| 8:33p | новый эпосОПИСЬ
 
 Глубокоуважаемый шкаф
 отличается от вольтеровского кресла тем,
 что во чреве, в пещере, неудобно сидеть.
 Никто уже не прячется от мужа,
 внезапно вернувшегося из командировки.
 На слуху налеты, а не прилеты,
 в анекдотах наезды, а не приезды.
 десница Каменного гостя –
 растущие из одного локтя
 налоги, вклады, приклады, предлоги.
 
 Все сидят на складных стульчиках,
 как попугаи на жердочке,
 и такие же красивые,
 и так же хорошо выговаривают слова.
 
 Козетки, вензели, завитушки –
 это к Пушкину.
 Вазы хрустальные, щучки фарфоровые –
 это к Сталину и Хрущеву.
 
 Кладбище пустых бутылок в углу,
 антисоветские - на подоконнике.
 Это на Брежнева я возвожу хулу
 и на последовавших покойников.
 
 Коробочки от биг-мака,
 добытые в очереди очередей,
 в серванте соседствуют с разной бякой,
 оставшейся от эона вождей.
 
 На почетном месте – банка растворимого кофе,
 привезенная в ЦЦЦП
 из Америсы – в ней был профит
 перестройки тюрьмы в купе.
 
 Но и кофе давно весь вышел,
 и обмылок исчез в руках.
 Человеческий фактор - в нише
 экологической - терпит крах.
 
 Глубокоуважаемый шкаф покрылся
 пылью. Завыл металл –
 танки выползли, с ними крысы –
 ЦЦЦП захрипел и пал.
 
 В вольтеровском кресле думаю о несущих
 конструкциях языка:
 близок локоток, да не укусишь
 (неужто так хочется локотка?),
 и вот же – кусают локти.
 Ими и пнут. Чувство локтя
 греет, с ним одним уют.
 Дурные локти голове покоя не дают.
 
 Секрет вольтеровского кресла –
 в подлокотниках, похожих на чресла,
 вынашивающие длинную опись
 предметов перед отправкой их в пропасть,
 рожающие в неизвестность.
 
 январь 2008
 
 |