Стихи Алексея Ивантера
А.Ивантер

Не было ни рая и ни ада – жизнь текла, как липкий пот со лба, близкая мне снилась канонада и чужая видилась судьба. Снились сёла в камне и в самане, низкий берег, Керченский пролив, снилось пели – бабы на Тамани, тёплым спиртом глотки опалив. Снились кони, выкрики и лица, речь чужая ночью по двору, снилась, снилась чёрная землица – не к добру, должно быть, не к добру. Снились мне – живые ополченцы, вестовые – в дыме и огне, снилось мне – орущие младенцы тянут руки чёрные ко мне. И как Божья кара или милость босиком на вылегшем снегу до утра всё женщина мне снилась, о которой думать не могу.
***
Зреют смертельные травы в нашей глухой стороне, где виноватый и правый в общем пылают огне, кажется мне, подо мною дышит огонь нутряной; русскою силой земною жив я на тверди земной. Правдой последнею правы, долею вдовьей правы выросли русские травы выше моей головы. Путавший лево и право, всей головою больной, правдой небесною правый, близок я к силе земной. К раменью и заручевью, к травам, листве и корням, овцам, ночному кочевью, птицам, шмелям и коням…
***
Бродят ветра по пустому двору в Истре и в Старом Осколе, дом мой стоит на холодном ветру между войною и полем слева от танковых старых колей, мат где и кровь замесили. Стопку достань и до верху налей – есть, что налить у России. И забывает слова голова – проще – не знать и не помнить тех, кто ушёл, оперившись едва, из не протопленных комнат, встал и растаял в осеннем дыму, выключил свет на пороге, вброд миновал и войну и тюрьму, где-то пропал по дороге. Вот он поёт о любви и войне, детях, разлуке и доме – в каждой семье на моей стороне с жёлтого фото в альбоме.
***
О, жизнь моя! Вся внедомолвку, как дождь в монастырском саду. Но нет ни резону, ни толку орать у Москвы на виду, пускай, на Оке пароходик по меленьким волнам идёт, так ранняя зрелость проходит, так поздняя нежность грядёт, так мимо столиц и околиц, немытое тело влачах нездешний на вид богомолец с незримым крестом на плечах.
Мой дом обихоженный сложен поодаль камней межевых, давно никому я не должен из тех, кто остался в живых. Не знаю твою Колыму я, живу на ином берегу, не должен давно никому я из тех, кто в колымском снегу, из тех, кто лежит по ложбинам, в лесу под бузинным кустом, лишь в том безнадёжно повинным, что жили под этим крестом.
Среди расконвойных и пленных мне – ворону проклятых мест – не пойте вы песен военных про русский особенный крест! Тропу выбирая по силе, окошко во льду продышу, ни слова уже о России, смогу если, не напишу. Но тем и жива и велика невнятная эта страна, что в горле до смертного крика у нас застревает она.
***
Он нам и Медина и Мекка, им плакать и сердце крепить. Из соски двадцатого века до самого донышка пить. Ту – глину месить сапогами под тот – не Давидов псалом, где дети с босыми ногами лежат за горящим селом, и знать отрешённо и сиро, ночные промчав Снегири, что нет в нашей памяти мира, как нету прощенья внутри.