| Утя. |
[14 Feb 2006|09:41am] |
… Однажды в детстве, когда я отдыхала у бабушки в деревне, у соседской крестьянки утка снесла в капустных грядках яйцо, которое сразу не заметили, не изъяли свеженьким, и утка успела начать его высиживать. Утиное яйцо с недельным зародышем в пищу человеку довольно-таки мало пригодно, а незапланированный утёнок соседской крестьянке был в обузу, поэтому она, найдя в капусте яйцо, побрела с ним по деревне, причитая:
- Вот ведь дрянь Кряква, обманула, испортила яйцо, насидела, куда теперь его девать! Васильишна, тебе утенёнка не надо? А у тебя, баб Маша, не высиживает утка яйца?
Никто из деревенских баб не захотел связываться с неизвестным яйцом. И тогда я пристала к обладательнице недельного зародыша: «Дайте его мне! Отдайте, пожалуйста!»
- Что ты с ним будешь делать?
- Посмотрю, что у него внутри…
- Забирай, всё равно неизвестно куда его подевать!
И я стала обладателницей утиного яйца, которое отнесла в курятник и подложила в корзину к наседке, высиживавшей куриные сферы. Тайком от бабушки.
Рано или поздно, но у наседки стали вылупляться цыплятки. И она стала с ними выгуливаться во дворе. А одно яйцо всё никак не трескалось. Бабушка, заходя в птичник, смотрела на него с превеликим подозрением:
- Какое странное яйцо, большое, серое, похоже на утиное… но откуда тут быть утиному?
- Просто такой куриный гигант, - врала я, - наверное, с двойным желтком, или тройным… тройня точно родится!
Бабушка из суеверия хотела выкинуть подозрительное яйцо, но я всячески её отговаривала. И вот в одно прекрасное утро захожу в курятник, а в корзине пищит утёнок: желтенький, пушистый. Наседки же с цыплятами нет, они за хлев ушли, ковыряться в навозной куче. Утёнок увидел меня и обомлел от счастья, сразу же влюбившись.
Я пошла звать курицу, а он за мной. И так и стал ходить следом по пятам не за куриной мамкой, а за мной. И в избу, и по воду к колодцу, и за орехами в лещинник. Я относила его к курице с цыплятами в компанию, но он их боялся, и убегал опять по моим шагам.
Я сняла с куклы Антошки шитую рубаху и картуз с цветком, и обрядила своё утиное дитя. Его уже звали Утей. И вот этот Утя ходил по деревне в русской народной рубахе и картузе набекрень. И нас дразнили: «Тили-тили-тесто, жених и невеста!»
Утя очень любил разные игры: он ездил на большой скорости в деревянном грузовичке, а я, безусловно, неслась по пыльной дороге, везя на верёвочке этот грузовик; он обожал играть в фашистов, и никогда не выдавал военную тайну на допросах; он скакал и верхом на свинье… Дедушка, покуривая самокрутку из газеты «Сельская жизнь» с махоркой на крыльце частенько удивлялся: «И как только утёныш это всё издевательство терпит!»
Один раз мы пришли на пруд к мосткам купаться. И мой Утя увидел чупахтающуюся в камышовинах стаю белых уток. И кинулся в воду, и поплыл к ним радостно. Но они налетели на него и прогнали. И мы ушли. Утя был очень подавлен.
Потом мы опять приходили купаться на мостки. И Утя снова стремился к сородичам. Но они его опять прогоняли. И он снова удалялся в печали.
Как-то раз Утя пропал среди бела дня. Я очень удивилась, потому что он всегда ходил следом, и очень смешно торопился, кричал, хлопал крыльями, брякался от спешки, если я шла очень быстро, или бежала. А тут – исчез!
Я как самая настоящая мамаша не на шутку разволновалась. И заметалась по деревне, спрашивая всякого, не встречался ли кому мой Утя. И тут же, конечно, кто-то сказал, что утром видел как по задам крадучись пробиралась лиса. А кто-то ещё поведал, что другой кто-то только что у себя на дворе ощипывал некую птичью тушку.
Утя появился так же внезапно как исчез. Вечером. И мирно спал со мною всю ночь на травяной перине. А утром куда-то побежал. Я за ним. Он на пруд. И поплыл к уткам. Те приняли его.
Я успокоилась и пошла домой. Но мне было горько, что Утя теперь нуждается в ком-то сильнее, чем во мне.
Каждое утро теперь Утя уходил на пруд, а вечером возвращался в избу.
А однажды не пришёл и ночевать.
И потом пропадал по нескольку дней. Иногда заявлялся домой, требовал каши, съедал чуть ли не чугунок, и быстро убегал на пруд.
У него появилась любовница. Аккуратненькая такая уточка, самая красивая из всех прочих.
Вскоре Утя вообще перестал являться домой даже пожрать. И вот как-то я пришла на пруд, вижу стаю белых уток, а где мой Утя уже и угадать не могу. Чуть не заплакала от огорчения. Но вдруг какая-то жирная белая утка подплыла ко мне, закрякала радостно, крыльями захлопала по воде. Я подумала: «Наверное, это Утя!», но не узнала его сердцем. Признаться, к тому времени он уже давно, конечно, ходил без одежды, из которой, естественно, вырос.
Лето закончилось, и я уехала в Москву. А под Новый Год бабушка в письме написала, что соседка, чьи утки, собственно, и плавали-то летом стаей в пруду, принесла им моего Утю в подарок. И что Утю непременно запекут с яблоками в рождественскую ночь.
Я чуть не умерла от горя, и рыдала так, что родители побежали на почту и отбили телеграмму-молнию в деревню, чтобы ни в коем случае, Утю не пекли ни с яблоками, ни даже с черносливом.
В следующем письме бабушка написала, что, конечно, Утю ни за что не тронут. И когда я приехала на следующее лето в деревню, то сразу же спросила про Утю, и меня отвели на пруд, и указали на стаю уток: «Ну, вот же он, вот, видишь, жив и здоров плавает!» Но ко мне никто не подплыл с радостным кряканьем, и хлопанье крыльев по воде…
Наверное, Утя меня за осень, зиму и весну забыл, ведь он же всё-таки утка, банальная домашняя птица, а не Эйнштейн какой-нибудь, чтобы всё и всех досконально помнить.
|
|
Аплодировать!