tanuki
|
2:47p |
Иоахим Рингельнац. Моряцкая верность Nafikare necesse est. – Увы! Помню лучше всех невест Альвину. Желатин очей ее невинных Соком стал кладбищенской травы. Она любила петь, ломая пальцы: «Я жду тебя, охотник из Курпфальца», Воскресным днем ее похоронили На пустоши, где в первый раз любили Друг друга мы, и вереск был наш сад.
В четверг я выкопал ее, Мне показалось – у нее Ушные мочки как-то шли вразлад.
А в пятницу опять зарыл мой клад.
На пустошь пробирался, словно тать я, Во вторник снова вырыл, и от платья Отрезал желтый шелковый лоскут. Его потом мои носили братья, Порвав на галстуки – всем по куску.
Я преданно копал и не сдавался. Ужасный вид ночами открывался: Довольно было сырости сгуститься – Альвина начинала вдруг светиться. А я привязан к ней был навсегда, Хотя местами из нее сочиться Уж стала синеватая вода.
Из гроба. В гроб. Из гроба. В гроб. Недели, Как воронье над падалью, летели. Шел неприятный запах от Альвины. Изъели черви нос наполовину. Воняло, как из тысячи утроб, И я блевал, как в качку, прямо в гроб.
Простите за подробности. Но к лету Осталась только чистота скелета. Кости рассыпались, блестящи и нежны, И стали вдруг мне больше не нужны.
И вот креплю я шкот на грота-гике На шхуне, отходящей на Икике,
И никогда не возвращусь опять – На вересковой пустоши копать.
Невесты мертвые должны спокойно спать. |