Мышенорье

Девочки, а вы помните, какие у нас в школе были альбомы? Со всевозможными анкетами, опросниками, стихами и песнями? Анкеты полагалось давать заполнять только лучшим друзьям, поэтому все ревниво следили друг за другом - даст она мне свою анкету или нет? Хотят со мной дружить или ...?
Но самое главное - это все-таки песенники. Их украшали аппликациями, разрисовывали кто во что горазд, упрашивали любимых подруг и малознакомых молодых людей, чтобы вписали туда слова понравившихся песен...
У меня тоже был песенник, точнее, три. Самый старый, начатый в седьмом классе, заполнен старательным ученическим почерком, а картинки в нем (признаюсь по секрету) вырезаны из старой польской рекламы розового мыла. Чем дальше в лес, тем брутальнее становился репертуар и хуже почерк. От нежных романсов через Окуджаву и Визбора - к Высоцкому и Галичу.
Как и положено, в моем песеннике жили ( мужественные мушкетеры )

( нежные дамы )

и ( развеселые гусары )

А еще в самом главном из трех песенников жила свернутая фронтовым треугольником записка с самым-самым первым в моей жизни признанием в любви. Его написал тот самый мальчик, который летом после седьмого класса всю первую смену в пионерлагере возвышенно ухаживал за мной по всем правилам романтической науки 19 века - с непременным утренним букетом на подоконнике общей девичьей спальни, со стихами и медленными танцами, с ежедневными драками с другими мальчишками. Его били за то, что он еврей, за то, что самый невысокий, за то, что осмеливается в открытую чисто и красиво ухаживать.
После первой смены он уехал, я осталась в лагере, получила за все лето от него одно-единственное письмо, а вернувшись в Москву, узнала, что папа мальчика подошел как-то утром к моей маме, работавшей в соседнем отделе, и сказал, что его приличному еврейскому сыну не годится общаться с шиксой вроде меня, на чем вся романтика и закончилась. Но песенник с объяснением я честно хранила до того дня, когда его изъяла биологичка Людмила Михална за то, что мы с

Тамарой его старательно разукрашивали в четыре руки, вместо того, чтобы разбираться в пегих и рыжих коровах.
- Отдам в последний день учебного года, - заявила Л.М.... и, естественно, ничего не отдала. Думаю, что тетрадка моя улетела в макулатуру прямо в день изъятия.
Два уцелевших песенника папа мой взял на память, когда мы уезжали из России. А прошлой зимой совершенно неожиданно привез их, пусть теперь здесь хранятся. Они уже ветхие совсем, но все равно про каждую песню помню - как записывала, кто разрисовывал. А еще, совершенно неожиданно, один из них мне пригодился году в 81-м, когда нас с Томой занесло в Дом Актера на какую-то творческую встречу, и там, на подкашивающихся от ужаса ногах, я подошла к САМОМУ ОЛЕГУ ЯНКОВСКОМУ и подсунула ему для автографа первую попавшуюся тетрадку... Так там и красуется на первой странице совершенно нечитабельная загогулина...