Войти в систему

Home
    - Создать дневник
    - Написать в дневник
       - Подробный режим

LJ.Rossia.org
    - Новости сайта
    - Общие настройки
    - Sitemap
    - Оплата
    - ljr-fif

Редактировать...
    - Настройки
    - Список друзей
    - Дневник
    - Картинки
    - Пароль
    - Вид дневника

Сообщества

Настроить S2

Помощь
    - Забыли пароль?
    - FAQ
    - Тех. поддержка



Пишет sov_ok ([info]sov_ok)
@ 2007-12-23 11:00:00


Previous Entry  Add to memories!  Tell a Friend!  Next Entry
Слева направо и обратно
"Четвертое сословие" и путь сердца русской интеллигенции

Ужели я предам позорному злословью –
вновь пахнет яблоком мороз –
присягу чудную четвертому сословью
и клятвы крупные до слез?

О. Мандельштам (1924, 1937)


Мир управляется богами,
не вшивым пролетариатом,
блеснет над русскими снегами
богами расщепленный атом!

Г. Иванов (1949?)


Леночка, будем мещанами!

Т. Кибиров (1990)


Речь в этой статье будет идти об одном из самых ходовых и самых спекулятивных понятий в сегодняшнем политическом лексиконе - о «либеральной интеллигенции». Для начала попробуем понять, кто имеет право претендовать на это почетное звание.

Небольшой тест – если вы заняты умственным трудом, и считаете, что идеология бывает либо коммунистической, либо фашистской, а нормальные, не сумасшедшие люди, безусловно, свободны от какой-либо идеологии и придерживаются здравых либерально-рыночных убеждений, если вам кажется, что прогресс есть некое заданное движение, в авангарде которого находятся развитые страны Запада, и движение это нельзя ни развернуть, ни остановить, ни изменить, то вы, скорее всего, относитесь к либеральной интеллигенции в её современном российском варианте. Разумеется, бывают либералы с гораздо более сложными представлениями, здесь же речь о неком полусознательном или бессознательном идеологическом остатке, впитанном как свойство среды, как идеологический мейнстрим своего времени. Идеологическим мейнстримом такая идеология была с позднесоветского времени до начала 2000-х годов. Соответственно, в этот период сознание большей части интеллигенции, а также людей, находившихся под её влиянием, было, и, в основном, остаётся, либеральным.

В позднесоветское время верхушка этого слоя (в данном случае не так важно, имела она официальный, полуофициальный или диссидентский статус) обладала доступом к тем культурным ценностям, которые запрещались, скрывались или просто не афишировались Советской властью. Эти ценности - в первую очередь - культура русского модернизма, а также т.н. «белые пятна истории», то есть, «скелеты в шкафу» советского периода. Соответственно, в перестройку этот слой обрел некоторую просветительскую функцию, став транслятором этих открытий и ценностей, а вместе с ними и их интерпретаций. (Интерпретации - это важно, потому что, например, все знают о том, что судьба Осипа Мандельштама есть бесспорно убийственное обвинение Советской власти, а о том, какому такому «четвертому сословью» он вплоть до смерти клялся вслед за Огаревым и Герценым, мало кто задумывался, потому что это противоречило бы расхожему «антисоветскому» образу поэта). В первой половине 90-х, однако, основной поток культурных и исторических открытий исчерпывается, интерес широкой аудитории иссякает. Исчерпывается «миссия», а вместе с ней заканчивается и естественная культурная гегемония этого слоя. Исторически эта грань совпадает с распадом СССР, расстрелом Белого Дома, приходом во власть либеральных реформаторов. Окончательно иссякает бурная политическая жизнь эпохи перестройки – подъем профсоюзов, независимого рабочего движения, возникновение множества левых, демократических, экологических движений, групп, кружков – всё то, что обещало колоссальное развитие низовой, плюралистической демократии. С уходом Горбачева окончательно либерализируется часть интеллигенции, ещё надеявшаяся на «социализм с человеческим лицом», завершаются всякие разговоры на эту тему. Как ответ на погружение в капиталистическую «голую жизнь» формируется реваншистская лево-националистическая оппозиция. Либеральная интеллигенция оказывается перед сужающимся выбором – либо «мы» - прогрессивные, рыночные, демократические, либо «они» - ужасные, реакционные, красно-коричневые.

Несмотря на отдельные голоса протеста, выбор был сделан, разгон Парламента был поддержан, верхушка интеллигенции, вопреки (а может и благодаря) своим благим «демократическим» устремлениям, окончательно превратилась из отчасти передового слоя в идеологическую обслугу либеральных реформаторов и нарождающегося крупного капитала. Начинается искусственное и муторное удержание власти под знаком «демократических ценностей».

Но тогда же происходит и деполитизация части либеральной интеллигенции, разочарование в политике, в своей способности что-либо изменить. Приходит чувство обманутости («Я ходил защищать Белый дом в 91-ом, а что получил взамен?»). Это ощущение нарастало параллельно с буйным развитием политехнологичесой сферы в 96-99 гг. Бестселлер 98-го года “Generation П» Пелевина, был, по свидетельству очевидцев, невинной побасенкой по сравнению с тем, что реально творилось в кремлевских политлабораториях. На фоне политической апатии одной части либеральной интеллигенции и активно антидемократической позиции другой части («кто угодно и как угодно, лишь бы не коммунисты») к власти приходит Владимир Путин.

Надо сказать, что появление «красно-коричневой» оппозиции и связанная с ней долговременная выборная интрига (отчасти продолжающаяся до сих пор) в каком-то (в дурном) смысле сплотило либеральную интеллигенцию, актуализировав её свойства, оформлявшиеся ещё с довоенного времени - постепенное разочарование в советском социализме (а заодно в социализме как таковом), реакция на сталинскую диктатуру, в частности, на «борьбу с космополитизмом», обида на Советскую власть («я, научный сотрудник, получаю меньше рабочего!», «я, умный и предприимчивый, не могу нормально развернуться в Совке!» и т.п.), в общем, всё те страхи, комплексы, обиды и представления, которые постепенно превратили «демократическую», «революционную», «левую», «социалистическую» интеллигенцию 19-го – начала 20-века в «либеральную», «правую», «буржуазную», «демшизовую» интеллигенцию конца 20-го века.

Механическое отталкивание от Советской власти, которая осознавалась как охлократическая, как бы выросшая из знаменитого ленинского тезиса о кухарке, управляющей государством, привело к тому, что те ценности, которые – чаще на словах – прокламировала Советская власть, стали восприниматься как подлинно античеловеческие, в результате чего у интеллигенции выработалось, конечно же, никакое не демократическое, а радикальное буржуазно-элитистское сознание, в котором солидарность ощущалось как опасное заблуждение, пролетариат - как потенциально опасная человеческая масса, которую во что бы то ни стало нельзя больше допускать до власти (желательно вообще лишить избирательных прав, как когда-то большевики лишили буржуазию), деляги и фарцовщики казались сродни вольным поэтам (потому что и у тех, и у других были проблемы с Советской властью), а, соответственно, искусство – «видом частного предпринимательства» (слова И. Бродского из Нобелевской речи)."Они думали так в отношении власти: «Кретины, оставьте нас в покое - мы будем заниматься высшей математикой, теоретической физикой и семиотикой. И все будет в порядке» (Александр Пятигорский). Ни о каких «рабочих Германии» и «детях Африки» эти люди не могут слышать до сих пор, зато любую попытку отобрать у капиталиста немного его сверхприбыли каждый порядочный либеральный интеллигент ощущает как личную катастрофу. (Такой странный этический сверхимператив – то немногое, что парадоксально объединяет современную либеральную интеллигенцию с дореволюционной демократической, той, которую критиковали авторы сборника «Вехи».)

Пожалуй, главным кредо перестроечной интеллигенции стала фраза булгаковского профессора Преображенского «я буду оперировать, а в Большом пусть поют». Это был лозунг возвращения «в нормальную, частную, буржуазную, «мещанскую» жизнь, с нормальным буржуазным, проверенным веками, разделением труда. Я буду оперировать, а в Большом пусть поют. Рабочие пусть работают, а менеджеры управляют. Равенство – это утопия. Люди всегда будут неравны. Мир разделяется на начальников и подчиненных. К чертям революционную героику! Пора вернуться к нормальной мещанской жизни. Что плохого в буржуазности?

Вам знакомы эти лозунги? Отличается ли то, что так много лет повторяла либеральная западническая прослойка, от того, что повторяют сегодня путинские национал-либералы, агрессивно празднующие победу «мещан над интеллигенцией»? Именно слова профессора Преображенского подхватывают они сегодня. Разумеется, есть разница между этими двумя типами людей. Одни симпатизируют «Юкосу», другие стоят за «Газпром». Одни пытаются приватизировать «национальные» ценности, другие настаивают на «общечеловеческих». Одни сегодня с запредельной гнусностью «прессуют» наиболее активную часть других. Карикатурный образ «демшизы» («космополитический» имидж, заклинания об «общечеловеческих ценностях», «эта страна», «весь цивилизованный мир» и т.п.) стал той идеальной моделью, от которой отталкивается путинский агитпроп, навязывая нации образ «врага из 90-х». Что, кстати, не так уж сложно, ведь если, после того, как либералы-западники без конца твердили о том, что США – самая миролюбивое государство на планете, всеобщий друг и союзник, приходит Михаил Леонтьев и говорит, что США есть агрессивный хищник, преследующий свои интересы в разных концах земного шара, то (после Хиросимы, Вьетнама, Чили, Ирака и т.д. и т.п.) такое мнение звучит гораздо более убедительно. Иными словами, только когда разовьется критический дискурс, способный в единой системе координат, без двойных стандартов и неотрефлексированных предпочтений, оценивать советскую, постсоветскую и, например, американскую политику, задача Леонтьева и Ко несколько осложнится.

Итак, главное событие в идеологической истории 90-х - слияние (пост)советской либеральной интеллигенции с постсоветской буржуазией. Слияние, подчеркну, именно идеологическое, потому что, так же как сегодня, среди голосующих за Путина и «ЕР» далеко не все испытывают реальный «рост благосостояния» (гораздо больше тех, кто просто испытывает надежду на этот рост), точно так же далеко не все интеллигенты, голосовавшие последние 15 лет за «партию среднего класса» СПС, являлись реально выигравшими от ельцинского режима. Многие из них, наоборот, благодаря рыночным реформам оказались на грани вымирания, но продолжали твердо верить в рыночные идеалы. Большая часть таких людей составила, впрочем, электорат «Яблока», меньшая же (наряду с предпринимателями и другими представителями потенциального среднего класса), собственно, электорат СПС. Впрочем, рационально постичь электоральные предпочтения интеллигенции сложно – всё это время она скорее «голосовала сердцем», исходя примерно из следующей смутной логики: «это интеллигентные партии, они за богатых и процветающих, а, если будет хорошо богатым – будет хорошо и нам»).

В путинскую эпоху либеральная интеллигенция, наконец, столкнулась со своей давней мечтой – на место криминальных сорви-голов эпохи первоначального накопления с их «шальным баблом», пришла более или менее реальная буржуазия, со своими реальными, достаточно долговременными интересами. Возник средний класс, в целом решивший, что нужно принимать капитализм таким, какой он есть, глупо сетовать на его разнообразные локальные извращения, и если ты хочешь быть настоящим представителем среднего класса, «мещанином», «буржуа», а не либеральным нытиком-идеалистом, то нужно работать, заниматься предпринимательством и т.п. в общем, «жить частной жизнью». Эти люди либо постепенно переместились в путинский электорат (кстати, вместе с некоторыми СПСовцами, органично вошедшие в новую политическую элиту, реализовавшую многие из либеральных реформ, не завершенных при Ельцине), либо просто отдалились от политики. Это нормально, потому что, как известно, мелкой буржуазии для самореализации нужна прежде всего стабильность, заданные и четкие правила игры. Пусть сколь угодно жесткие, но определенные – потому что только из определенной, предсказуемой, просчитываемой ситуации можно извлечь твердый процент – в нахождении таких лазеек суть и смысл частного предпринимательства. При фашизме мелкий буржуа держит лавочку, при советском социализме – занимается фарцовкой. При Путине он, преодолевая множество трудностей, устраивает своё дело и надеется на стабильность. Он не обязан думать ни о чем другом, и невозможно осуждать его с моральных позиций. Поэтому странно, что «предпринимательство» видится либеральной интеллигенции, как некий этически безупречный вид подвижничества, возможный в одних условиях и совершенно невозможный в других.

Собственно, за СПС и продолжали голосовать интеллигенты с пылкими мечтами о свободном рынке, по-руссоистски верящие в изначально добрую, «общечеловеческую» суть либерального капитализма, а сами при этом еле сводящие концы с концами (в очередной раз я убедился в этом на последних выборах, когда у наблюдателя от СПС, вывалившего мне весь набор ультралиберальных представлений о действительности, не оказалось шести рублей на чай в школьном буфете.) Такие люди и составляют сегодняшнюю «либеральную оппозицию», вместе с теми, кто был оттеснён от власти и денежных потоков во время крупного передела рубежа тысячелетий, и их средой.

Сегодня происходит новый этап расслоения либеральной интеллигенции, который отчасти стимулируется властью, активно разрабатывающей образ «либерального» преемника. Если в сторону «народа» делаются усиленные пассы на тему «социального государства», то послание к либералам (и Западу) звучит так: «будьте довольны, что к власти приходит настоящий либеральный увалень, а не категорические, без страха и упрека, «силовики». Угомонитесь со своей оппозиционностью и скажите спасибо за какой-никакой, а капитализм». (И кстати, «никакой ГОСкапитализм мы строить не собираемся» – так недавно успокоил российских и западных либералов президент Путин. Не говоря уже о «социальном государстве») В результате этой операции, если она пройдёт успешно, ещё более поредевшая часть либеральной оппозиции должна быть ещё сильнее оттеснена на маргиналии, вслед за НБП и им подобными.

Вернемся в 90-е годы. Разумеется, нельзя сказать, что либеральная интеллигенция была чем-то монолитным. Наоборот, внутри себя она была разделена порой достаточно мощными антагонизмами. В частности, существовал слой поэтов, художников и интеллектуалов, вышедших из советского андеграунда, имевших не модернистский, не «шестидесятнический», а, скорее, постмодернистский бэкграунд – поэтому способный осмыслять и критиковать не только чисто тоталитарные («фашизм-коммунизм») явления, а «языки власти» вообще, и осознававший такого рода критическую интеллектуальную деятельность своей основной задачей. Характерный эпизод – спор середины 90-х между двумя типичными представителями двух упомянутых видов интеллигенции Александром Тимофеевским и Дмитрием Александровичем Приговым: спор на тему - стоит ли «нам» поддерживать ельцинский режим. Тимофеевский полагал, что, поскольку это всё-таки «наша власть», то зрелым и ответственным шагом с нашей стороны будет ассоциировать себя с ней и поддерживать, несмотря на очевидные недостатки. Пригов стоял на том, что задача интеллектуала – не ассоциировать себя с властью, а критиковать её, стараясь занимать максимально независимую позицию. Проблема с этой точкой зрения, восходящей к западным, в первую очередь, французским интеллектуалам, состоит в том, что последние, даже при том, что многие из них претендовали в тот или иной период жизни на критическую автономию, в огромной степени были именно ангажированными интеллектуалами, то есть, связанными с широкими социальными и политическими – в первую очередь, антикапиталистическими, антивоенными, антиимпериалистическими - движениями своего времени. Именно поэтому они, в итоге, могли говорить от имени гораздо более широких слоев и для более широких слоев. Наши же интеллектуалы, вышедшие из, так или иначе, «правого» культурного андеграунда (левого андеграунда, как и, за редкими исключениями, левого диссидентства, не существовало) воспринявшие (как и новое поколение) модный и ходовой в 90-е верхушечный пласт постмодернистской критической программы, неизбежно оказывались не голосом общества вообще, и даже не голосом либерального слоя (как «шестидесятники»), а всего лишь голосом его очень узкой элиты. И, несмотря на свой интеллектуализм, они так и остались всего лишь выразителями своей среды, то есть, (пост)советской интеллигенции, в своей подавленности советским социализмом агрессивно отторгавшей огромные пласты мысли – левой: марксистской и т.п., оставаясь в плену снисходительно-снобистских представлений о западных леваках, которые «с жиру бесятся», «не знают, что такое социализм», «нам бы их проблемы» и тому подобное. Всё это говорилось и говорится о художниках, писателях, кинорежиссёрах, участвовавших в движении против войны во Вьетнаме, в событиях 68 года, в борьбе с неолиберальной реакцией 80-х, о философах и интеллектуалах, кропотливо вскрывавших самые разные – от чисто экономического до культурного, сексуального, психологического - аспекты капитализма.

Этот катастрофический культурный провал привел к сегодняшней неспособности либеральной интеллигенции осмыслять окружающую капиталистическую реальность, иначе как в терминах «фашизм – коммунизм». Отсюда бесконечные заклинания о возвращении в «совок», выхватывающие отдельные эпизоды и тенденции, но ни на миллиметр не приближающие людей к общему пониманию нормальной (для этого места и времени) капиталистической действительности, не говоря уже о способах вести себя в ней, защищать свои права и тому подобное. Спор между либералами и левыми – о «советской» или «капиталистической» природе путинского режима довольно сильно будоражит многих сегодня, потому что речь в каком-то смысле идет о подведении итогов 20-го века вообще. Воспринимать ли «фашизм» и «коммунизм» в 20-ом веке как два тоталитарных отклонения от основной - столбовой и единственно возможной - дороги либерального капитализма, или, наоборот, как по-своему логичные следствия антагонизмов этой системы, одно из которых было возможностью её радикального преодоления и остается ей до сих пор?

Как бы то ни было, «свято место пусто не бывает»: если сердце интеллигента не бьется слева, оно бьется в прямо противоположной стороне - и вот уже всё больше всё больше и либералов подхватывают заклинания ультраправых о том, что «левая Европа (вместе с феминизмом, секс-меньшинствами, остатками «социального государства» и т.п.) достала» (характерно недавнее выступление новоявленного «спасителя демократии» Владимира Буковского по поводу доставших его «пакистанских врачей» и «черных лесбиянок»). Так же как для поздне- и пост- советских либералов существовал скотоподобный «народ», который 70 лет назад вырвался из стойла и который необходимо загнать обратно (характерно, что работники путинского агитпропа в своих ЖЖ-шных откровениях говорит точь-в-точь о том же самом; и в этом, кстати, вполне последовательна позиция Глеба Павловского, боровшегося с этим самым «дорвавшимся до власти быдлом» как диссидент в Советское время, и борющийся с ним же как главный политтехнолог сейчас), точно так же им, вместе с их западными единомышленниками, сегодня не дают покоя «мировая деревня», «арабы», «мусульмане», латиноамериканские левые и, вообще, разнообразные «дикари»... Разумеется, это (пока) не касается всех, речь идет о части либеральных интеллигентов, доводящих до логического – патологического - завершения те формы культурного, социального, цивилизационного элитизма, кастовости, зародившихся как форма отторжения Советской власти…

«В ходе революции вся Россия покрылась сетью самодеятельных… организаций. Это были партии, профсоюзы, Советы, республики, коммуны, заводские и местные комитеты, ревкомы, женсоветы, творческие союзы, молодежные организации, армейские комитеты, формирования красногвардейцев, издательства и издания, объединения писателей, художников и т. д. и т.п. Были среди этого бурлящего океана самодеятельности и такие, которые заявляли о себе на всю страну…» - так, со смешанным чувством ужаса и брезгливости пишет о послереволюционном подъеме один из лидеров перестроечной интеллигенции 90-х Юрий Афанасьев в «Новой газете». Есть, однако, ощущение, что между участием в такого рода «самодеятельности» и кремлевским вариантом «демократии» либеральным интеллигентам придется выбирать в ближайшие несколько лет.

"А "Яблоко" - это... это партия российской интеллигенции. И партия эта набрала мало голосов, потому что эта интеллигенция уже практически рассосалась. Некоторые стали интеллектуалами, а многие стали просто бюджетниками", – так говорил недавно какой-то деятель из «Единой России». По-моему, вполне обоснованное утверждение. Впрочем, «Яблоко» оказалось обречено не потому что это «партия рассосавшейся интеллигенции», а потому что это изначально компромиссный проект, претендовавший на социал-демократический, но так и не ставший им - во-первых, из-за того, что невозможно следовать традициям старой социал-демократии, когда европейская социал-демократия уже фактически целиком стала неолиберальной, во-вторых, из-за того, что никакого, хотя бы минимально «левого» крена интеллигентский электорат (даже недовольный прелестями экономического ультралиберализма) не понял бы. Поэтому, проблема не в том, что «Явлинский не хочет объединяться» с СПС, а, наоборот, в том, что «Яблоко», претендуя на альтернативу ультралиберальному (как ельцинскому, так и путинскому) проекту, оказалось неспособным создать для себя хотя бы просто лево-реформистскую нишу.

Кстати, кто такие эти «интеллектуалы», упомянутые здесь, и не имеют ли они отношения к «интеллектуалам», упомянутым мной выше? Нет, не имеют. Это те самые «профессионалы», которые, по профессору Преображенскому, «будут оперировать», пока в «Большом будут петь». Это люди, имеющие те или иные – в данном случае, умственные - навыки и не считающие зазорным продавать их за деньги, участвовать в конкуренции знаний, навыков и амбиций. (Вспомним, кого в основном оперировал тот же профессор Преображенский – «а вам, мадам, я вставлю яичники обезьяны»). Предполагается, что пространство для пресловутой свободной конкуренции, «как на Западе», создает невидимая рука рынка (в лице, например, Гайдара и Ко), потому что «рынок мудр», а, конечно же, не потому что «на Западе» какие-то там рабочие партии (что вообще могут дать рабочие партии, кроме кровавой революции?), профсоюзы (что могут дать профсоюзы, кроме вымогания денег у работодателей?), и левые интеллектуалы (ну с этими вообще всё ясно – социализма не видели) шаг за шагом отвоевывали у «премудрого» рынка возможность существовать, мыслить и творить вне его «премудростей». У либерального интеллигента кардинально иные представления о действительности. «Да, я не люблю пролетариата»…

Кто же, однако, такие эти «бюджетники»? «Бюджетники» это пролетаризированный планктон на обеспечении государства, в неолиберальной системе координат это, по сути, просто неудачники, не вписавшиеся в рынок - то ли из недостатка способностей, сил, амбиций, то ли в силу какой-то «устаревшей» трудовой этики демократической интеллигенции, согласно которой (вопиющий архаизм, не правда ли?) быть врачом или учителем не менее, а ГОРАЗДО БОЛЕЕ почетно, чем быть бизнесменом, рекламщиком или дилером.

Мы имеем два взаимосвязанных противоречия в идеологии и практике либеральной интеллигенции последних нескольких десятков лет. Во-первых, это противоречие чисто идеологическое – между идеей «заботы о частном деле» (“keep your own business!”) как основе процветания общества, и (вроде бы действительно важной для части либеральных интеллигентов) идеей свободы, справедливости, демократии и т.п. Много лет им казалось, что эти вещи друг другу не противоречат, что слова «экономический либерализм» и «свобода» имеют один и тот же корень, что свободный рынок есть реальность, давно достигнутая на благополучном Западе, и пока ещё, по тем или иным причинам, не достигнутая у нас. Им и до сих пор так кажется, хотя давно понятно, что либеральная экономическая программа прекрасно уживается с самыми разными, вплоть до полуфашистских, политико-идеологическими моделями (вспомним Пиночета), а «свободный рынок» если когда-то и существовал, то вместо него уже больше ста лет мы имеем монополистический капитализм, в рамках которого сама идеологема «свободного рынка» обычно просто используется для прикрытия совсем другой политики (от жесткого государственного протекционизма до военного захвата экономически и стратегически важных районов).

Вот пример противоречия между буржуазной, рыночной и «общечеловеческой» (о пролетарской мы пока не говорим) моралью: недавно из журнала «Большой город» главой издательского дома была удалена достаточно безобидная статья по поводу выборов. По его мнению, вопрос сегодня стоит так: либо мы будем вынуждены подвергаться цензуре, либо мы не будем вообще говорить о политике. Иными словами – либо мы остаемся профессионалами и просто выполняем своё дело – то есть, работаем в рамках, установленных руководством (как, собственно, и работает любая капиталистическая корпорация), либо мы, помимо профессионалов (в данном случае, lifestyle журналистов, законодателей мод для среднего класса, пишущих о фильмах, вещах и книгах), становимся кем-то ещё – гражданами, политиками и т.п. – то есть, по сути, лезем «не в своё дело», допускаем в свою работу внешние – «общечеловеческие», «нерыночные», «антикорпоративные» факторы. То есть, из «профессионалов» становимся интеллектуалами. А стать интеллектуалом это сегодня вновь почти автоматически означает стать, как минимум, просто левым, потому что в рамках того неолиберального курса, которым (с небольшими локальными вариациями) следуют Путин, Буш или Саркози, чем дальше, тем меньше места предусмотрено для критических интеллектуалов в каком-либо виде – будь то морализирующий от переизбытка времени карась-идеалист, марксистский революционный практик, «органический» интеллектуал a-la Грамши, «универсальный» интеллектуал a-la Сартр, «специальный» интеллектуал a-la Фуко…

Потому и радуются путинцы победе «мещан» над «интеллигенцией», надеясь, что все, наконец, «займутся своим делом», и никто уже не будет стоять между их газпромовскими хозяевами и «народом», мешая втюхивать этому «народу» свои наспех слепленные буржуазно-националистические бредни.

Любой корпоративной власти нужны только атомизированные подтянутые «профессионалы» – грамотные работники, владеющие своим узким специальным делом, в поте лица зарабатывающего на новый автомобиль, отпуск и пенсию, не имеющие времени на морализирование, абстрактную критику и утопические проекты, на опасные абстракции вроде «равенства», «братства» и «справедливости». Нужно ли хозяевам рекламных фирм, чтоб их работники задумывались о том, насколько это этично и «общечеловечно» - участвовать в рекламе товара, о котором ты не имеешь ни малейшего представления, и намного ли это лучше, чем раскручивать политические партии с чуждой тебе идеологией? Нет, нужно, чтобы таких сомнений не было, это грозит сбоем в системе. Поэтому нет ничего удивительного в том, что сегодняшняя российская власть ставит на «мещан», так же как французская и американская - на законопослушных (желательно белых) обывателей, желающих учиться, работать и отдыхать, а не бастовать, критиковать и дискутировать.

Таким образом, самое главное и общее противоречие современной российской либеральной интеллигенции, на мой взгляд, в том, что она по-прежнему идентифицирует себя с буржуазией, по факту являясь, в большинстве своём, пролетариатом, лишенным средств производства, вынужденным либо оставаться полунищими «бюджетниками», либо сдавать свою рабочую силу в наем всё более укрупняющимся корпорациям. Причем, увы, далеко не самой сознательной частью пролетариата: вспомним учителей, которые в огромном количестве и самым чудовищным образом служили в участковых комиссиях на прошедших выборах и, либо напрямую участвовали в фальсификациях я (я сам наблюдал, как наблюдатель), либо просто не препятствовали им. А сколько «бюджетных» работников социальных служб вынуждены были (по приказу управ) склонять своих подопечных (то есть, пенсионеров и инвалидов) голосовать за «Единую Россию»!? Что двигало этими людьми – бессилие, страх, или некий сердобольно-мазохистский вариант той самой трудовой этики (кто ж будет детишек учить, если меня с работы выгонят?)?!

Не так важно, что ими двигало, факт в том, что всё это будет продолжаться, если не научиться защищать свои права через рабочие формы организации (устрашающе звучит, не правда ли?), если не достичь уровня сознательности тех промышленных рабочих, которые сегодня объединяются в независимые профсоюзы, устраивают забастовки и даже выдвигают лозунг «Бастуй, а не голосуй», или уровня солидарности французских «бюджетников», выходящих на забастовки и демонстрации вместе с рабочими и студентами, нарушая планы праволиберального правительства Саркози по приватизации университетов, слиянию образования с бизнесом и дальнейшему сокращению бюджетной сферы.

Возможность выхода из сегодняшнего кризиса для интеллигенции состоит только в освоении этой проблематики, только в преодолении указанных выше противоречий – естественно, не через реанимацию давно отброшенных мифологем вроде «боли за народ» и других моралистических абстракций, а через осознание своего единства с разными слоями пролетариата и своей задачи по их объединению. Осознать это непросто, ещё сложнее достичь такого объединения, но в этом и должна состоять миссия новой - левой, социалистической, радикально-демократической интеллигенции. Надеемся, что это не пустые слова. Либо – добро пожаловать в суверенную демократию.

Кирилл Медведев


(Читать комментарии) - (Добавить комментарий)


[info]alexfroloff@lj
2007-12-22 19:21 (ссылка)
Анализ неплох. Вопрос в том, обладает ли нынешняя "самокритичная" интеллигенция хотя бы подобием того влияния на массовое сознание, которым обладала "самовлюлённая" интеллигенция конца 80-х?
Если да, то ей нужно что-то предпринимать. Если нет, то совсем худо. В обоих случаях ей предстоит быть растоптанной стадом буйволов, возглавляемым гиенами и шакалами.
Значит, пора выходить за пределы указанной альтернативы. То есть заняться, как и сто с лишним лет назад, чем-нибудь, выходящим за пределы чисто интеллигентского кругозора, - хождением в народ, терроризмом или, наконец, марксизмом. Все дороги открыты, все пути!

(Ответить)


(Читать комментарии) -