scottishkot's Journal
[Most Recent Entries]
[Calendar View]
[Friends View]
Monday, August 4th, 2008
Time |
Event |
1:14p |
Великий пробел Солженицын тчк В этом журнале про Александра Солженицына было много и часто. И почти все разговоры о нем сходились - моими стараниями - к "умирать надо вовремя". Сегодня можно сказать: умер великий Солженицын. Не "писатель", не "диссидент", не "историк" - просто великий Солженицын. С пробелом, или - как говорят объекты "Двухсот лет вместе" - без ничего.
Для того, чтобы стать великим Солженицыным - без упоминания профессиональной принадлежности, просто великим человеком в его, солженицынском, понимании величия - ему пришлось стать плохим писателем. Из писателя замечательного, каковым он был до "Ракового корпуса" включительно. После "Ивана Денисовича", в форме шара написанного - ворочать неучитаемое "Колесо". После "Случая на станции" - часового механизма, компактного и отлаженного что тот пиздец - "Теленок" и "Жернова". Впрочем, для литературного списания потребовалось всего лишь отпустить себя и редакторов; не бог весть какая жертва.
Зато для того, чтобы стать великим Солженицыным без префикса "диссидент", понадобилось после долгой, планомерной и - да, успешной борьбы с СССР и его чекизмом - вернуться в страну. Измываться над Дедом и благолепно отсасывать у его преемника. Автор "Архипелага", осеняющий чекистско-клептократическую государственность - лучшей легитимации режима придумать трудно.
А для того, чтобы стать великим Солженицыным без всяких принадлежностей и префиксов - просто в плане "я на вершине мира™" - он сделал так, что весь его путь - творческий, философский, жизненный - пролег к двухтомнику про этих. По факту проведенной под почти 90-летней жизнью черты налицо парадокс: ради свободы высказаться по еврейскому вопросу он стал замечательным писателем, виднейшим диссидентом и одним из самых подкованных историков русской революции - если судить только по им прочитанному и по собственному многобуквию, посвященному теме. Все - ради "Двести лет вместе".
Опус блять магнум, ибо запоминается последняя фраза.
Манифестация безнаказанности и вседозволенности - ибо любой другой присел бы на черную скамейку и за десятую долю того, что в двухтомнике содержится.
Многобуквенно мочкануть Жыдов; при этом оставаться несудимым, почитаемым и с полным ощущением того, что так и надо - это подлинно великий финал. Пусть и в своем роде.
* * * Правда, если прикинуть художественное осмысление вышесказанного, то на выходе получаешь какого-то "Полковника Редля" пополам с "Мефисто". Но кто сказал, что Иштван Сабо не велик? | 3:39p |
Три книги, проебавшие СССР Разрешать, рихтовать и печатать. Многими миллионами, как это умелось. С двумя Госпремиями и одной Ленинской. Три книги. Три точки, хм, бифуркации. Три развилки, на которых Советы разрулились в пользу взбзднутия предержащих, в пику здравому смыслу и самосохранению.
Раз: "Живаго" - без комментариев. Самый масштабный черный пиар самой ультимативной хни в истории русской прозы после "он пугает, а мне не страшно" - с той разницей, что "Рассказ о семи повешенных" столь ультимативной хнёй не является. Заинтересовались все - включая тех, кто "я Пастернака не читал". Дали козырь ментально-потерпевшим, коих достаточно и с советской, и с антисоветской сторон: "пострадал за Прявду". При разрешении - лежал бы в библиотеках мертвым грузом, но без последних страниц.
Два: научно-популярный (новая история тоже наука) "Архипелаг ГУЛАГ" - чтобы никто потом не отличил дальнейшие выбросы правды о лагерях от исторических анекдотов на страшную тему. У Солженицына в избытке и того, и другого - ибо люди к нему приходили разные, разное и говорили. Издать, подсократив пару-тройку Кенгиров; заболтать вопрос, заглушить славословиями, официализировать. Вместо этого - орден на антисоветские знамена.
Три: донельзя затянутую, но вполне патриотическую "Жизнь и судьбу" - в комплекте с первой книгой, "За правое дело". Обязательно в комплекте; в этом случае можно особо и не рихтовать. Разве что чуть по еврейской линии, если так спичит. Хотя после некрасовского Валеги Фарбера - а смысл?
Рихтовать и разрешать. Как разрешили до того "Тихий Дон" - самую жесткую из возможных антисоветских книг. Всяко пожестче будет, чем "Доктор..." и "...судьба". Вместе взятые. И даже чем "Архипелаг", взятый отдельно.
Как выписывали госпремии Ажаеву. Тому же ВикторПлатонычу Некрасову. Как печатали "Белую гвардию" и ставили "Турбиных" во МХАТе - а убирали из репертуара по причине крайней раззалупленности автора, проявившейся к концу жизни.
Да и то сказать: Воланд не антисоветничее Кальсонера, не-а. |
|