| Симулянту на заметку) |
[21 Dec 2005|05:14pm] |
Что называется, однажды, мне понадобилось взять больничный, но не просто по соплям и першению в горле, а солидный такой, чтобы не пустили на гастроли. Это я работала ещё в цирке, и в том городе, где мы были на тот момент, влюбилась в девушку из кордебалета, поэтому уезжать никуда не хотела. Один бывалый униформист, громадный, звероподобный молодой человек, со своим особым шармом, в своё время немножечко сиживал в зоне, и поэтому имел неординарный жизненный опыт, которым с удовольствием делился с желающими. Именно он-то и научил меня есть стаканы, электрические лампочки, прятать лезвия бритвы за щекой, а потом неожиданно вертеть их на языке, когда, допустим, какой-нибудь прохожий спрашивал любезно: «А не подскажете ли который час?», но об этом не сейчас. - Не волнуйся, Рита, ты заболеешь тяжёло и надолго! - Но… - Конечно, фиктивно! - Отлично! - Есть несколько способов, я поделюсь с тобой тремя. - Итак? - Первый. Перелом руки. Вернее, кисти вместе со всеми пальцами. - Так, - несколько напряглась я. – И как это сымитировать? - Настучать. - На кого? Куда? - Ни на кого и никуда, а – ладонь. - Чем настучать? – посмотрела я любовно на свою кисть, не совру, изящную. - Да хотя бы тапком, - легко сказал он. Мы были в гостиничном номере. Униформист предложил мне снять с себя тапочек, положить ладонь на стол и изо всех сил поколотить её тапком. - Рука опухнет как лапоть, да что там лапоть, это будет огромный сизый пельмень, мы тут же пойдём к цирковому врачу, он испугается и не пустит тебя на гастроли. Пока там в трвмпункт дойдёшь, пока рентген сделаешь… - Но это же больно! – приуныла я. - Абсолютно не больно… уже после первого удара, поверь мне! И я с тяжелым вздохом сняла тапок, и легонечко пару раз пристукнула им лежащую на столе собственную руку. - Э, нет, так не годится! – возмутился униформист. – Дай-ка лучше я тебе помогу! И он снял с себя бахилу сорок шестого размера, и как замахнётся. При этом лицо его исказилось настолько садистски яростно, что я инстинктивно отдёрнула ладонь. Униформист шибанул по столу так, что треснула полировка. - Ну что же ты, Рита!!! - Какой второй вариант? – в ответ поинтересовалась я. - Второй вариант ещё лучше! Берём семечко льна [или он сказал «конопли», я уже точно теперь и не помню], вводим его под кожу в районе голени, можно и бедра. К утру нога раздуется вдесятеро. Семечка никто не заметит. А врачи сломают голову, что же эта за слоновья болезнь с тобой внезапно приключилось! Только эта опухоль сразу не проходит, да и семечко не всегда можно легкой найти обратно… Но способ хороший, верный. - Огласи, пожалуйста, все варианты, - скупо произнесла я. - Ну, третий, Рита, козЫрный, мой любимый. - ??? - Желтуха! - Желтуха? - Самая натуральная желтуха. - Но при желтухе кожа должна быть жёлтой… - Она будет жёлтой, очень жёлтой, я тебе желтизну гарантирую. - Но как? - Простейшим образом. Пошли в гастроном! - Стоп. Сперва расскажи принцип действия. - Ладно. Значит, мы сейчас идём в гастроном… - Допустим, рассказывай дальше. - Покупаем иваси… балтийскую сельдь, проще говоря, обычную селёдку. Возвращаемся. Привязываем её ниткой за хвост. Дальше ты её глотаешь, а нитка пусть торчит снаружи. Утром мы селёдку вытягиваем, а ты желтее жёлтого и тебя кладут в инфекционное отделение больницы на карантин! - Я не смогу проглотить селёдку, я в жизни не съела ни кусочка, это мой маленький пищевой нюанс, так что – нет, никак. Извини!!! - Ты её не будешь есть, просто опустишь в желудок, а потом выудишь за нитку обратно. - Нет. - Тебе не угодишь! - Другие способы имеются? - Эти мне капризы дамские! – как-то не по-доброму залихорадило его. – Я тебе золотую коллекцию выложил, а ты… а ты… да я тебе сейчас просто в дымарь как засвечу!!! - Не, не обижайся, чего-то я подумала… а на хрена мне тут оставаться? Не так уж я и люблю эту кордебалетчицу! Поеду-ка лучше на гастроли! Да, решено! Пойдём выпьем водки! - Ну, пошли!!! Короче, на другой день с тяжёлым похмельным синдромом я уехала на гастроли, о чём не жалею, поскольку кордебалетчиц в следующем городе было как снега зимой, а лица той, оставшейся не помню уже и в каком цирке, уже и тоже и не помню.
|
|