: От руки. Черепная коробка. С гремящими гайками
О, безалаберная жизнь, запутанная донельзя в предельной своей простоте! Я сижу одиноко в сумеречном углу предпоследней ночи своей восемнадцатой осени, своего печального 31 в этом году ноября, в ровно два часа. И что я думаю? Да, какие изорванные в терниях звезд мысли ввинчиваются в мою картонную черепную коробку, достигая сердцевины белоснежного мозга?
Как мало кто удосуживается понять другого, разворачивается к нему насовсем, не приберегая для себя и толики сомнения, когда сама этимология слова (со-мнение) указывает на необходимость взаимопересечения. Обращается ли ко мне кто-нибудь? Нет, нет и нет, и сердце мое обречено самостоятельно изливаться чернилами на паскудный лист бумаги. Сколько печальных выдумок, толкающихся слов сходятся в такой момент воедино. Но почему они выбирают точкой своего соития мою разобранную кровать и смятую простынь, на которой безобразно чернеет пятно от чернильницы, убитой в полете этим стремительным дуэльным револьвером, кинутым наперерез?
Расхристанный мой облик смотрит на свою точную копию из глаз беспременных межеумочных атрибутов подобного действа – из подслеповатых зеркал, заляпанных сизыми точками неосторожной зубной пасты, уже побывавшей в мягко алой полости рта.
Мне смертельно хочется уйти отсюда, уйти сей же час, совершив импульсивный поступок из числа необдуманных, после которого возвращение сделалось бы невозможным. Но тяжело шевелиться – настырная безнадега проникла во все пазы моего глупого сердца и хватко укоренилась там.
Сжигающему мосты не подобает увлекаться шаткими перекладинами, готовыми рухнуть без дополнительного вспомоществования под небрежной ногой любого прохожего. А я? Я крушу какие-то эфемерные тростинки, волей прихотливого случая перекинутые на другой лохматый берег узенького ручьишки, такого заморенного, что из всего числа эмоций он может активизировать лишь безудержную жалость.
Жалости достоин и мой изломанный образ.
31.11.1997
~
Всегда не по себе думать, что еще через десять лет и теперешние записи прочитаешь, как чужие.
Господи, как хорошо: когда мне было восемнадцать, ЖЖ еще не изобрели!.. И на том, в самом деле, спасибо.
О, безалаберная жизнь, запутанная донельзя в предельной своей простоте! Я сижу одиноко в сумеречном углу предпоследней ночи своей восемнадцатой осени, своего печального 31 в этом году ноября, в ровно два часа. И что я думаю? Да, какие изорванные в терниях звезд мысли ввинчиваются в мою картонную черепную коробку, достигая сердцевины белоснежного мозга?
Как мало кто удосуживается понять другого, разворачивается к нему насовсем, не приберегая для себя и толики сомнения, когда сама этимология слова (со-мнение) указывает на необходимость взаимопересечения. Обращается ли ко мне кто-нибудь? Нет, нет и нет, и сердце мое обречено самостоятельно изливаться чернилами на паскудный лист бумаги. Сколько печальных выдумок, толкающихся слов сходятся в такой момент воедино. Но почему они выбирают точкой своего соития мою разобранную кровать и смятую простынь, на которой безобразно чернеет пятно от чернильницы, убитой в полете этим стремительным дуэльным револьвером, кинутым наперерез?
Расхристанный мой облик смотрит на свою точную копию из глаз беспременных межеумочных атрибутов подобного действа – из подслеповатых зеркал, заляпанных сизыми точками неосторожной зубной пасты, уже побывавшей в мягко алой полости рта.
Мне смертельно хочется уйти отсюда, уйти сей же час, совершив импульсивный поступок из числа необдуманных, после которого возвращение сделалось бы невозможным. Но тяжело шевелиться – настырная безнадега проникла во все пазы моего глупого сердца и хватко укоренилась там.
Сжигающему мосты не подобает увлекаться шаткими перекладинами, готовыми рухнуть без дополнительного вспомоществования под небрежной ногой любого прохожего. А я? Я крушу какие-то эфемерные тростинки, волей прихотливого случая перекинутые на другой лохматый берег узенького ручьишки, такого заморенного, что из всего числа эмоций он может активизировать лишь безудержную жалость.
Жалости достоин и мой изломанный образ.
31.11.1997
~
Всегда не по себе думать, что еще через десять лет и теперешние записи прочитаешь, как чужие.
Господи, как хорошо: когда мне было восемнадцать, ЖЖ еще не изобрели!.. И на том, в самом деле, спасибо.
