Радио Свобода
The following are the titles of recent articles syndicated from Радио Свобода
Add this feed to your friends list for news aggregation, or view this feed's syndication information.

LJ.Rossia.org makes no claim to the content supplied through this journal account. Articles are retrieved via a public feed supplied by the site for this purpose.

[ << Previous 20 ]
Saturday, November 26th, 2022
LJ.Rossia.org makes no claim to the content supplied through this journal account. Articles are retrieved via a public feed supplied by the site for this purpose.
9:59 am
По большинству. Анатолий Стреляный – об отечестве и народе
Пишут, в том числе на "Свободу", так, будто не было последних почти сорока лет. Примерно тогда писатель, ветеран-окопник Второй мировой войны Виктор Астафьев стал громче всех своих собратьев рассказывать, как неумело советская армия под руководством генералиссимуса Сталина и его полководцев воевала с немцами. Этим он объяснял огромные потери личного состава, особенно в первой половине той войны. Теперь этим же – неумелостью и безответственностью высших и низших чинов государства объясняют ход войны против Украины.



Для горстки уцелевших ветеранов Второй мировой в моём селе в словах Астафьева не было ничего нового. "А чего было ожидать? Бардак был такой же, как в колхозе. Что до войны, что теперь, после войны. Проживи ты, Толька, хоть сто лет – порядка не видать и тебе" – это я услышал от них раньше, чем научился читать. То, что было когда-то названо головотяпством и разгильдяйством, позже мещанством, то есть незаинтересованностью в общем благе, далее бесхозяйственностью, отсутствием трудовой и прочей дисциплины, наплевательством и пофигизмом, началось задолго до советской власти, продолжилось при ней, не остановилось при сталинском терроре и дотянулось до наших дней.




Правда, считается и сейчас, что уж при Сталине-то порядок был. Восклицание: "Сталина на вас/нас нету!" раздалось чуть ли не на следующий день после его смерти. Люди, мол, стали меньше бояться и, соответственно, хуже трудиться. Но это только так показалось, а многим кажется до сих пор. Страха стало меньше, это так, а материальной заинтересованности в правильной постановке любого дела не прибавилось и не могло прибавиться. Председатели колхозов, директора заводов, начальники строек, руководители областей и республик, министры – все криком кричали, что народ разболтался, что надо с ним что-то делать, а что именно, не знали они, как до сих пор не знают и их преемники.



Ставить всех в строй? Поркой внушать любовь к труду и Отчизне? С пятидесятых годов прошлого века на это у верхов уже не было ни сил, ни охоты, так появился Горбачев. С советской жизнью и даже с самим Советским Союзом покончили вроде бы навсегда, если бы только об этом догадалось население. Но как оно могло догадаться, если главное не изменилось: собственность осталась, по существу, ничейной или беззащитной, что на деле почти одно и то же? Ничейная и беззащитная даже та, что в руках бандитов и бандитов-чиновников. Они не боятся это признавать и не помышляют жаловаться ни на Кремль, ни на свою судьбу.



Четверть века назад, в разгар приватизации, на слуху было предупреждение: по-российски смешанная экономика может подвести страну к пропасти. Смешанная по-российски – это такая, в которой слишком велик государственный сектор. Он получился в итоге не только непомерным, но и печально своеобразным. Оба сектора, частный и государственный, причудливо-криминально переплетены. В этом переплёте находится толстейший слой людей на государственном иждивении. Такого мощного ничего не производящего слоя в России никогда не было. Всяк в нем занят личным устройством, личной наживой, причём очень часто – противоправным личным устройством, преступной личной наживой.



Это, разумеется, уже далеко не социализм. Отличие от него не просто большое, а коренное, его не замечает только простой послесоветский человек. Отличие в том, что большинство цен не от начальства, а от Бога: более-менее свободно взаимодействуют спрос и предложение. Тон, правда, задают не столько трудящиеся, если употребить это древнее слово, сколько иждивенцы и воры. 20 лет назад США всё-таки признали это хозяйство рыночным, чтобы в наши дни взять свои слова назад. Можно, таким образом, смело сказать, что сегодня все участники российской экономической жизни терпят историческое поражение не только на поле боя в Украине, а и на мировом рынке.




Это всё так, только не идёт из головы Украина. Хозяйственный уклад в ней похож на российский (если не хуже), крали и крадут не меньше (если не больше – в процентах), а порядка, к удивлению Москвы и самых заметных мировых столиц, обнаружилось больше. Это и Шойгу может подтвердить по своим источникам и наблюдениям. И порядка не только армейского, его одного для такого отпора врагу не хватило бы. Какова природа этой разницы? Может, в Украине оказалось больше патриотизма? Столько лет копился – и вот показал себя? Нет и нет. Украина войну встретила в таком раздрае по этой части, какого в России не было и близко – и, наверное, никогда не будет. Тому, кто станет спорить, следует вспомнить, что именно в расчёте на этот раздрай Россия и напала на Украину. Более того: имея в виду как раз этот раздрай, и Запад ожидал почти мгновенной российской победы.



Путинские идеологи в эти дни поносят российское большинство за безразличие к отечеству. Они в отчаянии. На словах верующие, они, когда приперло, всё-таки настаивают, что всё зависит от людей, причем чаще всего именно от большинства. Но что это значит? Обычно имеются в виду какие-то массовые осмысленные действия. Но тот же советский социализм кончился несколько иначе. Массы – да, они были более чем при чём. Великая перемена надвигалась и надвинулась из-за них – и только из-за них! – но не по их воле. Не по воле народа, а из-за народа, если употребить это чуждое современной социологии слово. Из-за народа, который с уходом Сталина стал меньше бояться, а рвения к труду во имя коммунизма показал не больше.



Что-то похожее приключилось с ним и потом, после расставания с социализмом. Стремления к жизни с веком наравне, то есть более чем когда-либо, по-западному, не так разболтанно, как было веками, – этого стремления, конечно, прибавилось, но не настолько, чтобы оно стало бросаться всему свободному миру и радовать его. Угодные Кремлю властители дум требуют от граждан заботы об Отечестве: больше, ещё больше!, тоже – веры во всё, во что пристало верить "нашему человеку". Включается ли в это "всё" порядок на рабочем месте, во дворе, во саду ли, в огороде, в домашней приходно-расходной книге?



Иван Иванович, бывший советский танкист, как едва ли не все старики в моей сумской округе, а теперь сгорбленный до земли 80-летний дьячок из церкви напротив моего дома, плевался и крестился, когда увидел на околице села брошенный русский танк: "Кто же так с техникой обращается?!" Он засучил рукава и не отошел от этой "техники" до тех пор, пока не привёл её в такое состояние внутри и снаружи, чтобы подоспевшему украинскому экипажу оставалось только употребить её в дело.



…Всё действительно вершится по большинству, только не по воле этого большинства, а по его состоянию. Потому-то на плаву и удерживается не обязательно то, что нравится поборникам всего хорошего. Путинизм в России утвердился, так как остальные "измы" оказались слабее. Теперь он испытывает себя "на выезде". Сколько времени ему отпущено? Это зависит от того, на какие жертвы будет способно нынешнее поколение советских-послесоветских людей.


Анатолий Стреляный – писатель и публицист



Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
Monday, October 24th, 2022
LJ.Rossia.org makes no claim to the content supplied through this journal account. Articles are retrieved via a public feed supplied by the site for this purpose.
8:30 am
Жажда небылицы. Анатолий Стреляный – о Святой Руси
Образованная и впечатлительная русская женщина просит своих мыслящих соотечественников не так уж снисходительно судить о религиях, монархиях и обо всем таком: "Это красиво. И сказочно. И обряды церковные, и роскошные королевские церемонии с соблюдением дворцовых протоколов… Настоящих принцев у нас уже не будет, но хотя бы запомните, что нельзя убивать сказку. Пригодится воды напиться - не пришлось бы снова хлебать уксус".



Подписавшись под этой речью, всё-таки подумаешь… Время идёт, а большинство людей всё еще не догадываются, что расколдованный мир может быть не менее чарующим, мило загадочным, музыкальным, да и более обуздывающим, чем тот, с которым нам так не хочется расставаться. А кроме того… Живая – не убитая! – сказка, она ведь бывает с таким намёком, что мало иной раз никому не покажется, и самому сказочнику, чуть ли не в первую очередь.



Вот есть (или её, скажете, нет?!) сказка о Святой Руси. Святая – значит безгрешная испокон и во веки веков. Гласит же она не что иное, как то, что по праву своей святости Русь призвана володеть ну, хотя бы половиной мира. Вот "Казачья песня" 1831 года:


Хоть лихие вы поляки,

Покоритесь же вы нам:

Если вы не покоритесь,

Пропадёте, как трава:

Наша матушка Россия

Всему свету голова.



Разве не она, эта сказка о голове всего света, послала русских на войну против Украины? Русский мир, будь он уже достаточно расколдован, не толпился бы сейчас перед военкоматами с повестками в руках, покорно спеша на убой в херсонской степи. Чем больше колдовства в умах, тем больше беспорядка и нечистоты в делах. Связь не всегда прямая и такая наглядная, как в этом случае, но тем более прочная. Заколдованный мир – мир вчерашний, замшелый, мир, который одной ногой, а где-то и двумя, и тремя, если бы их было три, в не очень хорошем прошлом.




Мало-мальски продвинутый сын отечества высказывается без обиняков: "Россия решила вернуть своё – Запад ей мешает". От исхода войны зависит то, что с Россией будет. Он допускает, что Россия потерпит поражение, зато после этого замкнется в себе, на сей раз навечно. Да, зато! Главное для него, оказывается, – сохранить родную самость. Она ему дороже даже земель. Вот так. Война с Западом стала для него войной за лица необщее выраженье. По-другому – за выдумку.



Это так неожиданно, что с языка срывается: да неужели?! Что, Россия и впрямь собралась погрузиться в глубину своих веков? Верить не хочется, но вот же они перед нами, ведущие казённые мыслители, которые именно таким видят будущее. Не было бы счастья, да несчастье, глядишь, поможет, рассуждают они почти этими словами, имея в виду поражение в войне, но не с Украиной, а – бери шире! – с Западом в степях Украины.



Чему не быть, тому, конечно, и не бывать, но мы можем видеть сегодня собственными глазами, что большие завиральные идеи действительно способны порождать деяния, от которых не только стынет, но и льётся кровь. Ещё недавно знали из книжек, и вот дожили до наглядности, что войны за миражи могут – таки могут! – увлекать больше, чем за что-то осязаемое…



Запад породил сказку о Граде Божьем, но он же её и победил, чтобы не сказать убил. Сегодня он сказками развлекается, а живет былью, и это захватывающая быль. Победительницей оказалась цивилизация: всё более глубокое разделение труда, и в то же время всё более тесное объединение отдельных умений и усилий уже во всемирном измерении. Разделение именно труда, а не вер, не выдумок, и объединение, опять же, не этого всего, а кое-чего с виду более простого, но такого на поверку, что позволяет попасть в самое сердце астероида, отстоящего от грешной Земли на миллиарды километров.



Сто лет назад о мировой коммунистической революции в России не мечтали – её уверенно ждали со дня на день, а когда не дождались, то особо не расстроились. Ну, что ж, решили, устроим – в укор и в пример миру – коммунизм в одной отдельно взятой стране. Так была закреплена цивилизационная отсталость "отдельно взятой", но тогда это получилось не намеренно. Наоборот, царила высокая уверенность, что получится новая, лучшая, истинно совершенная цивилизация. Отставание явилось непредвиденным результатом хотя и очень больших, но бесплодных усилий.



Но коммунизм всё-таки дитя эпохи Просвещения, пусть и не самое удачное. Освобождение человека от веры в чудеса, от пут религиозности мыслилось в паре с величайшим преобразованием всей его жизни. "Люди должны владеть всеми благами и богатствами земли сообща и на равных правах и пользоваться ими тоже сообща и равномерно", – проповедовалось ещё до Вольтера, для чего, как завещал один из этих проповедников, сначала должны быть удавлены "все сильные мира и знатные господа", и удавлены не как-нибудь, а "петлями из кишок священников".




Ленин принял эту программу всей душой, но он всё-таки призывал молодежь "учиться, учиться и учиться", подчёркивая, что "коммунистом можно стать лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество". Не отстать от Запада, а опередить, превзойти его! Такой была русская (советская) идея на протяжении 70 лет. А вот сейчас отсталость России, похоже, предусматривается. Такую плату русские талибы готовятся внести за самоутверждение их отечества.



Есть разница? По большому, историческому счёту особой разницы нет. Что красные, что белые, что не пойми какие, дерзание у всех одно: лишь бы не как у людей – лишь бы уклониться, убежать от обыкновенной, пошлой, буржуазной свободы. "Буржуазность", "меркантилизм", "консьюмеризм" и прочие ругательные слова, они, как на смех, не свои, не отечественные - они из мира той же свободы, которая вечно собой недовольна, как ей и полагается. Но что до того русскому человеку, коль они помогают ему отводить душу?



Ещё раз: почему англичанке не мешают её религиозно-дворцовые церемонии? Да потому что она давным-давно удалила связанные с ними побасёнки из своей обыденной жизни, оставила их "для поиграться" на досуге. А Россия… Был в ней коммунизм, теперь самобытность – всё это разные наполнители одного кубка, из которого русский человек утоляет, да никак не утолит свою жажду небылицы.


Анатолий Стреляный – писатель и публицист



Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
Friday, September 2nd, 2022
LJ.Rossia.org makes no claim to the content supplied through this journal account. Articles are retrieved via a public feed supplied by the site for this purpose.
8:30 am
Иран номер какой-то. Анатолий Стреляный – об учёных путинистах
Среди кремлевских мыслителей есть и такие, что разбираются в происходящем не хуже, а даже лучше иных, тоже не лыком шитых, отечественных "врагов унутренних". Если у человека мало времени, он, таким образом, может совсем не читать громогласных недругов и мучеников путинзма – вполне достаточно таких вот негромких его друзей и выгодоприобретателей, чтобы знать, что к чему. Главное, до чего они дошли в своих научных прикидках, – мысль о том, что России теперь придется, возможно, навсегда отсоединиться от Запада. И отсоединиться не как-нибудь, а культурно-психологически. И присоединиться к незападному миру тоже не как-нибудь, а культурно-психологически. Стать, то есть, Ираном номер какой-то.



При этом они понимают, как это будет трудно – стать Ираном номер какой-то. Так трудно, что у них не хватает сил особо распространяться об этом, делать упор на это, поэтому высказываются вскользь. Так, вскользь, они выносят смертный приговор путинизму, и делают это явно в расчете на понимающих ("А нас держат за дураков", – могут, правда, сказать их кремлевские читатели-наниматели).




Две ссылки, известные многим. Михаил Ремизов уже 28 февраля сего года предупреждает соотечественников: начавшаяся война сулит России одно из двух: или "новый виток социального и территориального распада, который может стать более глубоким и унизительным, чем предыдущий (в 1990-е годы)", или "новая автаркия, строительство закрытой и самодостаточной страны". Именно это он и советует людям: использовать "шанс построить свое трудное счастье в суверенной России будущего". Социальный распад – это, чтоб всем было понятно, безначалие и беззаконие, беспорядки, бунты и/или гражданская война. Автаркия или чучхе по северокорейски – обитание на острове, с заткнутыми ртами, почти без связи с миром, не жизнь, а прозябание. Прямота этого "специалиста по политической философии" (Википедия) делает ему честь. Ведь он, пусть и заграничным словом, говорит, что свободы России не видать, даже если в стране сохранится какой-то порядок и она не развалится.



За него договаривает главный редактор журнала "Россия в глобальной политике" Федор Лукьянов. Если, мол, Запад не сможет "осадить" Россию, он ослабит себя к удовольствию всего не-Запада, и она сделается его, не-Запада, "флагманом", возглавит всемирный "антиколониальный поход". Но! "Насколько страна психологически готова ассоциировать себя с этой частью мира, а не с культурно привычным Западом, большой вопрос. Кажется, не вполне. Однако другого варианта на следующий исторический период не просматривается".



Неужели сказанного двумя такими учёными путинистами мало, чтобы заставить хотя бы одного сына престол-отечества дать себе отчет, чего он всё-таки хочет, желая ему, отечеству, победы в этой войне? Конечно, мало, ведь он потому и сын престол-отечества, что живет не головой, а сердцем.


Он, правда, может сказать: "Если чему быть, того не миновать, то почему моей душе не лежать сегодня к невезучей матери-России с её руководством, а не к Украине с Западом?" И ему эти мыслители понимающе покивают головами. Важно ведь, дескать, не то, что они соратники Путина, а то, что их разбор его полётов трезвый, что они не врут ни себе, ни людям, а при всей своей преданности вождю видят и показывают всё как есть, а не так, как хотелось бы им самим.




Так может быть. Есть люди, которым это дано – смотреть на вещи хотя и под партийным настроением, но трезво. Не всё равно, однако, какого пошиба эта партийность. Можно быть просто пострадавшим от катастрофы как печальной неизбежности, а можно быть так или иначе причастным к этому исходу. Такие – всё понимающие, но верноподданные – люди были всегда, даже при дворах правителей, даже в царских друзьях. И не всякий мог сказать, как на исповеди: "жить хоцца". Были и более тонкие самообъяснения и самооправдания, только не находилось желающих выслушивать это всё, даже среди однополчан. Как не было, так и нет, и никогда не будет.


Анатолий Стреляный – писатель и публицист



Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
Wednesday, August 31st, 2022
LJ.Rossia.org makes no claim to the content supplied through this journal account. Articles are retrieved via a public feed supplied by the site for this purpose.
10:54 am
Верующий. Анатолий Стреляный вспоминает Михаила Горбачева
Когда Горбачева заточили в Форосе, тогдашний директор Русской службы Радио Свобода дал в эфир свой комментарий под названием "Простите нас, Михаил Сергеевич!". Дело в том, что как раз перед этим "Свобода" обильно предоставляла свои микрофоны тем советским авторам, которые Горбачева резко осуждали, подчас – просто безоглядно.



И было за что. Незадолго до своего поражения он назвал своих

отечественных критиков "так называемыми демократами". Именно вслед за тем это выражение стало ругательным в устах по-советски настроенных людей сверху донизу. Так обзывали тех, кто осуждал Горбачева за медлительность, непоследовательность, осторожность его политики.



Мы были уверены, что демократизацию страны в духе демократического капитализма нужно было проводить намного быстрее и, что называется, беспощадно. Беспощадно, прежде всего, к высшему, все еще до мозга костей советскому, начальству.



"Он делает все правильно, – говорил, например, я, любуясь собой, – но

у него нет времени, поэтому все он делает неправильно".



Важно было, считали мы, не дать опомниться и собраться с духом

противникам преобразований.



Никогда не мешает, пусть задним числом, оборотиться на себя. В таком случае лучше поймешь, пусть, опять же, задним числом, положение того, кем ты был недоволен.



Года за два до своего поражения Горбачев собрал у себя человек

двадцать самых горячих демократов из числа властителей тогдашних дум. Он выслушивал нас, почти не перебивая, ни много ни мало пять часов без перерыва. Я ему сказал две вещи, которыми потом очень гордился.



– Михаил Сергеевич, – сказал я. – Когда вы начали перестройку, я

спросил свою мать-колхозницу, которая кончила два класса и третий

коридор, что из этого всего выйдет. Знаете, что она ответила? "Загнали

в колхозы – загонят и в перестройку". Какой, по-моему, следует отсюда

вывод? А такой, что народ в общем и целом готов к тому, что с ним не

будут церемониться. Но наше дело, наш долг – помочь ему глубоко

осознать вашу-нашу затею. Дайте нам на полгода телевидение – и вы не узнаете свой народ.




Чего я и такие, как я, не предвидели, упиваясь такими речами? Для нас само собою разумелось, что глубокая демократизация жизни, настоящая свобода чуть ли не в мгновение ока приведут к резкому улучшению материального положения населения, всех его слоёв, рабочего класса и крестьянства – в первую очередь. Мы не ожидали, что холодильник окажется неизмеримо сильнее телевизора, даже если бы он был полностью в наших руках.




Горбачев выпустил из бутылки джинна свободы. Ему хотелось попридержать его, потому и обрушился под конец на нетерпеливых "так называемых демократов". Что он имел в виду? Зачем он тянул резину? Он хотел сохранить страну в доставшихся ему пределах. Развала её, ухода Украины, республик Прибалтики и остальных он боялся до дрожи. Уже после того, как это произошло, он несколько лет упрямо-беспомощно повторял: "Смотрите: страна-то на деле продолжает существовать, пусть и не формально!"




Не осознаваемая им имперская боль продолжала его мучить до последних дней. Она продиктовала ему самое дурное, непростительное, что он изрек за свою жизнь. В 2014 году он одобрил нападение на Украину, захват Крыма. Он изо всех сил гнал от себя мысль, что России не избежать судьбы всех империй. И это как раз та мысль, которую на свою голову гонят от себя его преемники в Кремле. Первым его дурным пунктиком была вера в "социализм с человеческим лицом", вторым – что этот самый социализм сохранит обновленную Российскую империю.



Если придется откликнуться на еще одну знаменательную кончину, которой так ждут уже, кажется, не только недруги, но и друзья этого, тоже исторического, лица, я в объяснение его злодейств скажу так: он до потери рассудка боялся России и за Россию.
Monday, July 11th, 2022
LJ.Rossia.org makes no claim to the content supplied through this journal account. Articles are retrieved via a public feed supplied by the site for this purpose.
9:11 am
Непокладистая сущность. Анатолий Стреляный – о польском чутье
Исторически и, конечно, всемирно ("глобально") мыслящий поляк (а какой из них мыслит иначе, ведь Польша, как ему давно известно, родина слонов) сегодня и встревожен, и воодушевлен. Торжественная, для кого-то вызывающая готовность Польши стать рядом с Украиной в час страшной угрозы её, Украины, существованию выглядит чем угодно, только не личным куражом первого польского лица. Перед нами – национально-государственный порыв страны, набравшей такую скорость самоутверждения, замедлить которую уже никому не удастся.



Украина, страны Балтии, вскоре Беларусь, а посерёдке Польша – это кулак, один вид которого не может, думается, не повергнуть в уныние того, перед кем он сейчас вырастает из тьмы веков. Это уныние России. Может ли оно смениться позывом к самосохранению, но уже без имперской подставки? Погаснет ли наконец тот имперский задор, которым маялись и славились Пушкин и Тютчев? В пушкинском кругу одно время был живой, можно даже сказать – любовный интерес к польской культуре. С восторгом слушали импровизации Мицкевича, сам Пушкин в полной мере сознавал равновеликость собрата, был сильно огорчён, когда тот восстал против России, но отправил его всё-таки не в ад, а к Богу для вразумления. В свою очередь, и Польша, несмотря на всё скотство российской имперской власти, всегда могла предъявить небольшой, но заметный кружок просвещённых болельщиков русской культуры. Есть он и сегодня.




А Россия, её пишущая-читающая часть? Для этой части ни того же Мицкевича, ни польской культуры в целом, как и любой другой с её классиками, не существует. Во всяком случае, так получается, если судить по нынешним интересам наиболее известных властителей русских дум, а более убедительного свидетельства нет. Если бы эти люди интересовались Польшей, они бы сегодня в полный голос обсуждали эту страну, её политику и общественные настроения. Они спрашивали бы друг друга, почему Польша так прониклась судьбой Украины, так заметно пошла набирать особое влияние в Европе? Одни из них восхищались бы, другие возмущались бы тем чутьем, которое так властно подсказало Польше, что пришел её звёздный час.



Пушкин обращал свой взор прежде всего на Киев: "Наш Киев дряхлый, златоглавый, сей пращур русских городов сроднит ли с буйною Варшавой святыни всех своих гробов?" На первое место, как видно, он ставил волю Киева, хотя буйствовала Варшава. Была ли это намеренная перестановка исторических сил или просто так легла строка? Пушкинский вопрос беспокоил, вспомним, и Сталина. Да, по истечении ста лет, как ста дней… В 1932 году украинскому комсоставу был, как тогда говорилось, спущен план, который не мог быть выполнен ни при каких условиях: взять у крестьянина столько зерна, сколько предстоящий урожай не обещал и близко. Два десятка районных комитетов компартии только в двух областях так и заявили. В ответ в Украине был устроен голод, от которого погибли миллионы крестьян. Вымирали целые села и местности.



Сталину нужно было любой ценой привести Украину к безоговорочному повиновению. Но в поведении своих украинских товарищей по партии он увидел угрозу, о которой они, по наивности, не думали, а по своей идейности и думать не могли. Решаясь заартачиться перед Москвой, украинский коммунизм и в мыслях не держал передаться польским буржуинам. Сталин же эту перспективу со свойственной самодержцу то ли подозрительностью, то ли проницательностью разглядел. "Украину можем потерять. Имейте в виду, что Пилсудский не дремлет", – писал он Кагановичу. Не правда ли, что-то подобное мог бы в наше время написать или сказать кому-нибудь из своих и Путин? Да он и написал, и сказал, и не только своим, и не раз - и не он тому причиной, что погоды нынче стоят другие.




Теперешнее сближение Польши и Украины обещает много судьбоносно полезного, неожиданного и… всякого. Не последний вопрос с точки зрения любого участника событий: как всё же лях распорядится своей исторической памятью? Варшава-то никогда не была под Киевом, а Киев под Варшавой был… Как прошлое, пусть и давнее, скажется на польских настроениях и поступках? Будут ли, например, давать о себе знать панские, барские замашки? Слишком увлечённые оглядки назад, пикантные сопоставления того, что было здесь и там, гадания о том, что могло бы быть, далеко не всегда безобидны. Это всё может затянуть легковерного человека, целую партию, если не всё племя, в то, что один наш современник, поляк Адам Михник давно назвал сточной канавой (W poszukiwaniu utraconego sensu, 2007). Это то же, что популизм. Это разгул всякого рода политических крикунов, злобное торжество их избирателей. Это жлобская воинственность, национальная кичливость, грубость, залихватское враньё и безоглядная клевета в расчете на недалекого простеца, которого хлебом не корми – только укажи, кому он должен завидовать и кого ненавидеть.



Что-что, а в Украине тоже есть и, конечно, никуда не денется своя сточная канава. В ней, кроме прочих, обосновалось когда-то простодушное, а теперь самовлюбленное, задиристое хуторянство. Именно они, национальные сточные канавы, и в новых условиях омрачат, насколько им будет позволено, существование Украины и Польши. Нечего, правда, и думать, что они сольются в одну. Такой кары на оба народа Господь, конечно, не пошлёт. Но отношения между этими народами, особенно не совсем казённые, – какими они будут?



А есть же и третья канава – великорусская, её еще называют жириновщиной. На сегодняшний день в ней плещется вся Россия. Как долго смрад из этих канав придется вдыхать всему Европейскому союзу, у которого свои канавы и канавки – по числу входящих в него стран? А над всем всё тот же вопрос. Польша – не самая спокойная и покладистая сущность, это привычно. А какой окажется Украина в паре с нею? Задаваясь любым касающимся её судьбы вопросом, нельзя не иметь в виду, что эту сущность пересоздаёт на наших глазах война.


Анатолий Стреляный – писатель и публицист



Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
Monday, June 6th, 2022
LJ.Rossia.org makes no claim to the content supplied through this journal account. Articles are retrieved via a public feed supplied by the site for this purpose.
9:30 am
Не жертва. Анатолий Стреляный – о мировых высотах
Подавляющему большинству украинцев нет никакого дела до русской культуры-литературы прошлого, настоящего и тем более будущего. Как и до своей. Что-то, не задумываясь, потребляют из той и другой, мимо чего-то проходят, позёвывая. Так же и с отношением русских к украинской, своей и какой угодно культуре-литературе. Нервничают, гневаются, сражаются друг с другом не потребители культуры, а её мастера с обеих сторон. Ну, и подмастерья. Украинские начали и наступают, российские обороняются и переходят в наступление.


Мастера культуры, как им и положено, и привычно, слишком много на себя берут. Подмастерья – те еще больше. Украинские утверждают, что вся русская культура виновата во всех прошлых и настоящих грехах России и потому, мол, должна быть сброшена с парохода современности и будущности. Российские отвечают, что уж чего-чего, а этого они не допустят. Меньше всех эта схватка задевает прямых участников вооруженной борьбы.



Продвинутых неславян бывшего СССР этот шум несколько озадачивает. Они ведь помнят, что для них, их отцов и дедов-прадедов украинцы, русские и белорусы были одним народом, народом-господином. Бывшие паны дерутся – ну, что ж, чубы у мужиков уже не трещат. Не совсем пустой вопрос: сознавали ли себя украинцы, как досоветские, так и советские, господами, точнее, частью народа-господина? "Ещё как!"– мой ответ. Что им было и сознавать, как не это! О чём и хлопотали почти четыре сотни лет. Украинская старшина рьяно делила с русской командные высоты в империи.




Но тридцать лет назад Украина с подачи той же старшины в одночасье решила, так сказать, понизить свой статус – статус казавшейся неотрывной, природной части народа-богоносца. Понизить этот высочайший статус до отдельной, рядовой, зато несомненно европейской государственности. Отсюда всё и пошло, и дошло до настоящей войны. Богоносец не обиделся и не возмутился – это только так кажется, пусть и ему самому. Он приуныл, и так глубоко, что перестал собой владеть. Русский не понял, а почувствовал всем своим существом, что без украинца его скоро не будет. Не будет такого русского, какого он когда-то себе нарисовал и свято поверил в свой автопортрет. Русский почувствовал, что без такого подельника, как украинец, он не настоящий русский. Так понятнее?



По молодости я увлеченно спорил со своими соплеменниками и друзьями-"бандеровцами". Они смотрели на Украину как на жертву России. Я же кричал, что это не соответствует действительности, что они таким манером принижают Украину. Они мне говорили: "Когда дойдет до дела, тебя первого повесим". Считаю, что время подтвердило мою правоту. Если бы Украина чувствовала себя жертвой, она бы не приняла вооруженный вызов России. Жертвы на такое не способны.



Почему мир поднял Украину в своих глазах на высоту, о которой она, говоря правду, и не мечтала? Потому что не ожидал от неё такой, с его точки зрения, дерзости. Он не сразу поверил своим глазам. Не состоит в НАТО, одна-одинешенька, без твердой уверенности в чьей-либо серьезной помощи (известная помощь явилась потом). Британский премьер-министр вон даже выступил с такой гениальной идеей, как создание нового ЕС – такого союза европейских государств, в котором Украина с Англией заняли бы – нет, не особо почетные, а равные всем остальным места. Мог ли кто-то ещё вчера представить себе что-то подобное?




Если кто и мог принять бой, то только они, украинцы. Почему? Потому что русская игра бицепсами на мировую публику их не впечатляла никогда. И русских, и себя они всегда видели изнутри и насквозь такими, какие они есть, а не такими, какими их кто-то себе представляет. Этим русско-украинская война похожа на гражданскую, но больше, пожалуй, ничем. Украина ведь, кроме прочего, не мечтает распространить свои порядки, политические и прочие верования на Россию.



Может ли Украина потерпеть поражение? Физическое – да. Часть её территории может на какое-то время оказаться под Россией. Но суть Украины под Москву уже не попадет. Суть – это украинство, армія, мова, віра. Украинство, которое отныне по-своему, на собственной коже, признано даже "Русским миром".


Анатолий Стреляный – писатель и публицист



Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
Wednesday, May 4th, 2022
LJ.Rossia.org makes no claim to the content supplied through this journal account. Articles are retrieved via a public feed supplied by the site for this purpose.
8:57 am
Пересортица. Анатолий Стреляный – об украинстве Украины
Украины в Украине после войны станет больше.



Это видно уже сейчас. Человек, которого ещё вчера ничто не могло подвигнуть говорить со мною по-украински, сегодня как ни в чем не бывало переходит на этот, то есть на его родной, язык – переходит непроизвольно. Немало, впрочем, и таких, что совершают этот переход сознательно, и трудно решить, какой случай более, так сказать, перспективный.


Украинизация Украины, вспомним, была в коротком ряду причин, по которым Россия напала на Украину в 2014 году.



Причина номер 1 – государственная самостоятельность.



Причина номер 2 – демократизация.



Причина номер 3 – украинизация, выглядевшая тогда, правда, так скромно, что правильнее было бы говорить просто о некотором замедлении русификации.



Война окончательно прекратит русификацию и заметно ускорит украинизацию. Причём украинизация пойдет не только сверху, от государства и от национально озабоченной общественности, как во многом было до сих пор, а и снизу.



До сих пор, почти 400 лет, украинское население, особенно его верхушка, поддавалось обрусению по нужде. Людям надо было как-то жить-выживать под рукой Москвы: Чия влада, того й мова ("Чья власть, того и язык"). Так выразила когда-то Западная Украина свой опыт пребывания под разными владычествами. На сей раз союзником власти в деле украинизации станет – уже становится – народная стихия. Так это понимает и Кремль, уже не скрывающий своей конечной цели: покончить с Украиной как средоточием украинства.



Война не просто отдалила, а отшвырнула Украину от России на такое расстояние, о котором не могли и мечтать молодые украинские коммунисты первых советских лет, не желавшие ни подражать, ни тем более подчиняться Москве в строительстве отечественного социализма. Их лозунг Гэть від Москвы! ("Прочь от Москвы!") наконец становится действительностью, от которой уже никуда не деться. Война не оставила и следа от того ощущения, за которое презирали себя и своих соплеменников все поколения образованных украинцев со времен поражения под Полтавой (1709 год). Это навязчивое, привычно болезненное ощущение своей культурной второсортности рядом с русским первым сортом. По-украински это называлось мэншовартістю, буквально "меньшей стоимостью".




Великую пересортицу возглавили украинский офицер и сержант – тот самый сержант, без которого, как некогда было сказано, не может быть российской армии как армии. Нет недостатка и в соответствующем личном составе. До войны желающих служить не хватало. Я это знаю, кто бы что ни говорил. Служить не очень хотели, а воевать рвутся. С таким подкреплением, как украинский военный комсостав, уже не станет ощущать себя вторым сортом ни учитель, ни литератор, ни дипломат – никто. Не говоря о президенте, министрах и модницах в районных центрах. Украинство – это отныне круто.



До войны в Украине действовала крупная, очень сильная и прекрасно организованная "русская партия". Вели её люди не простые, а важные и очень важные, не бедные, а богатые и очень богатые. Они не только давали о себе знать, а сплошь и рядом затмевали остальных деятелей. Казалось бы, вторжение России должно было воодушевить, прямо взвинтить эту партию, чего и ожидала Москва. Как, мол, иначе, мать честная? Ведь огромная же явилась сила – не мешкай, вливайся в этот гремящий поток. Бояться нечего, осторожничать ни к чему. Но… скажите это кому-нибудь другому. Сейчас их не видно и не слышно.



Одного часа войны хватило, чтобы они исчезли с украинской общественно-политической сцены. Это похоже на чудо, если учесть, что речь об огромном массиве человеческого материала. Испарились вожди с их обслугой, и стихло бормотание нескольких миллионов. Они уже никогда не воспрянут. Не поднимется ни одна самая садовая из этих голов, и не только из боязни слететь с плеч, а потому что это выглядело бы неуместно, что для таких солидных людей хуже, чем неприлично. Так, представлять в Украине "Русский мир" стало несолидно.



Ветер истории одним порывом снес силу, которая наращивалась веками. А для сближения с Польшей, кстати сказать, не понадобилось даже какого-нибудь зачатка польской партии в Украине. С украинской стороны это произошло во исполнение старинного народного завета: Поляка гудьмо, та з поляком будьмо ("Поляка хаять, но с поляком быть"). А что Россия? Она опять слиняла в три дня – по крайней мере, в глазах людей свободного мира. Враз изменилось отношение ко всему русскому – не в лучшую сторону. Оказываясь за границей, да и сидя дома, русский человек теперь вряд ли решится вслух или даже про себя обижаться, что мир недооценивает его отечество. Этот мир дал ему понять: отныне ко мне никаких претензий.




В Украине, как сказано, прибавится Украины – похоже будет и в России: в ней станет больше России. Но какой? Той, которую не смогли надежно искоренить ни Пётр Великий, ни птенцы его гнезда последующих веков: произвол и замшелость вместо права и творческой свежести. Ощутимее станет вечное различие двух миров. Европа всегда недовольна качеством своей свободы, её безмятежностью и зыбкостью. Россия всегда довольна своей несвободой, её прочностью и старосветской красотой. Сознательно и открыто, украдкой или невольно Россия позаимствовала у Запада много чего, кроме главного – верховенства права и личности. Так будет и впредь, а сколько продлится, Бог весть. Дело ведь осложняется тем, что многие русские продолжают ставить ей это в заслугу. Государство всё, закон и отдельный человек ничто.



Вопрос, который сам собою поднимается, когда присматриваешься к тому, что происходит сегодня в Украине, вообще-то далеко не нов. Насколько победа в войне ускорит европеизацию этой страны? Какое место займет в ней право? Насколько потеснит оно произвол, взятку, кумовство? Смогут ли украинцы всех сословий меньше красть, хапать и брехать? Сколько независимости и справедливости прибавится в судах? Сколько будет свободы предпринимательству, всякому полезному почину?



Не тот ли вопрос относится и к терпящей поражение России?


Анатолий Стреляный – писатель и публицист



Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
Wednesday, March 9th, 2022
LJ.Rossia.org makes no claim to the content supplied through this journal account. Articles are retrieved via a public feed supplied by the site for this purpose.
9:03 am
Городские разговоры. Анатолий Стреляный – о картинках из Ахтырки
С первого дня войны я нахожусь в Ахтырке, в самом центре этого районного города Сумской области, возле базара. Он в тридцати километрах от Рябины, моего села, от которого до границы с Россией ещё столько же. Российские танки, артиллерийские самоходки и что там ещё бьют по городу слева, с шоссе Харьков – Тростянец. Здесь говорят "гатят". Гатят не всё время и не подолгу, и нельзя понять, то ли это они по ходу боёв, то ли просто по настроению.


О том, куда падают снаряды, ракеты, бомбы, людям, сидящим в подвалах, погребах или почти безвыходно в запертых квартирах, известно мало и, конечно же, не точно. Поэтому первый вопрос в разговорах: "Что говорят?" То есть: что происходит, что разрушено, сколько пострадавших. Мобильники работают в том же режиме, что и в мирное время – непрерывно.


Было страшное попадание в воинскую часть минутах в десяти ходьбы от меня. Там располагалось, кажется, сапёрное подразделение. Два дня я не решался позвонить в село своему приятелю слесарю-газовщику Сергею. Его сын служит в той части. Когда решился позвонить, то услышал, что Петька живой. "И все мы пока что живы", – сказал Серёга о семье и односельчанах.


Я спросил его, что рассказывает о налёте Петька: правда ли, что это была вакуумная бомба, что там мгновенно погибло до 70 человек. Сергей ответил, что об этом он сына не спрашивал, а тот не рассказывал, потому что оба не дураки – понимают, что в такое время о подобных вещах не следует распространяться ни по телефонам, ни при встречах. "Лучше – ни о чём, Анатолий Иванович", – сказал Сергей наставительно.


Это одно из правил военного времени; они здесь сами собой установились с первых часов, если не минут, войны. В начале или где-то в середине любого разговора тебе напомнят, что об этом калякать не следует. Поэтому большинство разговоров сводятся к обмену одним и тем же вопросом "Что говорят?" – вопросом, ответы на которые или никакие, или крайне расплывчатые.




Людей на улицах или вовсе не видно, или их очень мало; дня два я не видел ровным счетом никого, потом стали появляться. Выйдя из своего подъезда, первым, кого увидел, была молодая женщина с лицом, явно подготовленным для появления на людях: подкрашенные губы, подбелённое лицо. Она быстро шла с двумя сумками, одной обычной, другой очень большой, но несла её легко.

На мой вопрос, не тяжело ли ей, она подняла к моему лицу большую сумку и сказала, что внутри памперсы для её близнецов, а на вопрос, зачем так много этого товара, ответила, что никто не знает, сколько еще будет длиться пальба по городу. Необидно для меня съехидничала: "Может, вы знаете?"


Следующим встречным оказался крупный мужчина тоже с двумя торбами, обычной и большой. Охотно объяснил мне, что большая торба набита кормом для кошек и собак, а в той, что поменьше, харчи для семейства. Говоря о своих кошках и собаках, отозвался о них так, как и следовало ожидать: "Хоч бы воны уси попэрэдохлы". Пусть бы они все околели. Я спросил, почему же в таком случае он так щедро для них закупился. "Так они же пока живы, мать их так! Все мы пока живы".


Эти встречи произошли в аккурат возле базара, открытого, но совершенно пустого, только у самого входа работал ларек с тем самым кормом для домашних животных. Я спросил продавщицу, какая надобность заставила её выйти на работу, когда все кругом сидят по домам. "Нужда заставила, – сказала она. – Кошкам и собакам люди не объяснят, что идет война и по нам стреляют".

С одной её покупательницей я разговорился. Ей каждый день звонит дочка из России, там она, по слову матери, работает балериной – звонит и рассказывает ей, что в Ахтырке и в окрестных селах русских воинов встречают хлебом-солью. "Я её спрашиваю: – Ты, б**, в своём уме? – на что дочка отвечает, что она балерина и поэтому лучше знает, можно сказать, видит внутренним взором (я забыл: из Москвы или из Петербурга), что делается в Ахтырке и вокруг.


Встречи жителей окрестных сел с оккупантами действительно происходят, нам с матерью балерины это известно, но какие это встречи? Солдаты бросают свои оставшиеся без горючего танки и разбегаются по сёлам, перепуганные и вместе с тем злые, потому что усталые и голодные, могут ограбить сельмаг, залезть к кому-нибудь в погреб. Жители их ловят и сдают властям – сдают, как выразилась моя собеседница, в пригодном для обмена виде. Их не бьют, не дразнят, вообще, относятся к ним вполне ровно, к чему особо призывает местное начальство.


С первых часов войны люди стали нагружать себя не совсем обычными общественными работами. Перед Криничками, например, вырыли противотанковый ров, устроили заграждение, а подступающую лесополосу проредили, чтобы можно было издали заметить приближающуюся вражескую колонну. "Сообразили мужики, молодцы! – говорит о них председатель местного сельхозпредприятия Михаил Алексеевич Мариниченко. – Никто их не обязывал и ничего не подсказывал".




"Анатолий Иванович, миленький, ну, как тут жить?" – звонит Лариса Ивановна Келлерман. По профессии она переводчица технической литературы с английского, держала маленькую выставочную фирму. Звонит после того, как пообщалась с соседкой-пианисткой. Та живет одна, точнее, с российским телевизором. "Ты понимаешь, Лара, – говорит ей, – Путин, он ведь тоже человек. Ему хочется, чтобы в Киеве ему было с кем поговорить – чтобы у нас были для этого адекватные люди". Лариса Ивановна и смеётся, и плачет: "Анатолий Иванович, я ведь не от себя произношу слово "адекватные". Она так и выразилась. Он её бомбит, а она ему адекватных людей подбирает".


Молодому армейскому священнику отцу Георгию я предложил для обсуждения свою главную мысль этих дней. Россия окончательно и, может быть, бесповоротно отбрасывает себя далеко от Запада. Западные ответки приведут к тому, что жизнь для большинства людей в России станет очень трудной и безрадостной, хотя пока что многие из них надеются на высокое и сытое будущее. Но если Россия вернет себе Украину, то все тяготы и неприятности придутся и на жителей Украины. Все, с кем я общаюсь в эти дни, уверены, что выстоят, но всяко может быть.


Отец Георгий сказал, что вполне понимает моё беспокойство – только Богу известно будущее, но если будет так, как я накаркиваю, то это будет значить, что и Россия, и Украина ещё не прошли все нужные им для более-менее нормальной жизни этапы – им обеим понадобится еще один этап для окончательного самовразумления.

Немного помешкав, он сказал, что на моём месте он, однако, ввиду военного времени не делился бы такими сомнениями и размышлениями ни с кем – ни по телефону, ни с глазу на глаз.


Анатолий Стреляный – писатель и публицист



Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
Saturday, February 26th, 2022
LJ.Rossia.org makes no claim to the content supplied through this journal account. Articles are retrieved via a public feed supplied by the site for this purpose.
8:27 am
Перед развязкой. Анатолий Стреляный – о силе притяжения
С известной, чтобы не сказать исторической, точки зрения всё идет хорошо, даже очень хорошо. Я, например, не ожидал такого взрывного поворота к лучшему, по крайней мере, при моей жизни. Конечно: как подумаешь, во что может обойтись это "оч.хор.", сколько жизней, не дай Бог, унесёт, то говорить о неких плюсах не хочется. Очень не хочется. Но – надо, потому что жить одной минутой тоже не дело.


Добрососедству и в быту, и в межгосударственных отношениях нельзя не радоваться, но бывают такие обстоятельства, такие подробности, которые требуют повременить. Украина была и остается сильно обруселой. Обрусением Украины Москва занималась на протяжении почти четырех столетий, и так обдуманно, последовательно, изобретательно, что, если бы целью было что-то другое, скажем, прокладка дорог, то к нынешним дням на шестой части планеты не осталось бы ни одного грунтового просёлка. В активе Москвы около двухсот только официальных запретов всего украинского при царях и один неофициальный в советское время – неофициальный, но такой действенный, что ещё бы чуть-чуть – и от украинства не осталось бы следа.




Растворение одной нации в другой называется ассимиляцией. Этому делу ничто так не способствует, как тёплые отношения между ними. Думаю, читатель уже понял, к чему это говорится. Если считать, что украинству всё-таки было бы не худо уцелеть, то надо признать, что любая шероховатость между Россией и Украиной – это на пользу… кому? Да им обоим! Каждое прохладное дуновение напоминает России, что она не Украина, а Украине – что она не Россия.


Россия настолько сильнее Украины во всех отношениях и особенно в государственном, что, будь она добрее, чем привыкла, от украинства уже ничего не осталось бы. Украинство неизбежно впало бы в ответное доброе чувство – оно-то его и погубило бы. Полноценная российская демократия сделала бы Россию такой привлекательной для Украины, что уберечь хотя бы остатки своей национальной самобытности та не смогла бы при всём желании, а в этом случае ему, такому желанию, просто неоткуда было бы взяться.


Мы подошли к самой сути.


Россия хочет, очень хочет вернуть Украину и растворить её в себе, но не может сделать для этого главного: приглянуться ей, то есть стать пространством современного демократического капитализма, одним из мировых оплотов свободы. На наших глазах Кремль окончательно сворачивает с этого пути.




Почему он это делает? Потому что свобода оживила бы национальные чувства нерусских народов, воодушевила бы их на отдельную, самостоятельную национально-государственную жизнь. Разбежались бы кто куда. "Берите суверенитета столько, сколько потянете", – сказал им было первый президент России. Второй боится, что при нём, коль не вышло при первом, они так и сделают. Свобода поставила бы крест на остатке Российской империи. Вот узел, вот клубок, при мысли о котором кружатся думающие головы. Их не может не быть в России. "Стать нам человечным, на западный манер государством – и Украина, считай, опять наша, российская, и без пяти минут сплошь русская. Оно-то так, но ни мы, ни она просто не успеем обрадоваться, не говоря о том, чтобы вдоволь насладиться привалившим счастьем: империи ведь не станет".


Так примерно можно понять мысль, которую они держат при себе. В ней не только государственнический, имперский цинизм, но и подспудное сознание полной безнадеги, обречённости такого Русского дела. Это она и есть, извечная русская тоска. Этот клубок не может быть распутан чьим бы то ни было сознательным усилием. Распутается он сам, своей собственной волей или капризом. 


Чем больше злодействует и чудит путинизм, тем ближе великая развязка.


Анатолий Стреляный – писатель и публицист



Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
Thursday, February 3rd, 2022
LJ.Rossia.org makes no claim to the content supplied through this journal account. Articles are retrieved via a public feed supplied by the site for this purpose.
9:59 am
Вероучение и заскок. Анатолий Стреляный – о сплошном подходе
Если бы всё зависело от нынешнего президента Украины и его окружения, то, думаю, эта страна уже была бы в России. Их удерживает, с одной стороны, дядя Сэм, с другой – Тарас Шевченко. Его образ всё ещё что-то значит для малого меньшинства населения – меньшинства малого, но воинственного. Хотя не такое уж оно и малое. Майдан – это был миллион человек только в Киеве.

В свою очередь, если бы всё зависело от нынешнего президента России и его окружения, то их отечество уже доживало бы последние дни в виде известного остатка Российской империи. Их удерживает, с одной стороны, все тот же дядя Сэм, а с другой… А с другой – никто и ничто.


Иначе говоря, если бы не англосаксы, Россия уже пошла бы в новое наступление на Украину, чтобы поставить крест на себе как на заметном остатке империи. Получается, что заграница, обуздывая Россию, продлевает её имперское существование. "Пушки к бою едут задом – это сказано не зря". Не зря, ой не зря, Александр Трифонович! И с какой стороны ни посмотреть.



К чему уже привело шатание Кремля на грани большой войны и соответствующая воспитательная работа с населением? На седьмой части земной суши стало больше единства. Стало больше и того, что он, Кремль, может назвать желанным ему порядком в мозгах. Освежились образы врагов, особенно англичанки, всегда вызывавшей недобрые воспоминания и подозрения. Обозначилась готовность сражаться со всем миром и всё претерпеть.




Это, что ли, и было целью стягивания войск к Украине? Россиянам поднять настроение, украинцам снизить? Если судить по оживившемуся населению России, то "да". А если ещё иметь в виду, к чему больше всего стремится Кремль, а он больше всего стремится оттянуть распад страны, то "да" и ещё раз "да"! "Береги Россию, Володя!" – было ему сказано. Вот этим он и занимается все годы, сознавая, что беречь Россию – значит держать её подальше от Запада, а подальше от Запада – значит и от свободы. Если готовилось действительно мнимое вторжение в Украину, то добились того, что она стала отнюдь не мнимо ощетиниваться западным оружием, и в обозримом будущем наверняка не перестанет. Желая обманом взбодрить русских, добились не обманного подъёма в стане противника.



Что дальше? Жизнь в России не станет лучше. А людям-то хоцца, чтобы стала! Нарастание недовольства в гуще неизбежно. Снова думай, Володя или кто там его сменит, как приглушить народное раздражение. Опять высматривай дорогим соотечественникам врага и показывай, показывай на него пальчиком.




Подлость такой жизни, кроме прочего, в порче культуры – культуры и в широком, и в узком смысле слова. Причем, страдают обе: и российская, и украинская. У Антона Чехова в "Степи" из всех её героев только один дурачок Кирюха ни с того, ни с сего орёт на всю степь: "Наша матушка Расия всему свету га-ла-ва!", да и тот тут же "поперхнулся и умолк". В очередной же статье далеко не последнего украинского писателя все русские такие. "Вся российская ментальность держится на культе идиота, – пишет он. – Вся внутренняя жизнь россиянцев воплощается в блатном идеале. Это уже не орда, это что-то действительно уникальное, подордынское…" Написавший это человек наверняка знает и может доступно объяснить своему не столь подкованному соплеменнику, что такой – наивысший – уровень обобщения был присущ первобытным, постоянно дравшимся друг с другом племенам. У современных людей это атавизм. "Сплошной подход", "всех под одно" – так это называется по-русски.



Автор не может не знать, что современные социологи избегают в своей среде даже слова "народ" – слишком, мол, смелое допущение, что таковой существует. Во всяком случае, рациональные исследования его наличия не подтверждают. Совокупность разнообразных сообществ на определенном пространстве – да, имеется, а народа в привычном смысле слова нет нигде. Он знает и то, что цивилизованная современность принципиально против коллективной ответственности, признавая только индивидуальную, личностную. Всё он знает, но каково ему было бы с такой лекцией под дулом российского – вражеского – танка?!



Так военная пропаганда, нацеленная на своих, вошла не только в российский обиход, но и в украинский. В России ею занимаются далеко не самые лучшие мастера культуры, а то и вовсе никакие, а в Украине – иные из первого ряда. Это понятно. Сердцу, особенно поэтическому, да и горячему публицистическому, не прикажешь, тем более когда твою страну не просто обижают, а угрожают самому её существованию. Это понятно, но печально.


Еще печальнее, что просвещённый и просто здравомыслящий украинец в таких условиях не может открыто одёрнуть своего темного и/или обозлённого соплеменника, который несёт уже чёрт знает что: что Христа, например, родила украинка и потому именно её народ избранный, а русские, они, мол, вовсе и не русские, а трудно сказать, какие; ясно одно – плохие. Таких украиноцентристов очень мало, их могло быть куда больше, но и от них горят уши у вменяемых. Уши горят, а показать это миру, громко высказаться они не могут, мешает, как сказано, военно-политическая обстановка. Гибнуть-то за Украину готовы и эти чокнутые.



В России тем одиночкам, которым неприятен русоцентризм, дающий немало очков вперед украиноцентризму, тоже трудно: им грозит потеря работы, ярлык "иностранного агента", а то и арест. Но разница в этом отношении между Россией и Украиной коренная. В одной стране "Наша матушка Расия всему свету га-ла-ва!" – это казенное вероучение, в другой превосходство украинцев над всеми и вся и уверенность, что русские хуже всех – это в каждом случае личный заскок горстки ожесточённых, хотя, к сожалению, не обязательно невежественных людей. Правда, российская пропаганда делает все, чтобы её потребители видели такими большинство жителей Украины. Военная пропаганда есть военная пропаганда.


Анатолий Стреляный – писатель и публицист



Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
Wednesday, December 22nd, 2021
LJ.Rossia.org makes no claim to the content supplied through this journal account. Articles are retrieved via a public feed supplied by the site for this purpose.
9:56 am
Незримое присутствие. Анатолий Стреляный – о двух народах
Россия без мыслей об Украине не может жить, а Украина без мыслей о России живет. В России об украинских делах говорят подчас больше, чем о своих, и явно охотнее, свободнее. Украиной, её беспорядками пугают население не только умело, но и вполне искренне. Если завтра в России всё станет как в Украине, "творческие работники" будут делать то же самое и, может быть, даже лучше, чем сейчас. Обида русского на украинца – это ведь чувство не политическое, а семейное. В отличие от политического, оно, скорее всего, и неизбывное.






Тем большей странностью может показаться следующее: Кремль делает всё для того, чтобы его подданные не любили Украину. Если сам Путин уверен, что в наличии не два народа, а один, то разумно ли так упорно практиковать рознь? Нетрудно, однако, увидеть, что здесь не заскок, а расчёт. Хотят, чтобы обида на Украину объединяла людей. И это получается. Вопрос "Вы хотите, чтобы и у нас было так, как на Украине?" находит понимание.

"Вы там все с ума посходили", – говорит давно осевший в Москве или Петербурге выходец из Украины родственникам, живущим в Киеве или Полтаве. Сестра – родному брату, сын отцу и матери. Не они ему, а он им рассказывает, что происходит в их стране. Представить себе обратную картину – чтобы точно так вёл себя с московской родней киевлянин – невозможно.


Почему? В порыве раздражения можно сказать: потому что украинцы мало думают не только о русских делах, но и о своих. Но лучше всё-таки взять себя в руки и обратить внимание на то, что в Киеве отсутствует башня вроде той кремлёвской, откуда шли бы указания всем, кто не лишён дара речи, что говорить можно, а что нельзя. В таких условиях трудно воспитывать население в одном духе, даже если у воспитателя нет недостатка в средствах для этого. Раз каждый волен нести любую пургу, то и парламентскому оратору интереснее отвесить оплеуху партийному недругу, чем учить родной народ, как ему мыслить и творить.


В России между тем слово об Украине уже тянет за собою слово об Америке. Говорим Украина, подразумеваем – Америка. Говорим Америка, подразумеваем – Украина. Да-да, почти так! Эта связка образовалась совсем недавно, но к ней так быстро привыкли, что уже не замечают в ней судьбоносной новизны. Такова особенность больших перемен. Это надо было нешуточно постараться всем, и провидению в первую очередь, чтобы в русском сознании вдруг стали рядом две такие несоизмеримые величины. Значит ли это, что американцы стали управлять Украиной? Так считает та часть украинской оппозиции, что связана с Россией четырёхсотлетней пуповиной. Ещё вчера эти люди почти не скрывали своего желания отдать Украину под российский присмотр, а сегодня утверждают, что они против любого внешнего управления, имея в виду, конечно, американское.




Всё, однако, с известной точки зрения хуже, чем они внушают людям, да отчасти и себе. Для красного словца можно сказать, что Украиной не управляет никто. Но если допустить, что кто-то всё-таки держит руль, то придётся обратить внимание не на тех, кто сейчас кривляется на капитанском мостике. И даже не на тех, кто сидит на самых больших денежных мешках. Смотреть надо на оппозицию, на то её крыло, чья программа в трех словах: "Армія, мова, віра". Это крыло связывает будущее страны с демократией, и значит, с Западом, с Америкой в первую очередь. И, само собою, с украинством, с украинским языком, с украинской культурой. Вот эта-то сила и рулит Украиной, в той степени рулит, в какой вообще можно говорить об управлении страной, где гетманов больше, чем посполитых.


На эту силу оглядываются все, от первого государственного лица до московского попа в глухом селе. Её опасаются, остерегаются, её почти нескрываемо боятся. В противном случае Украину уже постигла бы участь Крыма, всепроникающему присутствию России нечего было бы противопоставить. Недовольство Москвы нынешним главой украинского государства есть, по сути, недовольство этим национально вменяемым меньшинством. Он вынужден с ним считаться, тем самым огорчая её.

Имея это в виду, можно сказать, уже не для красного словца, что Украиной управляет, насколько это в его силах, Майдан. Майдан – это пока незримое присутствие миллиона людей на главной площади страны и прилегающих улицах. В России украинского президента просто поносят, а в Украине его разоблачают, и делает это он, Майдан. Московские поношения и есть московские поношения, а украинские разоблачения это всё более строгий счет грехам. В дело "подсчётного" лица уже внесено до сотни допущенных им нарушений закона и порядка.




Разоблачают, развенчивают не только первое лицо, но и его окружение, в котором, как пишут, и далеко не голословно, полно "стрёмных личностей с российскими паспортами, единоросским бэкграундом, наркоманов, алкашей и прочих отбросов общества". Человеку, собравшему эти отбросы, такую возможность дали 73 процента тех, кто участвовал в голосовании на последних президентских выборах. Но теперь поддержать его не просто на выборах, а против Майдана не выйдет и один процент. Да что там процент, без понукания и подкупа не явится ни один человек. То же, кстати, насчёт Путина. Кому-то в Украине всё еще любы и он, и Лукашенко, но никто не сдвинется с места, чтобы это подчеркнуть. Мыла не ест и дурак.


Чего в свое время не хватило гетману Ивану Мазепе, чтобы повести Украину на Запад? Ему не хватило ударного меньшинства. Оно потерялось в сплошняке безразличного большинства. Сегодня украинское меньшинство – уже не горстка, и за ним не что иное, как сила вещей. Сила вещей – это природное направление жизни, это как бы свыше указанный курс. В таком смысле употреблял это выражение Александр Пушкин.


Не будь этой силы, твёрдо знающей, чего она хочет, больше всего в Украине пострадало бы украинство. Уж в этом нынешний президент и его кадры наверняка бы преуспели. В казенных бумагах, например, уже не осталось бы украинского слова. Мы бы невольно вспоминали времена, когда в российских государственных бумагах, включая переписку царского МИДа и посольств Российской империи, не было и следа русского языка, только французский. Как и в салонной болтовне… В нынешних украинских салонах, кстати, так и есть, только господствует в ней не французский, а русский. Но о том, чтобы перенести его в государственный обиход, то есть окончательно русифицировать Украину, нынешнему киевскому двору остается только мечтать, ибо звучит суровый голос свыше: "Что-то, господа, все-таки должно быть украинское в Украине. Ну, хотя бы в казенной части".

…Так что же такое сегодня Украина и что такое Россия?


Украина – это страна, над которой часами летают американские самолеты-разведчики, высматривая-выслушивая, что и как на её восточных, северных и южных – только не западных! – границах. Россия – это страна, которая подогнала к Украине огромное войско и никак не решит, куда его направить, вперед или назад. Потому что… Да потому что они летают, эти изделия дяди Сэма, и летают так уверенно, спокойно, будто не первый год. Ну, кто из российских генералов-стариков мог себе это представить?! И, судя по всему, будут летать и впредь.


Анатолий Стреляный – писатель и публицист



Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
Sunday, November 7th, 2021
LJ.Rossia.org makes no claim to the content supplied through this journal account. Articles are retrieved via a public feed supplied by the site for this purpose.
10:20 am
Дураки и базар. Анатолий Стреляный – о победе коммунизма
В социализм с человеческим лицом – в то, что он может быть построен, мы верили не так уж долго, но горячо. Это ведь была последняя надежда на обновление, облагораживание Советского Союза. Мы – это шестидесятники, семидесятники и вплоть до восьмидесятников. Как сейчас перед глазами стоит тот залец, в котором цвет московской интеллигенции, освежённый горбачёвской вольницей, открывает для себя, толкует-усваивает умеренный социализм Николая Бухарина.




 


Веры было, как водится, хоть отбавляй – не хватало знаний, которые могли бы удержать нас от собирания сметаны на дерьме. Так мы сами потом назвали это наше, привычное всему прогрессивному человечеству, увлекательное занятие. Таких верующих, как мы, с Пражской весны стало много не только в СССР, но и по всему миру. Были среди них и люди серьёзного умственного труда, и обращались они не только к "широким народным массам", но и к научному сообществу.


"Пражская весна" – это 1968 год, попытка тогдашнего чехословацкого руководства преобразовать вполне советский социализм в "социализм с человеческим лицом". Той весной это выражение впервые и прозвучало, из уст самого Александра Дубчека, руководителя Чехословацкой компартии. Так закрепилась восходящая к ещё более раннему времени манера утверждать, что приход Ленина и ленинцев (коммунистов-большевиков) к власти был чем угодно, только не началом социалистической революции в России.


Сегодня для нас само собою разумеется, что отрицать социалистический характер всего, что произошло в октябре 1917-го и продолжалось вплоть до 1990-х – значит подсказывать людям ту самую мысль, от которой нам в своё время повезло избавиться. Это мысль, что может быть другая – настоящая! – социалистическая революция, а после неё и благодаря ей – прекрасная жизнь. Без частной собственности, свободного предпринимательства – и торгашества, торгашества, торгашества.




О русском народе сто тысяч раз было сказано (и говорится), что он по самой своей природе является грозным недругом "счётно-расчётной" англосаксонской цивилизации. Как таковой он воспет всеми, у кого было хоть что-то похожее на голос. Между тем этот самый народ смог в нескольких словах, да с добродушной усмешкой, гениально изложить самую суть свободных товарно-денежных отношений: на базаре два дурака – один продаёт, другой покупает. Перед нами, таким образом, одно из проявлений загадочной русской души. В самые застойные советские времена ходил анекдот, как бы уточняющий крылатое выражение про базар. Некто говорит, что он не против победы коммунизма во всемирном масштабе, но в одной стране, именно в Швейцарии, мол, следовало бы всё же оставить проклятый капитализм. "Зачем?" – удивляется собеседник. "А чтобы знать, что почём". Такая ясность экономической мысли могла явиться поистине только от Бога. Только от Него! Как и настоящая цена всего и вся.


Какая из разрешенных в современной России партий должна была бы первой обозвать эту народную (Божескую!) мудрость псевдонародной и дьявольской? Правильно: Коммунистическая партия Российской Федерации, КПРФ. Но как раз она и не спешит. Она что-то мямлит против крупных частных собственников – воров, но не против частной собственности как таковой. Ленин завещал потерпеть её в урезанном виде некоторое время, КПРФ же явно готова уживаться с нею вечно.


Уже за одно это кристальные коммунисты-ленинцы, да, между прочим, и сталинцы, поступили бы с такой партией по всем своим правилам, обычаям и, главное, убеждениям. Она была бы объявлена зловредным сборищем отступников от единственно правильного учения. Было бы подчеркнуто, что это даже не просто ревизионизм вкупе с оппортунизмом, а циничное предательство всех дел рабочего класса и трудового крестьянства. Приговор был бы тут же исполнен. Верхушке расстрел, прихлебателям колючая проволока, рядовому составу покаяться и делом доказать признание ошибок. В особую, отдельную вину был бы поставлен им всем уход… да что там уход, полное погружение в национализм, великорусскую спесь, в это болото, в эту гадость, которая должна приводить в неистовство всякого настоящего коммуниста, которому на роду написан вдохновенный интернационализм, святое убеждение, что нет на свете ни эллина, ни иудея, как сказал во многом – только не в этом! – ошибавшийся Иисус Христос.




Объявлять вместе с Кремлем великодержавное единство смыслом и целью существования России на данном этапе – этот их, нынешних коммунистов, грех можно было бы как-то понять, если бы они уже построили у себя хотя бы социализм, не говоря о коммунизме, и оказались по злой прихоти истории во враждебном окружении. Впрочем, как раз на что-то в этом роде они и намекают. И теперь не сразу разобрать, то ли КПРФ поёт в один голос с Кремлем, то ли уже Кремль – в один голос с КПРФ. На наших глазах кем-то вроде вождя этой партии, восставшего против капитализма, делается под конец своей карьеры не кто иной, как президент России. Причём ему отвратителен не какой-нибудь занюханный капитализм где-то в третьем мире, а самый успешный западный. Полное и, похоже, искреннее непонимание природы этого "-изма".


Тут у Владимира Путина были очень серьёзные предшественники, есть и не вовсе пустоголовые современники, прежде всего, на Западе, но ни они, ни кто-либо другой, ни что-либо потустороннее не могли и не смогут нанести непоправимого вреда "его препохабию" (Владимир Маяковский) капиталу.

Капитализм не может устареть, обветшать, тем более изжить себя ни при каких условиях. Ведь он – сама жизнь, а не теория, не вероучение. Он есть всего-навсего свободное общественное сотрудничество совершенно конкретных людей. Ты мне, я тебе. Какие мы с тобой, такое и наше взаимодействие. Какое, значит, общество, такой в нём и капитализм. Он хорош, силён и высок в той мере, в какой хорош, силён и высок человек, и плох тоже в той мере, в какой плох, слаб и низок человек. Какие, короче, дураки, таков и базар.


Всё это для путинистов дебри. Это племя отнюдь не против того, чтобы пребывать в них и далее, вечно оставаться дремучими. На упрёки в невежестве, в мракобесии они говорят (каждый, правда, только самому себе): "И пусть. Считайте нас такими. Мы не против и слыть, и быть на самом деле такими. Ничего не понимаем и понимать не желаем ни в социализме, ни в коммунизме, ни даже в феодализме, который нам ближе всего. Откровенно говоря, нам безразлично и то, чем душевно богат каждый русский человек в отдельности и все русские вместе со своими нерусскими соотечественниками. Мы хотим одного: как-то оставаться на плаву, а для этого удерживать Россию в её границах. Если для этого потребуется, чтобы президент, будь то Путин или Кутин, объявил себя не просто отрицателем западного капитализма, а строителем всемирного коммунизма – благословим, примем и такого".


"Жила бы страна родная – и нету других забот". Так когда-то пели – и накликали известно что.


Анатолий Стреляный – писатель и публицист



Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
Monday, September 27th, 2021
LJ.Rossia.org makes no claim to the content supplied through this journal account. Articles are retrieved via a public feed supplied by the site for this purpose.
8:35 am
Осеннее уныние. Анатолий Стреляный – о временах выборов
Как таковые выборы всегда и везде были, есть и будут. В той же России выборы были и при Иване Грозном, и при Иосифе Сталине. Выборы происходят непрерывно и внизу, и вверху, и во всех без исключения сообществах, будь то семейство, школьный класс, компания собутыльников или государство. Так и в Китае, и в Афганистане, и даже в Германии со Швецией. Это в природе человека – выбирать себе вожака, вождя, бригадира, спутника жизни, собутыльника опять же.




 


Всё дело в том, в какой мере и какие выборы более-менее свободны, за кем решающий голос, а также для чего и как они проводятся. Что могло быть грубее, беспардоннее бригадира на стройке коммунизма? Разве что он же, бригадир, в первые послесоветские годы на воздвижении замка для нового богача (нувориша) руками нищих и беззащитных, преимущественно молодых западных украинцев, узбеков, таджиков, отчасти и русских. Но и его они, рабы иногда в прямом смысле слова, выбирали. Они голосовали за него, прежде всего тем, что не устраивали ему "тёмной".


Терпение, оно тоже бюллетень. С этим бюллетенем люди жили и при Петре I по народному прозвищу "Антихрист", и при Сталине по им же себе присвоенному званию "Отец народов". Понижение градуса терпения – это и есть народное волеизъявление при недемократических порядках. Причём оно, это народное волеизъявление, не одноразовое, а непрерывное. Когда термометр показывает ноль, горят помещичьи усадьбы, летят головы власть имущих и их персонала. Бунты привели к отмене крепостного права, они же покончили с царизмом. До бунтов считаные дни не дожил Сталин, с ними не смог управиться ни Михаил Горбачев, ни Борис Ельцин. Под конец его правления набралось полторы тысячи законов, вызывающе принятых на местах без оглядки на Основной закон. Что это было, как не бунт?


Только что состоявшиеся "выборы" в России не интересовали людей, имеющих право голоса и отказавшихся им воспользоваться. Но то же самое можно сказать и о тех, что явились на избирательные участки. Большинство этих шли не выбирать, а по привычке. Многим было важно отметиться, чтобы избежать неприятностей. Привычка – это ведь та же боязнь, а боязнь, в свою очередь, происходит от привычки. В конце концов можно, впрочем, допустить, что все проголосовавшие были люди не совсем или далеко не совсем равнодушные. Но такое допущение только придаст остроты одному вопросу. Кого это всё интересовало больше всех?


Вот он, вопрос вопросов, относящихся к последним выборам в России.

Выборы, всегда и везде, связаны с таким понятием, как коридор возможностей. Это набор тех обстоятельств, которые что-то позволяют правителям, а чего-то не позволяют. Таким образом, русское начальство сейчас всматривается, вдумывается в этот коридор – как в него втиснуться, а если повезет, то и выйти за его границы. У диктатора, деспота, у всякого единоначальника коридор заведомо шире, чем у победителя на свободных выборах. Этот коридор затем сужается у обоих. У обоих, но по-разному, и разное сужение сулит им разное будущее, разные судьбы. У диктатора он может сузиться мгновенно, сразу после мнимой победы на выборах и привести его на нары, если не на тот свет.




Нередко говорят о страхе, будто бы охватывающем первых лиц в дни и часы иных выборов. Бывает с ними и такое, но обычно страха они не знают. Им больше знакомо беспокойство, также озабоченность. В России на сей раз им важно было знать, прежде всего, сколько голосов придется приписать в свою пользу. Почему? Потому что от этого зависит, сколько пороха надо будет подбавить в полицейские и прочие пороховницы. Времена таких "выборов" – это времена аналогий и сравнений в наших разговорах. Мы отмечаем: вот то-то делалось по-сталински, то-то – по-брежневски, а что-то вроде как и по-западному. Где находится страна на исторической шкале? С какими странами и эпохами прошлого уместно сравнивать её сегодняшнюю? Мы пробуем узнать себя в чужом прошлом, чтобы угадать свое будущее, представить себе, что станется дальше с нами, с нашими детьми, со страной.


Что и говорить, занятие увлекательное и не совсем бесполезное. Какой может быть вред в том, чтобы по тем или иным поводам вспоминать что-то давно читанное, знакомиться с самоновейшими трудами историков, социологов, даже экономистов, а бывает, что и философов? Некоторые из них, кстати, не исключают, что после этих весьма своеобразных "выборов" произойдут не лишенные интереса перемены, в том числе – даже к лучшему. "Будет много ландшафтных скульптур, – пишет один блогер, – брусчатки и велодорожек. Урбанистика зашагает огромными шагами туда, куда она всегда шагала". Но никакие перемены, мол, ни в коем случае не коснутся главного: единоначалия и отчуждения от Запада. Что-что, а эти старорусские скрепы останутся нерушимыми, как бы глубоко ни погрузилась Россия в свои города, в ту самую урбанистику. Кому-то надо объяснять, что эта пара – единоначалие и отчуждение от Запада – нерасторжима? Оказывается, надо, и многим, ведь кто-то тянет одну руку за единоначалие, а другую – за путь в сторону Запада, кто-то отвергает вечного единоначальника, но отталкивается и от Запада.




Преобладают все же два умонастроения. №1: "Россия ни от кого не отстаёт, а, откровенно говоря, всех опережает, следуя своим, особым путем, и ей никто не указ". №2: "Россия – страна ну, не отсталая, а отстающая от свободных стран по всем статьям. Для нас это непреложный факт. Наши противники – Кремль и его умственная, точнее, пропагандистская обслуга". Так что будь эти выборы безукоризненными, они были бы всё о том же – о выборе одного из двух ответов на вечный русский вопрос: что такое Россия и на кого ей равняться – на себя вчерашнюю или на самых удачливых из землян?


Вместе с тем и перед выборами, и по ходу их, и после них Кремль дал основания подозревать, что даже он не ждет ничего хорошего от собственного варианта, за который готов положить не одну подведомственную голову. Та же самоизоляция президента более чем красноречива. Это, между прочим, глубоко символическое проявление известного народного чувства. Это чувство осознано ("отрефлексировано") в пословицах и поговорках, сказках и песнях, в анекдотах и обыденных разговорах. "Такой мы народ..."


Это вполне можно назвать скрепой, а имя ей – уныние. До Петра его не было. Тогда искренне считали, что Москва – третий Рим. С эпохи Петра – с более глубокого знакомства с Западом, с появлением множества немцев и прочих шведов "на Москве", с приходом их понятий, с попыток завести их общественные и прочие устройства старозаветную спесь стало теснить уныние. По ходу дела они причудливо переплетались и сочетались, пока не подошло, это уже в наши дни, к тому, что спесь как таковая вовсе испарилась. Осталась видимость спеси, и на всемирное обозрение выступило почти полное уныние. Таким образом, о подлинном победителе этих выборов гадать не приходится. Имя этому победителю – уныние.


Анатолий Стреляный – писатель и публицист



Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
Thursday, August 19th, 2021
LJ.Rossia.org makes no claim to the content supplied through this journal account. Articles are retrieved via a public feed supplied by the site for this purpose.
8:43 am
Васин ход. Анатолий Стреляный – о мятеже против мятежа
Весной 1991 года, в Москве, за столом у известной западной журналистки Василий Селюнин сказал:


– Горбачев доваландается со своим ср..ным Совсоюзом до того, что мы просто перестанем вносить свою долю в союзный бюджет, и эта страница истории закроется навсегда.


Хозяйка возбужденно строчила за ним в блокноте. Известный публицист-экономист, Селюнин тогда готовился в депутаты Госдумы РФ, был влиятельным человеком в демократических кругах и отчасти верхах.


– Кто это "мы"? – спросил я.


– Россия, Российская федерация.


– То есть вы явочным порядком…


– Да, постановлением нашей будущей Госдумы…


– … покинете Советский Союз. Великую империю, которую создавали Пётр, Екатерина, которую умудрился сохранить даже Ленин, а Сталин – расширить чуть ли не до Атлантики?


– Ну да. Вот таким будет наш последний ход в этой затянувшейся игре. Хватит этого бардака.




 


Своих нетерпеливых советчиков вроде Васи Горбачев к тому времени уже успел обозвать "так называемыми демократами".


– Вася, – сказал я. – Ты сумасшедший. Вас перестреляют.


– Посмотрим, кто кого.


В те же дни, словно услышав Васю, академик Георгий Арбатов в случайном разговоре со мной привел известное американское высказывание: с русским коммунизмом управиться сможет только русский же национализм. "Пожелаем ему удачи", – сказал я не вслух, поскольку передо мною был не простой академик, но член ЦК КПСС, основатель и директор особого института, США и Канады. А вслух я сказал, что кто-кто, а президент многонационального Советского Союза Михаил Сергеевич Горбачев на русского националиста не похож.


– Он-то не похож, – вздохнул Арбатов и добавил про Ленина – Сталина: они-де в национализмах понимали всё, а нынешние не понимают ничего. До прямого упоминания президента СССР ему ещё предстояло дожить. Понимать всё означало, естественно, гнобить.




В начале августа 1991 года сильно, по его словам, уставший, Горбачев взял отпуск и улетел на море, а через две недели министр обороны, министр внутренних дел, председатель КГБ – все главные силовики, как сказали бы сегодня, посадив рядом с собою нескольких чинов пониже, объявили по ТВ, что президент нездоров, исполнять его обязанности будет такой-то, а поскольку обстановка в стране нехорошая, то вводится чрезвычайное положение. Себя назвали Государственным комитетом по чрезвычайному положению, ГКЧП.




В свою очередь, Борис Ельцин, президент России, крупнейшей из советских республик, отказался им подчиниться, позвал за собой народ и стал действовать так, что страна и мир ахнули: по его слову, например, тут же перестала существовать 20-миллионная Коммунистическая партия Советского Союза с её огромным управленческим аппаратом, на котором всё держалось 70 лет. Через три дня мятеж был подавлен, Горбачев вернулся в Москву, чтобы под Новый год покинуть свой пост, поскольку возглавляемого им Советского Союза не стало. Все входившие в него 15 республик сделались независимыми государствами. Вот так, если в двух словах, всё было 30 лет назад.


Этих 15 вывел на свободу мятеж против мятежа. Да-да, мятеж против мятежа, ведь, как ни крути, Ельцин не подчинился высшему руководству страны, пусть и самоназначенному. Он нарушил железное советское, да и досоветское, а теперь и послесоветское, правило: я – начальник, ты – дурак; ты – начальник, я – дурак. Стать победителем Ельцину помог простой советский человек, ждавший, жаждавший, уже криком кричавший: "Товару и порядка!"


Помог также беспокоивший Арбатова русский национализм.

До этих пор русское преобладание и главенство в советской жизни само собою разумелось, на то и была Российская империя, ставшая Советским Союзом, в котором русские составляли большинство. Их особое положение тактично, по сути – предусмотрительно не выпячивалось, даже маскировалось. У всех, от Украины до крошечных Эстонии и Киргизии, были, например, свои академии наук, только не у России. И так далее.


В то же время… Не сладко жилось всем, но заметно лучше горожанам, то есть преимущественно русским. На лучше оплачиваемых и престижных местах тоже преобладали, естественно, русские. Дипломатические, офицерские, гэбэшные, научно-технические кадры – всюду было русское большинство.

И вот это всё вдруг стало не в счёт в глазах, на минуточку, великорусского освободительного движения! Никак не оформленное, день ото дня оно становилось всё заметнее. Людям захотелось добиться не чего-нибудь, а справедливости для себя, русских – доселе самого, мол, обделённого народа в СССР. Об этом даже слагались (кровью сердца!) стихи.


Правды – что русские более чем полно представлены и в Академии наук СССР, в Большой, как её называли с заглавной буквы, академии, подразумевая, что только она настоящая, и в союзных министерствах, и в армейском командовании, и везде-везде, где подлинная власть, слава и почет, и блага, блага, блага, – этой правды как не бывало не только для мастеров культуры, но и госслужащих снизу доверху. Борьба продолжалась. Учреждение должности полновластного президента России – не СССР, а России, пусть и в составе СССР – уже само по себе было важной победой русского дела. Всенародные свободные выборы такого президента означали, что СССРу предстоит неминуемый и скорый конец.


Победа Ельцина была победой русского национализма. Это вызвало отклик, которого борцы за равенство для русских не ожидали. "Ах, так? – один за другим и всё громче стали говорить нерусские. – Тогда и мы прекратим игру в нашу вечную готовность вас, русских, слушаться, делать вид, что мы счастливы под рукой старшего брата – разойдемся красиво по национальным квартирам, чего так не хотел ваш Ленин, употребивший это ругательное в его устах выражение". Пошли и материальные притязания нерусских членов "семьи единой". Да, и материальные. "Всё, что от них слышишь: дай, дай, дай!" – жаловался в своём кругу Горбачев, смятенно сознавая, что осмелели они благодаря его миролюбию, которым первый и последний президент СССР решил войти в историю.


Наконец, стало звучать самое страшное: дай нам полную независимость! Он раздумывал, как быть с этим – с выходками нерусских национализмов, а русский тем временем всё расходился. Слова "ресентимент" тогда никто не знал, но понять, что оно означает, можно было, услышав, например, речь живого русского классика – писателя Валентина Распутина на Первом съезде народных депутатов СССР 1 июня 1989 года. Это была отповедь всем, кто собрался "распрощаться с этой страной", в первую очередь – прибалтам.


"Не мне давать в таких случаях советы, – сказал писатель. – Но по русской привычке бросаться на помощь, я размышляю: а может быть, России выйти из состава Союза (аплодисменты), если во всех своих бедах вы обвиняете её и если её слаборазвитость и неуклюжесть отягощают ваши прогрессивные устремления? Может, так лучше? Это, кстати, помогло бы и нам решить многие проблемы, как настоящие, так и будущие. (Аплодисменты). Кое-какие ресурсы, природные и человеческие, у нас еще остались, руки не отсохли. Без боязни оказаться в националистах мы могли бы тогда произносить слово "русский", говорить о национальном самосознании. Отменилось бы, глядишь, массовое растление душ молодежи. Создали бы, наконец, свою Академию наук, которая радела бы российским интересам, занялись нравственностью. Помогли народу собраться в единое духовное тело".




Эта – историческая, что и говорить! – речь понравилась не всем даже русским, особенно просвещенным. Обвинить прибалтов в "массовом растлении" душ русской молодежи… Повторить глупейшее ходячее мнение, что Россия всех кормит, одевает и согревает… И это ехидство: оставим вас на произвол судьбы в порядке нашей помощи… Был расстроен и сам Распутин – расстроен тем, что услышал, а потом и увидел в качестве ответа. Он хотел этих прибалтов и прочих киргизов припугнуть, а что они? Воинственно рассмеялись: "Да нам того только и нужно, чтобы вы, наконец, отстали от нас".


Но главное всё же было в доставшихся классику бездумных и потому горячих аплодисментах большинства русских его слушателей. Они-то и предвещали скорую победу Ельцина (читай, России) победу и над союзным ГКЧП, и над самим Горбачевым. Означало же это отнюдь не возвышение России в Союзе, а всамделишный уход из него. Для красного космополитического словца тут можно было бы сказать, что всякий национализм глуп, отчего в конце концов и побеждает, если бы не это русское приключение. За полноценную национальную государственность пришлось заплатить имперским статусом, а он-то таким людям, как Распутин, был и остаётся дороже всего.


ГКЧП стоял за империю, Ельцин за свободу. Что эти вещи несовместимы, понимали все. Сегодня тоже так, только выбор многими делается другой. Тогда имперским положением жертвовали ради свободы, теперь, наоборот, за имперство готовы отдать свободу. Тогда дело свободы располагало вождями и отцами-командирами, миллионами гражданского личного состава, сегодня ничего этого нет.


Или всё же что-то наклевывается? В почте этих дней встречаю довольно странное, на первый взгляд, сравнение-противопоставление. 30 лет назад случился ГКЧП против свободы, говорится в письме. А вдруг-де сегодня явится ГКЧП за свободу? Немного подумав, приходишь к мысли, что Кремль, судя по тому, чем он занимается, этого как раз не исключает. Более того, внезапное появление своего могильщика вроде из ниоткуда он, кажется, представляет себе лучше всех в России.


Анатолий Стреляный – писатель и публицист



Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
Monday, July 12th, 2021
LJ.Rossia.org makes no claim to the content supplied through this journal account. Articles are retrieved via a public feed supplied by the site for this purpose.
9:18 am
Адский стыд. Анатолий Стреляный – о русском архетипе
В обычном разговоре образованных западных людей за весь вечер можно не услышать никаких священных имен: ни тебе Шекспира с Мильтоном, ни Гете, ни Руссо с Монтескье. Трудно также представить себе западного человека, который бы делал великих покойников чуть ли не прямыми участниками своей сегодняшней жизни, привлекал бы их для решения важных текущих задач, оценки модных споров. Особенно сейчас, когда в тех же Штатах идёт Великий Пересмотр набора давно отошедших в мир иной властителей дум и настроений – пересмотр, после которого может уцелеть всего ничего, о чём нельзя будет не пожалеть, но это уж как водится в делах веры и вкуса.






И вот русские умственные разговоры. Они пестрят именами видных деятелей прошлого, строфами давно ушедших поэтов, высказываниями прозаиков и публицистов, отрывками из их писем и дневников. Культурный код русского сверкает этими самоцветами. Ими побивают друг друга в словесных схватках; это часто последний довод, неоспоримое подкрепление собственной мысли.


Считается, что всех и каждого должны повергать в патриотический трепет русские "идейные искания", особенно позапрошлого века. Не просто знать, какие были веяния, партии и партийки, платформы и программы, а проживать их все, вплоть до Москвы – Третьего Рима, его особенно, ибо "четвёртому не бывати". Всяких Чернышевских – Герценов, тех, правда, побоку, но тоже с обязательным упоминанием, занесением их в чёрный список.


О чём это говорит, кроме того, что вот такие есть на Руси начитанные люди? О том, что им нужны авторитеты, подпорки. Без них никуда. К кому-то прислониться, от кого-то оттолкнуться. И при всём патриотизме – неподдельный, скрытно почтительный интерес к загранице. Одни авторитеты держим для публики, это свои, отечественные, на них важно ссылаемся, другие – из-за бугра, эти существуют для нас, авторов-редакторов-издателей, для нашего руководства.




Последний пример такого хитрого "низкопоклонства перед Западом" (выражение сталинского времени) исходит из Кремля, и речь не о чем-нибудь, а о русской цивилизации.




Любая цивилизация, будь то древняя вавилонская или европейская где-то с 1800 года, есть пусть и могучая, и привлекательная своим комфортом, но – пустышка, приходящая на смену культуре с её возвышенной серьёзностью. Это провозгласил сто лет назад Освальд Шпенглер в книге "Закат Европы". Дряхлея, данная пустышка, мол, неизбежно опошляет и в конце концов сводит на нет не только художественное и религиозное творчество народов, но и такие вещи, как республика, демократия, права человека. Над всем, предсказывал он, воцарится цезаризм – так это назвал, взяв образ Гая Юлия Цезаря, того самого Октавиана Августа, который оставил в своей империи все республиканские вывески, а править стал единолично с опорой на войско.


В Европе и Америке невесёлое учение Шпенглера обсуждалось увлечённо и довольно долго. Завершился этот шум, в общем, ничем, не оставив глубокого следа ни в науке, ни в обыденности. И кто бы мог подумать, что через много лет, уже в XXI первом веке, подзабытую книгу откроет в Москве один кремлёвский книгочей! Откроет, сильно оживится и без ссылки на автора приспособит её главную мысль к своим дням и заботам, да не в упрек или сочувствие России, а в похвалу ей и её первому лицу!


Шпенглер особенно пригодился этому читателю замечанием об отсутствии у русского народонаселения полноценной самобытности. Ничего-де своего у него нет как нет, но имеется какой-то, ему самому, этому скопу, неведомый зачаточек неповторимости – что-то своё, дорогое, но сдавленное западными одеждами. Отсюда помощник президента Владислав Сурков (уже бывший, речь о нём) вывел понятие "глубинный народ". Глубинный – значит скрытый от любого, прежде всего иноплеменного, глаза, кроме нынешнего кремлёвского. Путин, дескать, не отменил ельцинскую демократию, а стал сочетать её с "русским архетипом монархического управления". Так надо, решил он со свойственной ему проницательностью, так лучше, ибо русский человек, он себе на уме: любит и демократию, и чтобы был царь-батюшка, который ему, сказать правду, дороже.


Это словесное упражнение проходило бы исключительно по медицинской части и называлось бы просто продуктом патологической умственной деятельности, если бы не диктовало будущему судье вопрос: записано ли в Конституции РФ воспетое вами сочетание демократии с упомянутым "архетипом"? Но пока суд да дело, небесполезно кинуть взгляд на другое.


Учение Суркова (он создал его, кстати, не по следам, а в разгар своей кремлевской деятельности) – анекдотически броское подтверждение живучести того давнего явления, о котором было сказано: "Что ему книга последняя скажет, то на душе его сверху и ляжет". От неё-то, заграничной, а не от родной действительности Сурков и шёл в данном случае. Не суть важно, что книга из далёкого прошлого – значение имеет то, что для него она явно новая.


Какое из времён ни возьми, над русской головой висят запретные плоды. Такой плод, как известно, сладок – и вот тянется к нему подрагивающая от волнения рука, а когда повезёт его сорвать, человек не всегда угадает, как с ним быть. Отсюда известные особенности нашего восприятия многого, что открывается нам из прежде недоступного. Содержимое головы перетряхивается, что-то перемещается ниже, что-то выше, идёт, короче, большая и увлекательная, хотя часто бессознательная, работа. Так было, когда в Россию хлынула культурная продукция русской эмиграции, а с нею и множество вещей западных авторов. Это в прошлом, но известное запаздывание поставок в Россию западных идей, понятий, умственных приличий продолжается.


Ну, нельзя, недопустимо в наши дни мало того что выдумать, но и произнести: "Русский архетип монархического управления"! Это околокремлёвское гопничество, претенциозность умничающей подворотни, где, мешая проходу простого люда, уже громоздится целая библиотека со словом "архетип". Вспомнил бы, кстати, как обошелся тот "архетип" со своей монархией в 1917 году, подумал бы, что он может вот-вот сотворить с путинизмом, мать честная…

Ну, что тут объяснять?! Адский стыд.


Анатолий Стреляный – писатель и публицист



Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
Thursday, June 3rd, 2021
LJ.Rossia.org makes no claim to the content supplied through this journal account. Articles are retrieved via a public feed supplied by the site for this purpose.
9:09 am
Школа злословия. Анатолий Стреляный - о политике Тютчева
Одно из давнишних русских верований гласит: "Мы хорошие, а Запад плохой и хочет нас изничтожить". Нынешний русский Генштаб придерживается, как можно понять из генеральских речей, того же мнения. Он считает, что сейчас, как никогда, отечеству позарез нужна особая идеология, которая бы закрепила в умах, что Россия есть не что иное, как "народная империя". Такой, мол, она когда-то была – вот и должна окончательно восстановиться для блага всего человечества. Запад, естественно, по-прежнему плохой, он даже хуже, чем когда бы то ни было.




 


Между тем заявляет о себе и несколько иное верование. Оно гласит, что мы, русские, конечно, хорошие, а Запад плохой, но не лучше – и наше начальство, наш Кремль, от его подвалов и служб до креста или что там на самом верху. Да, Кремль не лучше Запада! Один из видных проводников этого верования называет кремлевских сидельцев "выживальщиками", которые заняты "PR-аттракционами" вместо того, чтобы что-то делать перед лицом "очевидного внутреннего застоя, а по ряду позиций – и очевидной деградации". Важно повторить и подчеркнуть: так относится к родной власти политический мыслитель наших дней, считающий в то же время, что западный человек и рождается с заботой, как бы погубить Россию. Это можно воспринять как что-то новое в русских идейных исканиях и находках, если не вспомнить кое-что из старого. Мы, Россия, хорошие, а Запад с нашим царём и его подручными плохие – разве не с этим убеждением жил и умер, например, не кто иной, как Фёдор Иванович Тютчев? Каждого, кто хотел его, страстного, чарующего говоруна, слушать, он уверял, что гниющий Запад вот-вот, по историческим, конечно, меркам, исчезнет, будто его и не было.


Здесь, однако, ставилась не точка, а запятая, после которой следовало главное: Запад да, исчезнет, но не просто так, а весь, целиком, со всеми этими Германиями, Франциями и прочими Швециями, растворится в Святой, ибо православной, Руси. Таким вот путем она-де и сделается мировой империей со столицей в Киеве, а лучше – в Константинополе… И он же, под другое (тоже своё обычное) настроение оставил нам и кое-что, чего, может, сам не ожидал от себя, пока пребывал во власти Музы. Тогда не было интернета с фейсбуками и прочим, так что – только в письмах и разговорах. "Подавление мысли – руководящий принцип нашего правительства"… "Всякие попытки к политическим выступлениям в России равносильны стараниям высекать огонь из куска мыла". И т. д., и т. п. Увлекаясь, посягал иной раз даже на святое: "Следовало бы понять раз навсегда, что в России нет ничего серьезного, кроме самой России". Более того: "Русская история до Петра Великого сплошная панихида, а после Петра Великого – одно уголовное дело…"




В поэзии – сыновняя любовь к России, преданность её интересам, как их понимает, преклонение перед её высочайшим предназначением, а в переписке и эпиграммах – "светское злословие и, как ни грустно об этом упоминать, тотальная русофобия". Так сокрушается влюблённый в него наш современник из тех, для кого Запад ниже всего, что может быть, а Россия, соответственно, выше. В связи с этим он вспоминает критика Страхова – человека, который не в чем-нибудь, а именно в "нескончаемом злоречии просвещенных людей" усмотрел "один из существенных корней того морового поветрия, той страшной моровой язвы, которой стал для России русский нигилизм".




Всё это приложимо к нашим дням. Привычное политическое злоречие русских людей – уже не только просвещенных – так, наконец, достало нынешнюю власть, что она объявила его противоправным. Один за другим появляются проекты законов и сами законы, указывающие, чего нельзя говорить вслух. До этого обходились общими обозначениями: антисоветская пропаганда, враждебная, подрывающая такой-то строй… Теперь же пошла писаться конкретика: не сметь, например, ставить на одну доску Гитлера и Сталина. Впадают в маразм? Возвращаются в него? Продолжают пребывать в нём, поскольку, собственно, и не выходили из него? Эти заключения всё-таки далеки, как кажется, от науки и здравого смысла, что в данном случае одно и то же. Маразм – это про старость, а перед нами, как ни верти, нечто другое, противоположное, если называть вещи своими именами. Всё длящаяся и длящаяся общественно-политическая невзрослость, неискушённость, цивилизационная незрелость. Русский соборный разум всё ещё бессилен перед чувством – весьма скрепным, конечно, но капризным, переменчивым, главное же, всегда преувеличенным, не по делу накалённым.


Всемирный клич к неистовой борьбе,

Разврат умов и искаженье слова –

Все поднялось и все грозит тебе,

О край родной! – такого ополченья

Мир не видал с первоначальных дней…

Велико, знать, о Русь, твое значенье!

Мужайся, стой, крепись и одолей! 



Написано в 1855 году. А в чём было дело-то? Дело-то в чём было? Царю вздумалось, воспользовавшись пустяковым предлогом, захватить, наконец, давно вожделенные проливы. Француз с англичанкой сказали: ну, нет, это уже слишком. В этом и состоял "всемирный клич к неистовой борьбе". Высадились в Крыму. Это оно и было – то, подобного чему мир "не видал с первоначальных дней"…


Горячая, горячечная политизированность – она такая. Фёдор Иванович ни во что не ставил свою незаурядную поэзию, зато высочайше ценил свои же причудливые взгляды. Политикой он жил больше, чем сердечными делами, хотя, казалось бы, что-что, а это в его случае было невозможно. По службе и общественному положению он постоянно встречался с первыми лицами своего государства и с не последними – западных, был обложен газетами и журналами на всех языках, а в предмете своего глубочайшего увлечения – в "геополитике", как сказали бы сегодня, разбирался не лучше петербургского кучера… Тоже: что было, то и есть. Чем живее сознательный носитель православно-имперского сознания интересуется политикой, тем меньше он в ней понимает. Здравый рассудок, похоже, может ужиться с чем угодно, только не с русским имперством.


И над всем, всё побеждая, – оно, упомянутое: злословие. Вот встречается он однажды в Летнем саду с царём. Тот совершает свою ежедневную прогулку. Ну, что? Расцеловались! Остряк скажет: мужчины здоровые, в расцвете лет, потянуло их друг к другу. В глазах же поэта перед ним был помазанник Божий, как было не раскрыть объятья! Но прошли годы и злоречие взяло своё. В последний путь поэт проводил помазанника далеко не самым лестным прозвищем:


Не богу ты служил и не России,

Служил лишь суете своей,

И все дела твои, и добрые и злые, –

Все было ложь в тебе, всё призраки пустые:

Ты был не царь, а лицедей.


Анатолий Стреляный – писатель и публицист



Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
Monday, April 26th, 2021
LJ.Rossia.org makes no claim to the content supplied through this journal account. Articles are retrieved via a public feed supplied by the site for this purpose.
8:04 am
Сердце имперца. Анатолий Стреляный – о своеобразном ВПК
В сети опять вспомнили Иосифа Бродского, на сей раз – его высказывания 1993 года. "Я думаю, страна выдохлась. У людей просто нет сил. Нет сил, и, более того, нет четко очерченных соблазнов… Где-то в середине этих 70 лет Россию разбил паралич воли". Поэт, как, впрочем, всякий человек, судит о других по себе, хотя и считается, что иной из них выражает настроения всех. Выдохся к 1993 году сам Бродский. Это у него просто не стало сил. Это у него пропали четко очерченные соблазны.






А что же было со страной в том году? Хотя да, сначала – что было с Россией "в середине этих 70 лет"? Паралич какой воли её разбил в 1950-е годы? Деревня с новой силой двинулась в город. Тогда же произошло развенчание культа личности Иосифа Сталина. Все, от первого лица до последнего, охотнейше поддались соблазну увидеть при своей жизни настоящий, не зверский "изм". И этот соблазн был достаточно четко очерчен: "Партия торжественно провозглашает: нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме". Булат Окуджава потом пел о своей мечте героически пасть в борьбе за это, после чего над ним, как он надеялся, "склонятся молча" комиссары "в пыльных шлемах".


А 1993-й год? Только что произошла величайшая революция. Во все тяжкие пустился ждавший своего часа частный интерес. Всходила заря бурного беззакония – того, что было потом названо "лихими девяностыми". Одними овладел азарт наживы, другими похоть халявы, третьими инстинкт (и могучий!) выживания. Порвались хозяйственные связи, рухнул рубль. Откуда ни возьмись явился спасительный бартер. Знаете, юные, что это такое? Сколько он требовал сил, изобретательности, отваги, ловкости, просто – знания страны, её хозяйства? Я лично нагрузил "газик" тонной сахара на заводе в соседнем селе и попер его через только что устроенную украинско-белорусскую границу в Минск, 500 км в одну сторону. С трехэтажным матом, слышать который могли одни галки на тополях, объезжал полевыми дорогами первые погранпункты. Какие происходили превращения лиц, какие закладывались биографии, какие общественные и хозяйственные сдвиги!


Последнюю четверть советского века страна не знала прямого, классического, поистине поволжского голода только потому, что покупала хлеб у дяди Сэма и его племянников. С уходом же этого века она почти мгновенно стала в ряд крупнейших кормилиц населения Земли. Паралич воли, говорите, мэтр?! Россия сама не заметила, как, похерив колхозы и совхозы, стала делить с Украиной первые места в ряду мировых экспортеров зерна и других продуктов земледелия. И вот Бродский с его сокрушением в те самые дни, когда начиналось это фантастическое дело…




Он был природный художник и очень умный человек. Он сразу, в отличие от всех русских, узрел главное, но главное для себя, не для них, а именно: что ушла Украина. Умный, но нисколько не великодушный, он не смог благословить этот уход и уже не мог ничего из происходящего послесоветского отмечать беспристрастно. Да и кому же, как не ему, было понимать, что без Украины нет России – нет такой России, какой она привыкла себя ощущать: Российской империи? А кто он без нее? В то время, может быть, ни одно русское сердце не болело так, как его – даже в буквальном смысле, он ведь был сердечник.


Сознательные имперцы, конечно, есть и сегодня, но их мало, и какие-то они ущербные: не столько ярятся, сколько тоскуют, ведь на их призывы как следует не откликаются ни верхи, ни низы. Один из них до последней минуты ожидал, что вот-вот будет наконец по-взрослому взят Донбасс. Это в пику заокеанским грубиянам (ну, хотя бы половина). Также – что будет сделан смелый шаг за Перекоп, чтобы набрать днепровской воды, ну, и без промедления сведены в одну обе Осетии и окончательно закреплены "за нами" нужные "нам" части Арктики. Ничего этого не дождавшись, мужик тяжело, во весь экран, вздохнул и принялся возводить в своём "геополитическом" воображении гигантский город в Забайкалье – форпост против известного соседа. А в городе том – университет, и не просто, а "Мега-Университет, главный социальный лифт страны".


Студенты из начитанных (он у них профессором) рассказывают, посмеиваясь, что теперь, завидев его, принимаются скакать по маяковским строкам:


Я знаю – город будет,

Я знаю – саду цвесть,

Когда такие люди

В стране в советской есть!




Конечно, еще не прошла и подспудная "народная", не только профессорская, уверенность, что Россия может успешно существовать лишь в имперском виде. Но это уже даже не ностальгия, а скорее слабеющая память немолодых возрастов о жизни под опекой "святого Чугуния", каковому Чугунию скоморошно поклоняется, например, известный симбирский мастер на все руки Александр Павлов. Его сатирического героя родное советское государство когда-то обучило обращению со знаменитым 1К62 (станок токарно-винторезный универсальный). Это чудо-техники давно устарело и было отправлено на металлолом. Теперь поклонник Св. Чугуния требует, чтобы оно было возвращено в родной цех, занимавший полгорода. Для чего возвращено? Чтобы этот "простой человек" мог сполнять свой "титульный долг", то есть ходить вокруг славного 1К62 с масленкой. Так, мол, и выстроится нормальная экономика – экономика "святой чугунной справедливости, которую у нас отняли мерзкие тыкальщики в клавиатуру и хипстеры богомерзкие".


В молодости этого 1К62 "хипстеры богомерзкие", кстати, были известны как стиляги и тунеядцы.



Ах, что за славная земля

Вокруг залива Коктебля:

Колхозы, б**, совхозы, б**, природа!

Но портят эту красоту

Сюда приехавшие ту-

неядцы, б**, моральные уроды!



Против их потомков, собственно, и направлена воспитательная работа нынешнего государства. Кремль беспокоит, что ему больше не ставят во всё извиняющую заслугу "возвращение" Крыма. Где-то уже мелькнул над молодежной толпой плакат с надписью: "Крым НЕ наш!" Когда-то высочайшее вероучение определялась тремя словами: православие, самодержавие, народность. Сейчас дело сводится тоже к трём словам: великодержавие, победность, кондовость. Такой своеобразный ВПК. Угадывается по-своему смелый, отдающий, правда, литературой, замысел. Проникновение западной современности, мол, не остановить, но несколько сдержать её напор, уравновесить её отечественной замшелостью, может быть, получится.


Как бы отнесся к этой мегаспецоперации Бродский, который так остро чувствовал, что привычная ему империя смиряется и наверняка смирится с самоликвидацией, даже не заметив, что, собственно, произошло? Как не заметила, что стала жить без колхозов, б**, совхозов… Продолжая страдать, он мог бы назвать её, эту операцию, мегаубогой.



Анатолий Стреляный – писатель и публицист



Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
Wednesday, March 24th, 2021
LJ.Rossia.org makes no claim to the content supplied through this journal account. Articles are retrieved via a public feed supplied by the site for this purpose.
8:50 am
"Наш ответ..." Анатолий Стреляный - о нехватках и избытках
Мне в назидание прислано следующее высказывание из фейсбука, где оно дано в плакатной манере, огромными буквами: "Недоумкам: хватит ругать социализм! Здорово лишь то общество, где элементы социализма и капитализма пребывают в равновесии". Мы воробьи стреляные, нас на таком не проведёшь. Мы слишком хорошо знаем: кто бредит равновесием этих двух "измов", тот на деле, пусть втайне от себя, жаждет не равновесия, а преобладания одного из них, и это не капитализм, а социализм. А вот человек, который безоговорочно за капитализм, к лукавству не склонен, потому что он пребывает во власти не чувства, а рассудка. Проекты общественных усовершенствований ему диктует соответственно не сердце, а голова. Такому от природы дано знать, что уровень жизни в стране определяется не тем, как делят общий пирог, а какого он размера. Отсюда и угодные Богу хлопоты: не о распределении, а о накоплении.






Безоценочное французское слово "прожект" расположилось в русском обиходе с петровских времен. Неодобрительное "прожектёрство" явилось позже и относилось больше не к поборникам накопительства, а к борцам за справедливость, которым и суждено было в конце концов решить народную судьбу.


В горбачёвское время были осуществлены почти все чаяния лучших советских умов. Умов честных, пытливых, но советских. Их книги, статьи, докладные тоннами складировались в архивах. Многое печаталось в газетах и журналах как для специалистов, так и для широкой публики, излагалось в очерках, романах, даже поэмах. Эти всё живо обсуждалось и в самых верхах, и в районных банях. Общий смысл сводился к двум словам: больше социализма! Подразумевалось: больше свободы заводам и фабрикам, колхозам и совхозам. Больше прав и доверия всем – тогда общественная собственность, наконец, посрамит частную в мировом масштабе!




Не проходило года без заметных, даже шумных попыток воплотить в жизнь что-то из этой копилки социалистической благонамеренной мысли, но все они были неудачными. Почему? – с тоской спрашивали себя люди, кровью сердца создававшие это умственное богатство. Правильный ответ был на виду, но не для них. У них всё было замешано не на знании, а на вере. О том, что социализм не может быть хорошим, боялись и думать. Вера потому и вера, что не дружит с опытом и разумом. А где вера, там и вражда. Жаловались друг другу на робость Кремля, осуждали половинчатость принимаемых им мер.


В их числе был и Михаил Горбачёв, который попробовал-таки, когда представился случай, воплотить в жизнь наработки своих менее удачливых предшественников. Он не мог представить себе, что "больше хорошего социализма!" на деле, по самой природе вещей, будет означать больше воровства и произвола. Так и вышло, что к наступлению послесоветской эпохи уже маячил тот строй, который сейчас называют мафиозным, бандитским, более мягко – неправовым госкапитализмом. А где воровство и произвол, там и призыв "Хватит ругать социализм!", и прожекты уравновешивания "элементов социализма и капитализма", без чего общество, мол, не может быть здоровым.


Прожектёр мыслит избытками и нехватками. Не социализм виноват, а нехватка социализма. Так было. Стало: не капитализм виноват, а избыток капитализма ("радикального либерализма"). Происходит же этот избыток, мол, от увлечения "партнёрством с Западом". Раз есть зло, должны быть и носители его, ведь кадры решают всё. Посему одних надо раскулачить и убрать со сцены, других тоже раскулачить, но дать им возможность проявить себя, наконец, настоящими сынами отечества.


И тогда-то оздоровившийся таким способом путинизм сможет дать, как считает один известный почти советник Кремля, достойный "наш ответ Байдену". Признать "ДНР/ЛНР", закрепить за собой, никого не спрашивая, нужные нам части Арктики, объединить обе Осетии, смело продвинуться к северу за Перекоп... "Делать это всё молча, – пишет этот прожектёр. – Как шли в атаку зажав в зубах ленточки от бескозырок моряки в осажденном Севастополе. Молча. Самое страшное – когда тебя начинают убивать молча. А нам пора американцев напугать. До поноса".




Миллионы российских телезрителей к этому подготовлены. Остановка, кажется, за известными единицами – единицами, но всё решающими. Не исключено, что борьба с преклонением перед Западом и станет программным содержанием русской жизни. Из "нашего ответа Чемберлену", а перед тем Керзону вырос, можно сказать, целый общественно-политический строй, названный потом сталинизмом. Из такого вот "нашего ответа Байдену" тоже может получится нечто не менее значительное, чему пока нет названия.


Тут можно только заметить в энный раз, что осуществимых, но не сбывшихся проектов не бывает. Если тот или иной замысел пропал втуне, значит, он был нежизнеспособен. Всё. Точка. Для "если бы да кабы", места нет в истории, а значит, не должно было бы быть и в наших мыслях. Но оно есть, это злосчастное сослагательное наклонение… Может быть, таким путем то, что когда-то не вошло в жизнь, всё пытается и пытается в неё впихнуться? Вот почему, наверное, ни проекты, ни прожекты, что рождаются в России наших дней, не сильно отличаются от тех, составлению которых посвящали свой досуг, а то и жизни реформаторы и бунтовщики прошлых веков.


Анатолий Стреляный – писатель и публицист



Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
Monday, March 1st, 2021
LJ.Rossia.org makes no claim to the content supplied through this journal account. Articles are retrieved via a public feed supplied by the site for this purpose.
8:00 am
Трёп великих. Анатолий Стреляный – о русском сознании
Под самый конец Советского Союза мне пришло в голову спросить себя: возникнет ли когда-нибудь русское национальное сознание, сменив имперское? Что такое русский нацхарактер, я знал подчас даже лучше, чем хотелось бы, а вот о русском нацсознании не имел понятия, поскольку на каждом шагу сталкивался только с имперским. Когда русский человек говорил о себе: "Я – патриот", было ясно, что отечество для него – в общем, почти всё то, что было Российской империей с входившими в неё "землицами", не успевшими как следует обрусеть.




 


"Землицы" – словцо Достоевского, им он выражал своё отношение к тем членам "семьи единой", которые мечтали её покинуть, проявив неблагодарность. Он считал это поведение естественным и неизбежным и, видимо, как раз поэтому осуждал его. Таким в его случае было проявление им же открытой и воспетой русской всемирной отзывчивости.


Через несколько лет, уже после распада СССР, у меня состоялся разговор обо всем этом с академиком-филологом Александром Панченко, ныне покойным. Мы беседовали в студии Радио Свобода в Праге, куда Панченко приехал из Петербурга на несколько дней. Сначала пообщались без микрофона, за обедом. На мой вопрос, появится ли когда-нибудь русское не имперское, а национальное сознание, он очень серьёзно ответил, что должен подумать, а пока что хотел бы вникнуть, почему слово "сознание" мне представляется более уместным, чем прочие? Чем те же, к примеру, "два чувства", которые "равно близки нам", ибо "в них обретает сердце пищу: любовь к отеческим гробам, любовь к родному пепелищу".


Я ответил, что могилы предков, следы их обитания – это то, что называется "Малой родиной", а мне хотелось бы услышать что-то о Большой и обретающейся к тому же не в душе русского человека, а в его мозгу. Что произойдет с Большой родиной в этом мозгу, когда она станет заметно меньше? Желательно, мол, помочь слушателям Радио Свобода представить себе не ощущения русского человека будущего, а его соображения. "Не что-то душевное, горячее, а нечто в пределах температуры обыкновенного, не возбужденного человеческого тела", – так я выразился.


Думал Александр Михайлович сутки. Ответ, с которым он, трезвый, зашел со мною, тоже трезвым, в студию, прозвучал так: "Вот живет бабушка в деревне где-нибудь во глубине Сибири. Никуда за околицу за всю свою жизнь не выбиралась. Поёт под настроение песни своей бабушки. Вот какое у неё сознание?" Он не назвал её сознание национальным, но подразумевал именно его – подразумевал, отвергая моё слово "имперское". Расстались мы, однако, вполне по-дружески.


Прошла четверть века. Что изменилось? Я уже не спрашиваю ни себя, ни кого-либо ещё, явится ли когда-нибудь русское национальное сознание. В наличии всё то же: русское имперское. Оно, конечно, не пребудет вечно, ибо ничто не вечно под луной, но русским национальным оно вряд ли сменится. Не для того напали на ту же Украину и всячески терзают её.




В 2015 году в Санкт-Петербурге вышла большая книга "Русские писатели и публицисты о русском народе". Недавно о ней написал Александр Мелихов в статье "Русский характер – что это?". Как всем, кто до сих пор приобщался к этому наследию, ему бросилась в глаза своеобразная лихость многих суждений. Сегодня человек говорит одно, а завтра не просто другое, а противоположное, и не о каком-нибудь пустяке, а о родном народе. Вот Николай Тургенев, 1 апреля 1811 года: "Где найдешь тебе подобного, великодушный, храбрый, величавый, одним словом, Русский Народ!" А вот он же, 6 марта 1812: "Вот уже три недели, как я здесь (в Москве), и по сию пору не опомнился… Незначащие лица, на которых видна печать рабства, грубость, пьянство, – всё уже успело заставить моё сердце обливаться кровию и желать возвращения в чужие края".



И так кого ни возьми. Плюс такая же общая, прямо средневековая недоброжелательность к более успешным народам. Александр Герцен (да, он!): "Англичане просто низшая порода людей, они положительно глупы и удивительно дурно воспитаны". Лев Толстой (да, он!!): "Русская цивилизация, конечно, груба, но самый грубый русский человек всегда ужасается обдуманного убийства. А англичанин!.. Если бы его не удерживало чувство приличия и страх перед самим собою, он с бесконечной радостью поел бы тело своего отца".



Со всей этой материей Мелихов обращается так, как и положено исследователю. Прочь чувства, да явится верификация, основания! Их он, понятно, не находит. Чего-чего, а этого добра у русских мастеров культуры было до сих пор не больше, чем у западных – у тех, у кого они учились, кому более или менее сознательно подражали. В конце статьи автор подсказывает читателю понять и спокойно принять, что трёп о национальном характере – это именно трёп и ничего больше. Правда, вместо слова "трёп" автор употребляет слово "вера": "Во всех рассуждениях о русском национальном характере – как, впрочем, и об итальянском, монгольском, греческом или американском – речь идет о вере. В национальный характер можно только верить".



А вот русское имперское сознание – говорю в свою очередь я – его всё-таки можно подтвердить. "Эта Украина, она же наша?" – произносит с экрана молодая жительница Архангельска скорее утвердительно, чем вопросительно, и продолжает про свой патриотизм… Не проходит, кстати, дня, чтобы в сети не высвечивались слова Льва Толстого о патриотизме – что это есть не что иное, как "отречение от человеческого достоинства, разума, совести и рабское подчинение себя тем, кто во власти".


Так-то оно так, но вот его "Севастопольские рассказы". В первом из них звучит убеждение, что французы никогда не смогут взять Севастополь и вообще "поколебать где бы то ни было силу русского народа". Причина? "Эта причина есть чувство, редко проявляющееся, стыдливое в русском, но лежащее в глубине души каждого, – любовь к родине". В третьем рассказе Севастополь таки сдан, и "почти каждый" отступающий русский солдат "с невыразимою горечью в сердце вздыхает и грозится врагам". Солдат, положим, не знал, что француз с "англичанкой", которая "всегда гадит", пришли в Крым, чтобы русский царь не послал его, русского солдата, брать Босфор и Дарданеллы, если не сам Константинополь, но артиллерийский поручик Толстой не мог этого не знать. Однако же чувство участника жесточайших боёв оказывалось сильнее всех сведений о политике царизма.


Между такими понятиями, как "русский характер", "русская душа", "русское сознание", различий не меньше, чем сходства. Национальный характер – это то, что производит, так сказать, природа, история с географией, то, что складывается как бы само собою. Национальное же сознание в большей степени обязано своим становлением целенаправленным умственным усилиям, творческой работе обитателей известного пространства, их вождям, трибунам и певцам. Это согласное понимание общего прошлого, общих современных интересов, достаточно трезвое соизмерение желаний и возможностей… чем меньше всего, кажется, занята в эти дни Россия, двигаясь навстречу своей судьбе.


Анатолий Стреляный – писатель и публицист



Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
Thursday, January 28th, 2021
LJ.Rossia.org makes no claim to the content supplied through this journal account. Articles are retrieved via a public feed supplied by the site for this purpose.
8:00 am
Всё меньше чистых. Анатолий Стреляный – об исповеданиях
Русские люди, жалуется на своих соплеменников Сергей Белых из Самары, – это оппортунист на оппортунисте. Первого из них он видит в Анатолии Чубайсе. Настоящий либерал, мол, и под пыткой не может признать своей философию "национального либерализма", а "наш приватизатор №1", немного подумав, спокойно прислонился к ней.




 


Оппортунизм, как его понимает Белых, обозначается такими словами, как "приспособленчество" или "делячество", побуждающее иного действовать по обстановке, легко забывая свои убеждения. Но сколько угодно и самых, так сказать, невинных случаев, когда мы вполне бескорыстно, просто из неуверенности в себе, в своих знаниях можем забрести не в ту степь.


Может быть, тут лучше бы говорить не об оппортунизме, а об эклектизме, хотя нет. Эклектик набирает с миру по нитке, не заботясь о том, что с чем сопрягается. У него нет ничего своего, а у оппортуниста своё все-таки имеется, но он присоединяет к нему чужое, каковому чужому и принимается так или иначе служить. Получается нечто не очень гармоничное.


Кремлёвских, кажется, пока не напрягает, что православных в России уже, считай, нет – сознательных православных. Среди них очень много и протестантов, и язычников, и Бог знает кого. Счастье Русской православной церкви, что они сами не догадываются о своей подлинной принадлежности, иначе попам были бы предписаны серьезные дополнительные заботы. Безупречно православный русский человек не может быть горячим поклонником Запада, но есть и такие. Я их, признаться, люблю, но и сочувствую им: ведь такому оригиналу станет очень неловко перед первым же дотошным православным прихожанином, если тот напомнит ему, что в таком случае требуется осуждать откровенно рыночную цивилизацию, везде и всюду настаивать, что забота о земном преуспеянии – отнюдь не то, чему учит писание.


В свою очередь русский же Фома неверующий не может стоять, как скала, на том, что Москва – Третий Рим, но такие тоже есть. Я их, если это кого-то интересует, не люблю, хотя сочувствую и им. Ведь такому чудаку очень, видимо, не сладко перед суровой тенью Филофея, для которого образ Третьего Рима без православия – игра больного воображения.


У меня в доме как-то они сошлись, русский православный западник и русский же атеист-скрепник. Вот чей разговор вам бы услышать! Первый оказался больше западником, чем православным, и ему, по его словам, совесть, и не какая-нибудь, а христианская, не позволяла кричать: "Крым – наш!" На замечание, что Запад уже давно, по существу, безбожный и что истинному христианину следовало бы поглядывать в другую, пусть и неизвестно в какую, сторону, отвечал, что это временное неудобство.




Другой оказался больше скрепником, чем атеистом. Он спокойно провозглашал: "Крым – наш!", но, как и положено человеку, не боящемуся Бога, разъяснял свою позицию заботой о бренности. Лично ему, мол, Крым до одного места, но без сплочения русских людей на чём угодно, а лучше всего, конечно, на захвате чего-нибудь (той же Луны на крайний случай), Россия распадётся – и пусть бы, но очень уж пострадают производительные силы немереного пространства. Оба под конец оказались готовы согласиться, что ничего серьёзного, обдуманного, сверенного с некими источниками мудрости у них нет. А что же есть? Есть психология: разные вкусы и склонности. Это не идейные разногласия, а несходство натур.


В советское время довольно долго считалось, что мировоззренческая неряшливость руководящих кадров, идейные шатания в их среде служат чуть ли не главной причиной хозяйственных провалов. Похожее мнение есть и сегодня, но только как "одно из". Бессмысленные, вызывающе расточительные, проваленные госпроекты последних лет, бывает, объясняют путаницей в кремлёвских головах. Это, конечно, чепуха, но само по себе наличие в коридорах власти, как и повсюду, несъедобного идейного винегрета интересно.


Украинский поэт и почти государственный позднесоветский деятель Борис Олейник был одним из немногих, если не единственный в своём роде, кто сознавал свой чудовищный оппортунизм-эклектизм, свою ненасытную всеядность и даже выставлял это всё напоказ. "Я, – говорил, – человек из трёх ипостасей, отрицающих друг друга: коммунист, националист и православный. Ага, в одном лице. Православный не может быть ни коммунистом, ни националистом. Коммунист не может быть ни националистом, ни православным. Националист может быть с большой натяжкой православным, но коммунистом – ни в коем случае. А я, грешный, представляю собою и то, и другое, и третье".


В быту человек был безобидный, а в общественной жизни страшноватый, хотя и комичный. Из-под его пера вышло самое дикое из того, что до сих пор написано о Горбачёве. Он на полном серьёзе сообщил стране и миру, что Михаил Сергеевич – уполномоченный Князя тьмы, да, посланец Антихриста для разрушения Великой России, знаменитую встречу Горбачева и Джорджа Буша на Мальте, а не в другом месте, объяснил тем, что там когда-то располагались рыцарские ордена, поклонявшиеся сатане.


Нашим предкам, кстати, было проще в те незапамятные времена. Человек выбирал или за него выбирали одну из двух-трех вер – и сурово, подняв меч или секиру, спрашивали при случае: "Како веруешь?" Мы же барахтаемся среди уже немыслимого количества исповеданий и их оттенков, способных свести с ума кого угодно. Поэтому-то чистых, беспримесных личных мировоззрений уже почти не встретить. Так и на Западе, откуда, собственно, и сунется на Русь это разно- и многообразие. Всё – из-за бугра, больше неоткуда.



Анатолий Стреляный – писатель и публицист



Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
[ << Previous 20 ]

LJ.Rossia.org makes no claim to the content supplied through this journal account. Articles are retrieved via a public feed supplied by the site for this purpose.