городок посреди песка, белизны и горных вершин, сильный ветер, холодина собачья, небольшие строения по форме истые храмы, вой собак. На лобном мест скопление людей, камлают, бонский шаман завывает что-то щемящее, танец людей в масках, с копнами сена на головах, в тулупах, украшены изумрудными блестяшками всякими. Лошади с попонами, яки, эти могучие, степенные твари с повадками аристократов попивающих холодный Мартини в Санта-Фе. Толпа кружится в такт камланию , исполняется медленный танец, танец вечности, обреченности и северного, нордического безумия принесенного ариями на крыльях летающих демониц. Наги в воздухе, двойные дордже. Это Тибет. Ночь. Никто не спит, ибо поднялись мы на 4000 метров за один, божий день. Анно Сатана. Горная Болезнь, Ее Величество, - еще одна королева пустотных земель. Чувство такое будто тело распадается на части, и вот вот, все мясо твое вскормлено будет голодным духам ибо терпеть уже никакой мочи нет. Кто-то тихо плачет в углу, безумная немка скачет словно ужаленная с балончиком кислорода в безвольной ручке. Завтра ее увезут полумертвую в Катманду, но это - завтра. Дышать не просто тяжело, а практически невозможно и само действо, хммм, сам процесс "вдох-выдох" настолько утомителен что начинаешь подумывать а хорошо бы и не дышать вовсе, да и где-то рядом за окном бродят неспокойные эманации, бонские черные и злые, нежно манящие. Утро. Едем далее. За окном происходят удивительные вещи, господа. Я не видел нигде, повторюсь - нигде, подобной красоты, Пейзаж завораживает настолько, что люди просто намертво, навозными мухами, припечатываются к стеклу. За окном - горные вершины Макалу, Лхотсе, пустыня, ни деревца, воздух звенит, камень, безмолвие, в небе орлы, конус Эвереста. Река Бхоте Коши, шум воды, буйство водопадное. Краски пепельные, Тибет это вообще не наша планета, это кусок вечности вживленный древними демонами Шамбалы в вонючую пасть планеты Земля, дабы некто осмыслил и понял некоторые столь важные вещи сидя на переднем сидении сего производного отменной японской машинерии. Еще одна бессонная ночь. В сыром грязном помещении шестеро коек. Холод такой что сводит мышцы. Люди лежащие вповалку напоминают гигантские коконы. На каждую тушу потрачено немалое количество тяжелых тибетских одеял. Двигаться невозможно, дышать не очень получается, - однако надо. Отхожее место это нагромождения замороженных фекалий никак не соотносимых с небольшим отверстием в полу. Чай это масло яка с кипятком и солью, отвратительное пойло хоть как-то помогает сохранять тепло, столь ценную материю в эту ночь. Жизнь это понятие весьма относительное и несколько надуманное сродни Европейскому Союзу или Горизонтам истинного и ложного в гендерной теории. Монастырь Ташилумпо. Трон Его Святейшество Панчен-Ламы Которого Нет. Ухоженный и опекаемый китайскими властями монастырь. Живет там некий несчастный человек, назначенный китайцами соответственно Панчен-Ламой, однако сей незамысловатый фарс вызывает смех уже по-моему у самих китайцев. Настоящий, кошерный Панчен-Лама проживает в Пекине, что он там делает, ведомо одному Дордже-Чангу да китайской контр-разведке. Проболтавшись достаточно в тибетских колониях в Индии я в состоянии кое-как объясняться на тибетском, что позволило контактировать с монахами, - пронюхав сие, сопроваждающий, громадина индеец-тибетец, с косой до пояса, именем Тош, схватился за сердце и неотступал от меня ни на шаг, бдя, с рвением той самой собаки. "С монахами, не разговаривай, вышлют, с прохожими не здоровайся, вышлют и вообще... лучше молчи." Однако я мило побеседовал с монашьими людьми, передал им разнообразные приветы и всячески развлек. Да и познакомился с милым человеком, по-имени Тиндзин, Тиндзин приземист, щербат, внешность имеет весьма монгольскую, говорит, что тридцати лет от роду, однако редкие седые волосы, да беззубый рот заставляют усомнится. Однако, благородного читателя видимо заинтересуют не физиогномические характеристики оного персонажа а , хмм, род его деятельности. Тиндзин - рогьяпа. Нехитрое ремесло Тиндзина - разрубать мертвые тела, скальпировать, складывать кости в некие одному ему известные фигурные конструкции, удабривая все это производное "цампой", такой кашкой блевотного цвета дабы птице да зверю горному было чем насладиться. Тиндзин обитает там где "дуртро" - место заоблачных захоронений, питается чем попало, попадается все больше человечина. Тинзин постиг непостоянство, а вы? (30 Comments |Comment on this)
Friday, December 2nd, 2005
5:01 pm	Техническое. To whom it may concern. Завтра уезжаю в Тибет. Возможно буду недоступен какое-то время. satory (32 Comments |Comment on this)
Saturday, November 26th, 2005
3:53 pm	В Сикким пребываешь извилистой дорогою и прямо в столицу, в Ганток. Ганток шумящий, смердящий колониальным безумием своим, баухаусом местного разлива, кривотой. Несколько центральных улиц на которых все и происходит, как-то; народные гуляния, купля-продажа всяческого дерьма, усиленное питание и толпы бенгальских туристов, замотанных в шерстяные платки от ушей до хвоста. Однако городок оказался способен подарить несколько приятных часов приезжему хазарину посредством прогулочного маршрута наверх, в поднебесную, где прекрасные виды, бутанские монастыри и аудиенция у именитого нигмапинского ринпоче, который уже много лет практически не выходит из медитационного угла, постигая единство махамудры и дзогчена, как пояснили вполне доброжелательные толстые бутанские монахи. Ринпоче был немногословен, точнее - просто молчал, но вид был очень решительный и знаете, такой, в духе ранних пелевинских прогонов. Ну да ладно. Из Гантока дорога моя была конечно же на север, ибо куда же еще нам всем двигаться как не на север. На далеком сиккимском севере было пустынно. Забытая богом гостиница в небольшой деревеньке. Семья тибетцов. Человек пятнадцать. бегают, суетятся, словно по приказу - синхронно употребляют анти-туберкулезные зеленые таблеточки, смеются. Мамаша, большая, да просто необъятная, цыкает золотыми зубками нежно, балагурит, младшего, голопопого детеныша, сажает мне на руки, убегает куда-то. Папаша, серьезный, в роговых очках, употребляет спиртное в особой комнате, созданной специально для употребления, где бы не беспокоили суетливые домашние. Следующий выход, двухметровый бенгальский и не тигр, хромает, лет пятидесяти. Представляется - отставной военный. Спрашивает, - откуда? (раз пятнадцать при этом извинившись за назойливость и столь поздние реверансы) Опосля верещит что-то словно коростель заблудшая. - Да, да что-ты, ух ты, да... А ты ведь из Си-Си-Си-Пи? Да? - да, я оттуда - (осторожно)а что лучше Си-Си-Си-Пи или конфедерация? - Си-Си-Си-Пи -(радуясь, плюясь искристой жидкостью) Да, я тоже думаю, что Си-Си-Си-Пи лучше. Эта сволочь БОрис Ельчин, ведь всех вас продал, за бесценок, Америке. Раньше был Си-Си-Си-Пи - большой друг Индии, а теперь... эх (обречено махает гривой) - Да, Неру был большой друг Си-Си-Си-Пи и Индира. - Горбачев еще был, падонок. Развалил Империю. Мы, Индия, хотим чтобы был Си-Си-Си-Пи! Америка - враг Индии, большой друг Пакистана, они и нас пытаются разсредоточить, но Хинду никогда не продадут свою страну за зеленые сатанинские бумажки. -Ну да, да. - У Америки 100 боеголовок, а у нас только 20, но мы сумеем их так направить, ( раскатисто и протяжно) с такой вот, коллибрацией, что никому мало не покажется. И не будет им больше "шанти-шанти"! (качает головой и краснеет). Далее южный Сикким, городок Намчи, пыль и смог, посреди площади скопление народа, чего-то требуют, этнические индусы, шудра, черные лица, кривые рты, правый марш по-индийски. Рецепт прост, да прямо скажем - примитивен, нечета российским пузанам. Побольше карри, поширше с перцом, но никаких животных производных. Лозунги националистские, милития смешная, с палочками, никто их не разгоняет. Все вроде на месте, кроме Холмогорова с Богородицей. Этнические сиккимцы жмутся по углам. А не быть ли кровопролитию? Я бреду по городу, неспеша, вдыхаю миазмы, плююсь, через сутки я буду на Западе. На Западе очень даже хорошо. Много хожу, безумие треков этих, спуски-подъёмы, больные колени, злость и мерзкие животные в грязных постелях местных общежитий. Идти приходится по пять-шесть часов в сутки, иначе нельзя. Еда примитивная до блевотной тяги. Извечный прогорклый рис, тушенные овощи, мяса нет вообще. Чанг, местная брага, это что-то невообразимое в деревянной хреновине напоминающий полый пионерский барабан, плавает дрянь зеленого цвета, надо кипяточка подливать иначе густеет. Однако пить надо, иначе холод и дурные мысли не дают заснуть. Озеро Катчеперри. На горе, у небольшой гомпы, где грязные дети жрут чего-то невообразимое, засовывают отвратительную жижу друг дружке, в гунявость ртов. Старик Пала, суетливое существо, владелец одиннадцати детей от трех жен. не знаю как предыдущие, но каррентная супружница евойная явно страдает психическим расстройством, часто забывает где она и про что, и голосит дурным голосом, Пала подбегает что-то шепчет ей на сиккимском наречии и подмигивает мне, дескать, не беда. лишь бы не подыхала. Младшее дите его, девочка лет пяти, явно не в себе под стать матушке. Абсолютно дикая, носится кругами, мычит, куски грязи отваливаются, тащит в рот что отняла у куриного семейства степенного. Играет, девочка, так. Берет здоровенную матыгу и фигачит землю-матушку, производит травянные клубни фантастических размеров и рассаживает на них своих замызганных, вечно сопливых, ровесников. По хлопку радивого папаши, существо это монструазное садиться в медитационную позицию и застывает, преисполненная величайшего пафоса. Забредшие треккеры очень довольны и хлопают. Пала тоже весьма доволен. Пала, к моему ужасу, еще и с гордостью повествует как, дескать, служил поваром у Делай-Ламы и объехал пол света, перевирая года, даты, места и все что можно еще переврать. Однако сама деревенька расположившаяся на горном склоне весьма и весьма живописна. Золото полей, мягкая зелень яблочного сада, заснеженные вершины сиккимской Шамбалы и чудесный бриз, игривый снежный лев, превращающий весь этот Палин паноптикум в небытие. Я стою на холме и думаю что-то такое, вечное, кафкианское наверно. (8 Comments |Comment on this)
Tuesday, November 22nd, 2005
12:10 pm	( тот самый крест над Калимпонгом ) (6 Comments |Comment on this)