Войти в систему

Home
    - Создать дневник
    - Написать в дневник
       - Подробный режим

LJ.Rossia.org
    - Новости сайта
    - Общие настройки
    - Sitemap
    - Оплата
    - ljr-fif

Редактировать...
    - Настройки
    - Список друзей
    - Дневник
    - Картинки
    - Пароль
    - Вид дневника

Сообщества

Настроить S2

Помощь
    - Забыли пароль?
    - FAQ
    - Тех. поддержка



Пишет shiropaev ([info]shiropaev)
@ 2008-02-18 14:54:00

Previous Entry  Add to memories!  Tell a Friend!  Next Entry
ВЕЛИКИЙ ПЕРЕЛОМ
Опыт альтернативной историософии

…Не слушая голоса крови родной,
Вы скажете: «Станем к варягам спиной,
Лицом повернемся к обдорам!».
А.К. Толстой

Пожалуй, только для русского народа далекое историческое прошлое столь актуально. Когда-то Иван Солоневич горько сожалел, что русским антикоммунистам не довелось довоевать в гражданскую войну. В действительности, вся наша история, начиная с ХIII века – «недовоевана». Ее счета не закрыты. Она взывает к переосмыслению и действию, к великой информационной войне за новые смыслы (собственно, национал-демократический проект – это, прежде всего, выстраивание новой, подлинно русской смысловой парадигмы).

Когда-то Виктор Суворов писал в предисловии к своему «Ледоколу», что этой книгой он выбивает из-под Совка его последний миф – миф о «великой победе», подобно тому, как выбивают табуретку из-под ног приговоренного к повешению. Так вот: пора выбить табуретку мифологем из-под Российского государства, раз и навсегда противопоставив Русь России, русских – империи.

Мой очерк - о нашем ХIII столетии. Все наши беды – оттуда. Именно тогда, на пепелище свободной Руси, были заложены основы чудовищной державы, ставшей исторической ловушкой для нас, русских, и в которой мы существуем до сих пор. Это государство-монстр сначала называлось Золотая Орда, потом – Россия, затем – СССР, потом опять – Россия. Оно меняло имена, но не меняло своей сути, всегда оставаясь в отношении русского народа системой Отчуждения и Тягла. Середина рокового ХIII столетия – это время Великого Перелома русской исторической судьбы, в сравнении с которым так же именуемая сталинская коллективизация – всего лишь игрушки. И если Сталиным этого первого Великого Перелома был, конечно, Батый, то Кагановичем – Александр Невский.

1. Корень зла

Начать, видимо, надо с основания Москвы. Землями, на которых возник этот город, ранее владел некий Кучко - боярин, новгородский колонист. Он был потомком тех новгородцев, что поселились в этих местах еще до приглашения Рюрика. Но пришел Юрий Долгорукий и начал, по словам историка И. Забелина, «стеснять полное приволье здешних старожильцев, особенно богатых земских бояр, из старинных новгородских колонистов». Обычное дело для Москвы: даже ее первые шаги в истории ознаменованы «наездами», закручиванием гаек и борьбой за укрепление «вертикали власти». Очевидно, Юрий Долгорукий, навязывал себя новгородским колонистам в качестве этакой административной «крыши» (понятно, почему его памятник стоит напротив нынешней московской мэрии). Кучко послал Юрия куда подальше и в результате был убит. Его сыновей Долгорукий отослал во Владимир, к своему сыну Андрею, будущему Боголюбскому. Один из них позднее и возглавил успешный заговор против Андрея.

Монархисты часто именуют Андрея Боголюбского первым царем, что неслучайно. Этот сын степнячки (его матерью была половецкая княжна), амбициозный и жестокий, заложил основы будущего самодержавия. По существу, он противопоставил Северо-восточную Русь, Залесье всей остальной Руси, создавая особый культурно-государственный феномен, который позднее получит название Московии. Андрей первым начал московитское «собирание русских земель», подмяв рязанских, муромских, смоленских, кривских, волынских князей. Деталь, ставшая определяющей для позднейшей московской экспансии: взяв в 1169 году Киев, Боголюбский отдал его своей рати на трехдневное разграбление. Это было неслыханно: князья-«междоусобники» не поступали с русскими городами так, как этот «собиратель». Л. Гумилев отмечает, что для Андрея «Киев был столь же чужим, как какой-нибудь немецкий или польский замок». Сказано верно, но недостаточно. Чужой для Андрея Боголюбского была вся Русь как таковая: вольная, самобытно-регионалистская, с европейской культурой и вечевым строем. Андрей отстаивал принципиально иную цивилизационную модель, он хотел русскую историю переформатировать в историю российскую. Но время еще не пришло. Живи Боголюбский на шесть десятков лет позже, то обрел бы в этом деле могущественного покровителя – Батыя.

Аппетит приходит во время еды. Растоптав Киев, Боголюбский решил взяться за вольный Новгород, которому готовил ту же участь. Огромное войско, состоящее из дружин вассальных князей, повел его сын Мстислав, выжигая села, убивая старых и малых, обращая в рабство женщин и детей. Так были намечены маршрут и стиль будущих захватнических походов Ивана Третьего и Ивана Грозного. Однако у стен Новгорода «низовские» рати были наголову разгромлены. Час торжества московщины еще не пробил – вероятно, и потому, что русские Залесья в те времена еще считали новгородцев своими, не шибко отличаясь от них культурно-политическим ладом. Залесская Русь знала вечевой быт; даже в начале эпохи татарщины, в 1260-х гг., народ во Владимире, в Суздале, в Переяславле, в Ростове Великом, в Ярославле поднимался против ханских баскаков по зову вечевых колоколов. И позже, в 1290 году, жители Ростова, как пишет историк С.М. Соловьев, «встали вечем на татар». Это уже потом залесцы, превращенные в московитов, будут называть новгородцев «вечниками-крамольниками», а само слово «вече» на Москве станет синонимом беззакония и бардака.

В конце концов, Андрей был убит в результате заговора, который инициировал сын боярина Кучки, Иоаким. Тут дело, думаю, не только в личной мести, но и в невозможности отстранить Боголюбского от власти путем демократической процедуры: институт веча, скорее всего, был парализован княжеским самовластьем. Даже монархические историки вынуждены констатировать всенародную радость по поводу смерти Андрея: «казалось, что государство освободилось от тирана». Началось восстание и всеобщее избиение функционеров ненавистного авторитарного режима. Народ с трудом утихомирили церковники, вероятно, вещавшие, что политику князя исказили негодные чиновники и судьи – один из базовых мифов российской государственности от Боголюбского до Путина.

2. «Дан приказ ему – на Запад…»

Александр Невский – это родовая «реинкарнация» Андрея Боголюбского, который как будто «восстал из склепа». Скорее всего, еще до своего появления в Новгороде Александр понял, что нашествие монголов дает ему уникальный шанс на осуществление заветной цели своего предка: создание изоляционистской автократии.

Александр решил использовать Батыя, предложив ему себя в качестве главы коллаборационистского режима на Руси. Он решил подмять под себя вольные русские регионы, опираясь на Орду, сделав ее своей «крышей», гарантией своей диктаторской власти. Все русские – рабы Александра, а он сам – раб хана, вот формула власти Невского.

Но это означало тотальную смену исторической парадигмы. Русь – часть Запада – должна была стать врагом Запада. То есть перестать быть Русью, как хотел еще Боголюбский.

Оправдать столь радикальный поворот к Востоку можно было лишь при помощи мифа о вечной и смертельной угрозе с Запада, пресловутом Drang nah Osten. И Александр, пользуясь случаем, приступил к созданию этого базового российского мифа.

Летом 1240 г. шведская флотилия под командованием ярла Биргера вошла в устье Невы. Речь идет о заурядной пограничной «разборке», какими пестрит история средневековой Европы и этого региона в частности: неуемные новгородцы, что называется, достали шведов опустошительными набегами в Финляндию – на это прямо указывает Карамзин, очевидно, знакомый с западными хрониками. Разумеется, захватывать Новгород никто не собирался, о чем красноречиво говорит следующее обстоятельство: придя на Неву, шведы встали лагерем в устье Ижоры, после чего прислали в Новгород послов для переговоров. Спрашивается, если они намеревались идти на Новгород, то зачем теряли драгоценное время, давая новгородцам возможность мобилизоваться? Ответ очевиден: шведы и не строили никаких глобальных захватнических планов, а пришли на Неву, чтобы продиктовать новгородцам свои условия решения пограничных вопросов, для чего и прислали в Новгород своих послов.

В вольном городе разгорелась бурная общественная дискуссия о том, как решать проблему: просить помощи у суздальского князя Ярослава? Новгородские граждане идти на это явно не хотели, поскольку хорошо знали нравы «низовских» заглотчиков. Очень многие, наиболее дальновидные, предлагали согражданам не валять дурака и просто раз и навсегда принять шведское подданство. Западнические настроения в Новгороде, как и в других регионах, преобладали – просто в силу господствовавшей тогда среди русских европейской самоидентификации. Однако нашлись отщепенцы, возможно, инициированные из Суздаля, которые под шумок пригласили в Новгород сына князя Ярослава, Александра. Надо отдать должное его энергии и решительности. Он понял, что может ухватить судьбу «за хвост».

Его «войско» составил маленький суздальский отряд и горстка новгородских добровольцев – уже это показывает, что экспедиция на Неву была в Новгороде непопулярной. Наверняка не так много было и шведов, ибо в противном случае Александр, располагая ничтожными силами, на них просто не пошел бы. Шведы, не ожидавшие удара, как известно, потерпели поражение; русские потери составили… 20 человек, причем в основном это простые ратники-ополченцы из числа новгородцев. Л. Гумилев пишет, что «шведы были разбиты наголову и ночью бежали на кораблях с места разгрома». Тут далеко не все ясно. Почему шведы бежали лишь ночью? Если они были разбиты, то почему оставались на месте разгрома до ночи, и что при этом делали русские? Говорят, что шведы жали темноты, чтобы под ее покровом уйти восвояси. Карамзин, например, так и пишет: «Темная ночь спасла остатки шведов». Однако многие исследователи задаются вопросом: настолько ли темны ночи в тех широтах в середине июля?

Наконец, сколько было у шведов кораблей? Четких сведений об этом нет ни в летописях, ни в трудах классиков отечественной историографии. Известно лишь, что новгородец Миша «со товарищи» в ходе боя вывел из строя три корабля; кроме того, на три же корабля (по Карамзину – на два), впоследствии «потонувшие», шведы погрузили павших командиров. Разумеется, надо учитывать, что речь идет не о трехмачтовых фрегатах времен Карла XII, а о боевых ладьях вроде норманнских драккаров, средней вместимостью человек 50. В одном популярном художественно-патриотическом описании Невского боя, очевидно, призванном поразить читателя страшной картиной западного «нашествия», говорится о двух десятках шведских ладей. Хорошо, допустим. Получается, пришла примерно тысяча шведов. Но даже в такой версии все эта история не очень-то похожа на попытку завоевать Новгород, и уж тем более – на «крестовый поход против Руси». Судите сами. С.М. Соловьев мимоходом упоминает следующий эпизод, один из множества подобных: в 1292 году шведы пришли на Неву «в числе 800 человек: 400 пошли на корелу, 400 на ижору». Однако никому, в том числе и Соловьеву, не приходит в голову именовать эту рядовую вылазку «крестовым походом», «цивилизационной агрессией Запада» и т.п. Совершенно ясно, что Невский бой – яркий пример того, как достаточно заурядный исторический ФАКТ превращают в знаковое СОБЫТИЕ, в мифологему.

Независимые историки обращают внимание на следующие детали. Летопись сообщает, что в битве пали «воевода шведов Спиридон и епископ их». Во-первых, бросается в глаза имя воеводы, довольно странное для шведа. Кстати, в шведских источниках оно не упоминается. Теперь о епископе. Историки от фофудьи, кричащие о «крестовом походе», непременно пишут о его участии в экспедиции. Однако известно, что все шведские епископы того времени умерли своей смертью, благополучно пережив события на Неве. Одно из двух: либо упомянутый епископ не погиб, либо его вообще не было на месте предполагаемых событий. Лично я склоняюсь ко второй версии.

Наконец, в шведских источниках нет никаких упоминаний о ранении в лицо, которое якобы нанес ярлу Биргеру Невский «острым своим мечом» (в другом изложении – копьем). Как справедливо отмечают независимые историки, сие странно, поскольку в те суровые времена было принято гордиться шрамами, полученными в бою – это являлось составной частью воинской этики средневековья.

Некоторые исследователи, работающие вне поля российской церковно-государственной мифологии, рисуют такую картину событий. Александр с отрядом прибыл на место событий дня за два до прибытия шведов, которые приплыли максимум на трех кораблях в количестве 150-180 человек. Речь шла об обычном разделе сфер влияния. Летописцы же изложили «эпическую» версию Александра, поддержанную церковниками (надо полагать, что именно они «усилили» рассказ Невского благочестивым «видением» бывшего язычника Пелгусия, имеющим явный миссионерский прицел).

Александр получил почетное прозвище «Невский» - очевидно, при помощи православной церкви, всегда рассматривавшей Запад как опасного религиозного конкурента в борьбе за русскую паству. Вероятно, именно стараниями попов рядовая военная экспедиция шведов была представлена в дошедшем до нас сказании как крестовый поход «римлян», как называли тогда латинян-католиков. Сами новгородцы никогда не стали бы давать Александру высокие прозвания, поскольку ничего судьбоносного и исторического в Невском бое не видели. Более того: оставаясь западниками, они сразу же после него указали князю Александру «путь чист».

Нева – это лишь первый этап сотворения российского антизападного мифа. Вторым и главным этапом стало пресловутое «Ледовое побоище». Ему предшествовали следующие события.

В Пскове была сильная прогерманская партия, считавшая, что сохранение русской идентичности требует интеграции с Европой. Сильной она, скорее всего, была потому, что опиралась на значительную часть псковичей. Однако не все поддерживали германофилов, как всегда, нашлись и «патриоты». Очевидно, в Псковской республике разгорелся политический кризис по поводу выбора внешнеполитического вектора. На подмогу западникам вместе с князем Ярославом Владимировичем пришли немцы, возможно на основе каких-то договорных соглашений. Это более чем вероятно: военные союзы Пскова с Орденом заключались неоднократно. И неслучайно, что во время Второй мировой войны немецкие власти издавали в Пскове и Новгороде специальные книги, в которых доказывали, что времена наибольшего процветания этих русских земель отмечены их дружбой с немцами и шведами.

Псков открыл немцам ворота и они без боя вошли в город, где стал править некто Твердило Иванович, очевидно, лидер западников. Между тем, немцы начали выяснять отношения с Новгородом: заняли Вотскую пятину, укрепились в Копорье, принялись терроризировать на дорогах новгородских купцов.

Что за этим стояло, сегодня однозначно сказать трудно, возможно – какие-то старые претензии рыцарей к новгородцам по территориальным и торговым вопросам. История взаимоотношений Новгорода с немцами и шведами пестрит и военными конфликтами, и мирными договорами «по старине» - эта формула свидетельствует о том, что добрые отношения Новгорода с западными соседями имеют свою традицию. Именно дружба с Западом, а не конфликты с ним составляла доминанту новгородской внешней политики. В Новгороде издавна были немецкие и готландские торговые дворы, где зарубежные купцы пользовались полной независимостью, вплоть до судебной. Кроме того, эти дворы обладали экстерриториальностью: заходить на них мог только княжеский посол. Наконец, когда в течение XIII века возник славный Ганзейский союз (Hanse), объединивший порядка семидесяти городов Северной Европы, Новгород, наряду с Брюгге, Бергеном и Лондоном, стал одним из его главных опорных пунктов. Более того: именно в Новгороде была учреждена главная контора Ганзы. Как пишет Карамзин, Ганза старалась всячески угождать новгородцам, пресекала злоупотребления, строго следила за качеством привозимых товаров. Очевидно, неслучайно начало упадка Ганзейского союза (конец XV века) совпадает с началом московской оккупации Новгорода, длящейся по сей день – в этом году ее печальный юбилей: 530 лет.

Характерно, что даже такой признанный «русофоб» как Альфред Розенберг в своей знаменитой книге пишет: «Руины Новгорода и Висби говорят так же громко о нравственной силе, как и ратуши Брюгге, Любека, Бремена». Как видим, Новгород назван первым в ряду славных ганзейских городов. «Нравственная сила», т.е. дух свободы и достоинства - точнее не скажешь. Кстати, в Висби, на острове Готланде, новгородские купцы имели свою церковь.

Наконец, и это надо прямо сказать, что новгородцы, как и их соседи по Балтике, были отнюдь не «голуби мира». Ушкуйники ходили не только на восток и не только в ответном порядке. Их боевые ладьи пересекали и Варяжское море. Но это были, так сказать, исторические будни Северной Европы, отнюдь не нарушавшие ее цивилизационной целостности.

Немцы хотели захватить Новгород? Сильно сомневаюсь в этом. Обратимся к Л. Гумилеву как наиболее яркому представителю антизападной исторической школы. В книге «От Руси к России» (М., 1992), описывая события середины XIII века, он утверждает: «К русским немцы и шведы относились еще более жестоко, нежели к прибалтам. Если, к примеру, захваченных эстов обращали в крепостное состояние, то русских просто убивали, не делая исключения даже для грудных детей». Это сказано на странице 124. А на странице 127 читаем: «Большинство новгородцев твердо придерживалось прозападной ориентации». Где же логика? Запад строит в отношении Руси захватнические планы, более того: грозит тотальным геноцидом русского населения, а новгородцы, тем не менее, стоят за союз с Западом. Причем твердо стоят. «Мы от рода варяжска!» - любили говаривать в Новгороде, подчеркивая свою европейскую идентичность. Что-то тут не вяжется у Л. Гумилева и у патриотической историографии в целом. Похоже, на нее сильно повлияли известные сценки из советского агитфильма «Александр Невский», заточенного на «освободительную» войну с Европой.

Итак, Новгород для решения своих локальных проблем вновь призвал князя Александра и тот в 1241 году взял обратно Копорье. А в 1242 г. впервые поехал в Орду.

В датировке этой поездки историки «плавают». Одни называют 1242 год, другие – 1247-й, третьи – 1251-й. Что называется, выбирай на вкус. Лично мне наиболее вероятной представляется первая дата.

Согласно официозной историографии, Невского позвал Батый. Однако предполагаю, что Александр ждал этого приглашения, зная, что оно обязательно последует. Возможно, что Александр даже инициировал его. Невскому был очень нужен этот визит, чтобы предложить себя Орде в качестве преданного и выгодного коллаборациониста, уже зарекомендовавшего себя как бескомпромиссного антизападника. Визит более чем удался: Александр был привечен, обласкан, его геополитическая и культурно-расовая ориентация нашла полное понимание татар – ведь они сами только что, в 1241 г., дрались с европейскими рыцарями при Лигнице, в Силезии, и были разбиты ими при Оломоуце, в Чехии. Невский стал побратимом ханского сына, царевича Сартака, а значит, приемным сыном Батыя. Очевидно, так хан решил утешить своего верного вассала, только что схоронившего своего настоящего, кровного отца – Ярослава.

3. «Лед тронулся!..»

Теперь, заручившись ордынским «крышеванием», можно было действовать дальше. Как пишет Л. Гумилев, Невский «со своими суздальскими, или, как тогда говорили, «низовскими» дружинами при поддержке новгородцев и псковичей напал на стоявший в Пскове немецкий отряд». Заметим: опять основная часть воинства Александра – суздальцы, а местные, что называется, лишь на подхвате. Новгород явно не хотел увязать в этой ситуации. Зато Невский был кровно заинтересован в эскалации конфликта, в раздувании его «исторического значения».

Итак, Александр выбил немцев из Пскова, сверг западническую администрацию, а затем вторгся в Чудскую землю – во владения Ордена. Кстати, этот момент в упомянутом фильме С. Эйзенштейна выделен особо: лента, появившаяся в прокате в 1941 году, снималась года за три до этого, во времена, когда гремел сталинский лозунг «Бить врага на его территории!». Советский писатель К. Симонов излагал его поэтически: «Под Кенигсбергом на рассвете мы будем ранены вдвоем…». Написано, заметим, еще в 1938 году. Об этой доктрине «активной обороны» много и хорошо рассказывает в своих книгах Виктор Суворов. В фильме Невский в исполнении артиста Черкасова зычно произносит: «Не можешь биться на чужой земле – нечего тебе делать и на Отчине! На чужой будем биться!».

Александр вошел в «логово фашистского зверя» - в Ливонию и, как сказывает летопись, «распустил все свои полки за добычей». И тут начинаются сплошные загадки. По С.М. Соловьеву, ливонцы встретили один из русских отрядов и разбили его; «когда беглецы принесли Александру весть об этом поражении, то он отступил к Псковскому озеру и стал дожидаться неприятеля на льду его, который был еще крепок 5 апреля». Л. Гумилев рисует совсем другую схему военных действий: «Освободив Псков, он (Невский) двинулся на главные силы ливонцев, которые отступали, минуя Чудское озеро. На западном берегу озера, у Вороньего камня, немцам пришлось принять бой».

Так что же было на самом деле? Наступали немцы или отступали? Где произошел бой? На Псковском озере или на Чудском? Вообще-то это разные водоемы, хотя и соединяющиеся посредством Теплого озера. Наконец, на каком берегу Чудского озера находится Вороний камень? Например, в книге «Мир истории. Русские земли в XIII-XV веках» (М., 1986), одним из соавторов которой является известный советский историк И. Греков, помещена схема Ледового побоища, согласно которой Вороний камень находится на восточном берегу, а не на западном, как утверждает Л. Гумилев. На западном берегу находится Узмень – согласно названной схеме, «другое предполагаемое место побоища».

Итак, не очень понятно, ГДЕ произошло «Ледовое побоище». Столь же неясно, КАК оно происходило. В принципе, все официозные историки рисуют следующую картину. Рыцари, построившись клином («свиньей»), ударили в центр русского войска, состоявший из полка пешего строя, и проломили его. Когда немцы уже достаточно углубились в русский тыл, их атаковала с флангов русская конница. Таким образом, ливонцы угодили в клещи. А тут еще, как пишут, под ними и лед треснул.

Насколько правдоподобна эта картина? Впору задаться вопросом: а был ли мальчик? И если был, то, может быть, какой-то совсем другой? Что заставило немцев, построившись плотной конной массой, броситься, очертя голову, по весеннему льду на русский пеший центр, забыв о его конном прикрытии на флангах – сказать очень трудно. Тут даже иные патриотические историки выражают недоумение, сводя все, в конечном счете, к «гениальности» Александра Невского, как-то побудившего ливонцев к таким действиям.

А, может быть, секрет его «гениальности» - в только что состоявшемся визите в Орду, где он прошел ускоренный курс татарского военного искусства? Может быть, не было никакого конного удара с флангов, а был конный удар с тыла, удар засадного конного полка – коронный прием татарской тактики, позднее примененный против татар же на Куликовом поле? Косвенно это подтверждает С.М. Соловьев: «Немцы и чудь пробились свиньею (острою колонною) сквозь русские полки и погнали уже бегущих, как Александр обогнал врагов с тыла и решил дело в свою пользу…». Невольно задаешься вопросом: а уж не из татар ли и состоял этот засадный полк?

Предположение сие не выглядит фантастическим, если вспомнить, что еще задолго до монголов иные из русских князей для решения своих политических проблем приводили на Русь половцев и печенегов. Так же действовал и Александр Невский, когда десятилетие спустя после Ледового побоища, в 1252 году, навел Неврюеву рать на своего брата-западника Андрея. Вполне возможно, что он сам шел с этой ратью. Почему же не предположить, что уже из своей первой поездки в Орду Александр вернулся вместе с татарским конным полком?

Косвенно в пользу версии о татарском участии в «Ледовом побоище» говорит такой эпизод. Через шесть лет после смерти Александра Невского, в 1268 г., новгородцы не от шибко большого ума решили захватить датскую крепость Раковор (теперь это Раквере недалеко от Таллинна). Как пишет С.М. Соловьев, «вошли они в Немецкую землю и начали опустошать ее, по обычаю». Им Орда в спину дышит, а они на пустом месте устраивают свару с естественными союзниками! В Раковорской битве новгородцы разбили объединенное войско немцев и датчан. Те решили устроить ответный поход и уже собирались переходить границу – реку Нарову. В Новгороде собрались соединенные «низовские» отряды, среди которых был татарский конный отряд в 500 сабель под командованием владимирского баскака Амрагана. Немцы предпочли заключить мир, ибо, как пишет летописец, «зело бо бояхуся имени татарского». Вряд ли немцы боялись татар, хоть и помнили, конечно, Лигницу. Думаю, что немцев остановило, прежде всего, опасение подтолкнуть Новгород к Орде.

Также известно, например, что в 1275 году некие русские князья «ходили на Литву вместе с татарами и возвратились с большою добычею». Почему бы Александру Невскому было не пойти вместе с татарами против немцев в1242-м?

И он, разумеется, пошел! К нашему счастью, сохранились западные источники, которые подтверждают это однозначно. Германский хронист Рейнгольд Гейденштейн пишет, что Псков «был взят немцами, как гласит предание, около 6750 (1242) года. Однако немного спустя после того Александр Ярославич из рода Мономахова возвратил свободу городу; будучи отправлен ханом татарским Батыем и получивши в подмогу татарские вспомогательные войска, он победил в сражении ливонцев и затем по договору возвратил город». Совершенно очевидно, что речь идет о «Ледовом побоище».

Вот только ледовым ли оно было? Согласно немецким хроникам, бой происходил не на льду, а на твердой земле. Вполне вероятно, что красочную историю про тевтонов, тонущих в студеной воде Чудского озера, поведал летописцам неиссякаемый Невский. Кстати, она подозрительно напоминает один исторический эпизод в духе средневековой «войны крепостей»: «В 1234 году князь Ярослав (отец Невского – А.Ш.) со своими полками и новгородскими выступил на немцев под Юрьев и стал недалеко от города, отпустив людей своих воевать окрестную страну для сбора съестных припасов, что называлось тогда «воевать в зажитие». Немцы сделали вылазку из Юрьева, другие из Оденпе, но русские побили их; несколько лучших немцев пало в битве, но больше погибло их в реке, когда под ними обломился лед; русские, воспользовавшись победою, опустошили их землю, истребили хлеб…» (Соловьев). Напрашивается предположение, что именно эта история, очевидно, произведшая на Александра сильное впечатление, стала «инспирирующим источником» для его басен о «Ледовом побоище». Вряд ли немцы были настолько бестолковы, чтобы регулярно проваливаться под лед в ходе военных действий.

Можно лишь догадываться, насколько мифологизированы интересующие нас события на ливонских рубежах. Взять хотя бы вопрос о потерях Ордена в «Ледовом побоище». Он немаловажен, поскольку может дать представление об истинном масштабе столкновения. Историки, ссылаясь на Софийскую летопись, пишут, что немцы потеряли 500 человек убитыми, 50 рыцарей попали в плен. Некоторые, тот же И. Греков, утверждают: не просто 500 человек, а 500 рыцарей; отсюда делается вывод, что в сражении, якобы, участвовало раза в три-четыре больше. То есть получается, Орден выдвинул против Невского как минимум две тысячи рыцарей!

Этим историкам-фантастам хорошо бы знать, что подобные массы рыцарской конницы – явление исключительное. Вряд ли «Ледовое побоище» хоть в какой-то мере сопоставимо с грандиозной битвой при Грюнвальде (1410), где на стороне Верховного магистра тевтонов выступили около 3000 рыцарей, большую часть которых составили рыцари-миряне из разных стран Европы (тевтонов как таковых там было не более 250). Даже Л. Гумилев, завзятый апологет Невского, признает, что в «Ледовом побоище» участвовало от силы несколько десятков рыцарей, разумеется, не считая обычных воинов; соответственно, и собственно рыцарские потери были совсем иными. Здравомыслящие историки указывают, что 500 рыцарей, якобы павших на Чудском озере – это абсолютный миф, поскольку такого количества рыцарей не было во всем Ордене. Согласно немецким источникам, Орден потерял 20 братьев убитыми и 6 – пленными.

Так называемое «Ледовое побоище» – это заурядная феодальная распря регионального значения; показательно, что ливонский магистр в ней вообще не участвовал. Не думаю, что «Ледовое побоище» по масштабу и значению превосходит ту же Раковорскую битву, которую историки никогда не относили к разряду «эпохальных» и «исторических».

Раздувать миф о «Ледовом побоище» было выгодно Александру Невскому с его идеей «поворота к Востоку», а также православным церковникам, выступавшим за противостояние с «латинянами». Возможно, что именно люди в рясах и повлияли на записи в Софийской летописи о ливонских потерях. Не исключено, что сыграл свою роль и своеобразный новгородский гонор летописца или то обстоятельство, что запись велась со слов участников боя, а они, естественно, были склонны преувеличивать масштаб события. Вообще о том, можно безоговорочно доверять летописным сообщениям, говорит хотя бы такой штрих: согласно «Симеоновской летописи» во главе невской экспедиции шведов 1240 года якобы стоял сам король (в действительности, как мы знаем, ее возглавлял ярл Биргер, зять короля).

Основная часть новгородцев совсем не склонна была потакать далеко идущим планам Александра Невского, хорошо понимая, что он втягивает Новгород в историческое противостояние с Западом, точнее, стремится отколоть от Запада Новгород и Русь в целом. Характерно, что сразу же после «Ледового побоища» вече в очередной раз указало триумфатору «путь чист». Но он еще вернется на Волхов – в качестве ордынского карателя-садиста.

(ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ)


(Читать комментарии)

Добавить комментарий:

Как:
(комментарий будет скрыт)
Identity URL: 
имя пользователя:    
Вы должны предварительно войти в LiveJournal.com
 
E-mail для ответов: 
Вы сможете оставлять комментарии, даже если не введете e-mail.
Но вы не сможете получать уведомления об ответах на ваши комментарии!
Внимание: на указанный адрес будет выслано подтверждение.
Имя пользователя:
Пароль:
Тема:
HTML нельзя использовать в теме сообщения
Сообщение:



Обратите внимание! Этот пользователь включил опцию сохранения IP-адресов тех, кто пишет анонимно.