| 7:43p |
Самоплагиат
Раз уж сегодня утром зашла у нас об этом речь, подниму-ка я кусок из старых записей, специально для новых друзей.
Да, так вот, про виртуальную реальность. После переезда в Канаду я долгое время просыпалась с совершенно дурацким чувством радости «Неужели я в Америке!?» Америка была для меня таинственной землей из романов Фенимора Купера и имела примерно такое же право на существование, как Атлантида или Страна Литературных Героев из радиопередач нашего детства. Возможность попасть на эту землю, прилететь на банальном, вполне материальном самолете, была по осуществимости сопоставима с уэллсовскими путешествиями во времени. Поэтому когда я по утру осознавала, что мы уже на другом конце света, а вокруг – Америка, реальная, живая, населенная вполне дружелюбными людьми, отнюдь не рвущимися снять с нас скальп, я ощущала себя примерно так же, как если бы перенеслась в любимый приключенческий роман. Это было чудо, сказка, которая внезапно стала не просто былью, а обыденностью.
И еще раз со мной случилось то же самое. Это было когда я окончательно и бесповоротно пришла в церковь. Осознать присутствие в моей жизни храмов, церковной жизни и всего, что с этим связано, было не так сложно. Гораздо труднее было свыкнуться с тем, что духовенство действительно существует. В моем травмированном подсознании священники, монахи, епископы существовали исключительно на правах литературных персонажей. Они были вполне уместны на страницах Достоевского, Толстого, Лескова, но из моих повседневных реалий выпадали напрочь.
То есть, священника во время богослужения я еще воспринимала. Зато в прочее время я к нему не могла приблизиться и на пушечный выстрел. Когда Григорий Борисыч первый раз предложил мне пойти поговорить с владыкой С. после Литургии, я просто шарахнулась в сторону, даже не в силах что-либо произнести. По степени правдоподобия такое общение могло для меня сравниться только с беседой с кардиналом Ришелье, пожалуй. Да и то, с Ришелье мне, наверное, было бы проще – его я давно знала. Окружающим такие мои выверты были совершенно непонятны, а я в тех редких случаях, когда все же отваживалась на разговор, ощущала себя перенесенной в какую-то иную историческую эпоху.
С отцом N. стало проще – он оказался очень легким в общении, с ним быстро становилось просто и спокойно. Хотя когда он пришел к нам, чтобы освятить квартиру, и остался пить чай, меня снова затрясло. До сих пор все общение происходило «на его территории», к которой я за много месяцев привыкла и разобралась, как себя вести. В моем же доме священник оказался впервые. Получается, что в знакомых ситуациях на помощь приходят наработанные стереотипы поведения и ты становишься естественным и непосредственным, потому что не надо думать как встать, что сказать и все в таком духе. А вот если ситуация возникла впервые, столько сил уходит на то, чтобы правильно выстроить линию поведения, мама дорогая!
Как же везет тем, кто абсолютно естественен от природы и не заморачивается подобными глупостями ни в каких ситуациях... А у меня еще гвоздем засела в мозгах «психотравма» с другого прихода, где все роли во всех ситуациях жестко прописаны, лексика детерминирована и все в таком роде. Отец N. даже смеялся: «Хорошая, - говорит, - у них выучка. Здорово они вас там натренировали!» Это когда я посетовала, что совершенно не знаю, как с ним здороваться. У меня уже на уровне рефлекса засело под благословение подходить, а в наше церкви так никто не делает. И батюшка, чтобы людей не смущать, здоровается с ними так, как им проще – здрасте-здрасте, за руку и так далее. Вот я и сказала, что меня все это с толку сбивает и светски здороваться никак не получается. Он посмеялся, а потом и говорит, что вообще-то именно с благословением и правильно. Так что мы с тех пор с ним здороваемся – прощаемся как положено. |