| 4:40a |
кармина бурана звезда экрана
Пошли с Леной на мероприятие оупен эйр опера кармина бурана. Впечатлений масса.
Во-первых впечатление производила сама бурана - гигантский сиреневый клитор возвышавшийся на впопыхах сколоченной сцене, и видневшийся отовсюду, и наверное, даже с митинского кладбища.
Когда мы прошли три [или четыре?] кордона охраны, вдруг выяснилось, что мест, указаных у нас в билетах просто нет. Не существует. Потом, оказалось, что таких как мы - неместных - целые сотни. Расстроенные люди, заплатившие деньги и не получившие своих мест искали администрацию или организаторов. Администоры и организаторы мероприятия старательно маскировались и прятались от разъяренной толпы; они откалывали, приколотые к груди опознавательные значки или загораживали их рукой, потому что хотели жить. Охранники, к которым обращались возмущенные граждане, советовали всем искать администратора, а они, мол, только охраняют и знать ничего не знают. Потом охранники посоветовали всем безместным сходить за стульями к кафе, поставить их где-нибудь, где свободно и успокоиться. Сходили. Через час после того, как представление должно было начаться [а оно все не начиналось, потому что пришло слишком много желающих посмотреть грандиозное шоу и все должны были усесться] на сцене появился мужчина в белом. Он сказал, что он - Роман Виктюк, и сообщил, экстравагантно жестикулируя, что будет два отделения: первое - дивертисмент из фрагментов из опер Верди, и второе - феерическое шоу про кармину бурану с символическим действом, посвяшенное огню, воде и еще какой-то хрени, и вообще Карл Орф нашел старый текст и положил его на музыку. Дул сильный и холодный ветер. Люди начали мерзнуть, но не подавали виду.
Дивертисмент начался с хора угнетенных евреев из оперы Верди Набукко. Хор звучал и в самом деле угнетенно и невпопад, в микрофоны завывал ветер, а оркестр играл так фальшиво и нестройно, что сам Верди, если бы он был жив, пожалуй, схватился бы за какой-нибудь автомат и разом расправился бы и с хором, и с оркестром, и с дирижером, и застрелился бы сам, лишь бы не слышать подобных интерпертаций своей музыки. Декоративный клитор на сцене стал из сиреневого серым. Видимо, из сочувствия к угнетенным [в опере Верди] евреям.
Но, к сожалению, Верди не восстал из мертвых. Я предполагаю, что он был слишком занят ворочанием в гробу, и сделал под землей наверняка не один оборот, потому что далее подобным образом игралась увертюра к Травиате; можно умолчать о том, что, что духовые вообще не попадали в ноты. Лена сказала, что это просто у трубачей губы к мундштуку от холода прилипли. Состоятельные люди потянулись в магазин Твой дом покупать теплые пледы. После этого началась увертюра к Силе судьбы, похожая в исполнении российского национального оркестра на Прощание славянки, старательно сыгранное смешанным составом военного ансамбля и похоронного квартета. Особенно хорошо оркестр выводил маршевый ритм умпса-умпса умпса-умпса. Все могло измениться, когда вступила нежная арфа, но арфистка не сыграла верно ни единой ноты. Лена сказала, что арфистке холодно, и она играет в варежках, ее должно быть жалко, а мне было жалко себя [и Верди немного], хотелось придушить арфистку струнами ее же арфы, а дирижера Плетнева пенетрировать в жопу его же палочкой, а еще лучше каким-нбиудь грифом от контрабаса, но тут увертюра к Силе судьбы кончилась и начались сцены [марш и хор] из Аиды. Чтобы понять, как звучал этот хор, и что при этом испытывали слушатели, надо представить себе сто драных кошек и котов, которые вдруг в один момент завопили под окнами вашего дома самыми что ни на есть гнуснейшими и дурными голосами, а какая-нибудь ваша соседка при этом вышла на балкон и громко стучит скалкой в железный протвень, чтобы этих котов и кошек разогнать, но безуспешно. Потом все кончилось и диктор сказал, что объявляется перерыв на 15 минут; люди пришли в движение, стали обмениваться мнениями, многим нравилось, потому что это же высокая культура; Верди, как я понял, почти все присутствовашие на этом мероприятии слышали вообще первый раз.
В антракте к нам с Леной подскочил юноша, закутанный в куртку, с туго завязанныи под подбородком капюшоном на голове. Он злобно посмотрел на нас просто таки уничижающим взглядом, и сказал: Как же так можно? Вы так отвратительно ведете себя на концерте классической музыки! У вас... У вас... У вас... - У вас нет никакой культуры слушания музыки! - гневно и осуждающе сказал он, задыхаясь и кипя от возмущения и ненависти к бескультурным согражданам. Посмотрите, мы сидим в двадцать втором секторе и слышим только вас и завывания ветра в микрофон! А ведь мы пришли сюда слушать му-зы-ку! А вы пришли, чтобы ту-со-вать-ся. Если вы пришли сюда тусоваться и общаться, то идите в кафе, и там общайтесь!
В перерыве мимо нас проходили престарелые итальянцы со своими спутницами-моделями, педерасты с сотовыми телефонами и прочие нувориши, приобщившиеся к выскому искусству.
Потом началась кармина бурана и клитор задымился и на сцене подожгли какой-то помойный бак. Между рядами прошли солисты хора с факелами, причем факелы были не у всех, они поднялись на сцену, где уже стояли мужик в белом [но не Виктюк!] и с крыльями за спиной и мужик в черном трико и с хвостом. Белый и черный стали крутить колесо. Потом на сцену вышли еще какие-то персонажи в странных костюмах. Они совершали странные телодвижения, словно бы они переболели в детстве тяжелейшей формой полиемелита, причем двигались они совершенно невпопад и проч. Я смотрел на Лену и понимал, что еще немного и она от виденного и пережитого совсем перестанет быть адекватной, но особенно после того, как стоявшие рядом с нами ОМОНовцы поделились своими впечатлениями от начала так называемого шоу [Один другому сказал: Бля, ну и хуйня! И тот ответил: Просто пиздец!] поэтому пришлось волевым решением увести ее с кармины бураны и спасти вечер тысячам ценителям классической музыки и подлинного искусства. Вот так. |