Эрцбергер: в одиночку против инфляции
Первый из 3-х отрывков из книги Гитлер, Inc. Как Британия и США создавали Третий рейх. Гвидо Джакомо Препарата.

Эрцбергер: в одиночку против инфляции

... Еще до окончания войны силы реакции начали разжигать в Германии непримиримый антагонизм. После войны генерал Малкольм, глава британской военной миссии в Германии, нанес визит генералу Людендорфу - доблестному солдату, фактически правившему Германией последние три года войны вместе со своим престарелым дуумвиром генералом Гинденбургом, до того, как кайзер перед самой капитуляцией отправил его в отставку. Пока они пили чай, немец старался передать своему гостю, насколько глубоко обманутым и преданным чувствовал себя в 1918 году генеральный штаб слабостью внутреннего фронта и мятежами моряков; Малкольм, который хотел ясности, прямо спросил бывшего начальника генерального штаба: "Генерал, вы хотите этим сказать, что вас ударили в спину?" Выразительные синие глаза Людендорфа вспыхнули. "Именно так,- торжествующе воскликнул он. - Меня ударили в спину! Меня действительно ударили в спину!"

В ноябре 1919 года, давая показания комиссии Конституционной ассамблеи по расследованию военных событий, второй член военно-политического дуумвирата генерал Гинденбург, герой Восточного фронта, уничтоживший русские армии в Мазурских болотах*, отчеканил эту мысль, превратив удар в спину в лозунг политической реакции: "Из-за преднамеренного разложения флота и армии... наши военные операции неизменно заканчивались неудачами; крах был неизбежен... Английский генерал был прав, когда сказал: "Германскую армию ударили ножом в спину".

"Удар в спину": в то время это выглядело вполне правдоподобно - в конце концов, германская армия не потерпела ни одного сокрушительного военного поражения. Красная пропаганда была реальной и весьма ощутимой; республика была идеей Вильсона, а Версальский договор стал для всех немцев отврати-тельным бесчестьем и унижением. Поэтому многие не без основания считали, что Веймар был не чем иным, как пародией, одиозной карикатурой, достойной презрения или, в лучшем случае, полного безразличия; Веймарская республика не могла требовать от Германии большего. Республика с самого начала превратилась в арену жульнического политиканства - серого, скучного и бесцельного. Бесконечная череда веймарских правителей являет собой апофеоз анонимности - все эти забытые фигуры по очереди занимавшие на короткое время место на капитанском мостике тонущего корабля, несущегося по воле волн, силе которых они не могли сопротивляться. История, однако, запомнила два имени: Матиас Эрцбер-гер и Вальтер Ратенау.


Оба эти человека, хотя и разительно непохожие друг на друга, явились воплощением искусства возможного: многогранные личности, одаренные и гибкие - в интеллектуальном и светском плане - настолько, что впали в грех тщеславия, вообразив, что могут направить мир в любое нужное им русло. Каждый из них воображал, что способен изменить трагическую судьбу Герма-нии; если говорить более конкретно, то они думали, что смогут перехитрить Британию и обыграть ее в этой игре, превратив Веймар в работоспособный инструмент политики,- именно по-этому история их и запомнила. Их самопожертвование оказалось неоправданным и ненужным, но весьма показательным в том, что касается зарождения и созревания нацизма.


Матиас Эрцбергер, депутат рейхстага от католического центра, обладавший неукротимой энергией, начал политическую карьеру в первом десятилетии двадцатого века с расследования скандалов, связанных с имперской колониальной политикой (хищения, жестокое обращение с туземцами, раздутые счета за правительственные заказы и т. д.); обнародованные Эрцбергером факты привели к отставке директора колониальной адми-нистрации и его молодого секретаря Карла Гельфрейха. Этот последний тем не менее впоследствии стал играть не послед-нюю роль в германской политической жизни, питая смертельную ненависть к Эрцбергеру. Подобно большинству своих современников, Эрцбергер был воплощением диссонирующей немецкой двойственности, открытой в свое время Вебленом, а именно смеси шовинизма и прогрессивных чаяний. Во имя "возможного" Эрцбергер смирился с невозможностью выиграть войну: в 1914 году он выступал в ее поддержку и требовал аннексий; всего два года спустя он активно участвует в бесчис-ленных зарубежных миссиях, пропагандируя мирные предло-жения, инициированные Ватиканом. Когда все попытки такого рода закончились неудачей, ничуть не напуганный этим Эрцбергер, всегда бывший прагматиком, добровольно согласился на роль генеральского козла отпущения и, как уже было сказа-но, принял непосредственное и решающее участие в заклю-чении перемирия (ноябрь 1918 года) и Версальского мирного договора (июнь 1919 года). Пока консерваторам приходилось считаться с тщеславием Эрцбергера, чтобы пользоваться его изумительным искусством достижения паллиативных решений, однако в душе они с презрением относились к его растущим ап-петитам к решению насущных практических задач, тем более что теперь эти решения покушались на "национальную честь". Так Эрцбергер, не желая видеть последствий, добровольно и не без коварного политического расчета стал символической фигурой, воплощением всей массы так называемых ноябрьских преступников, которых немецкие реакционеры обвинили в на-несении Германии предательского удара в спину. После Версаля один из демократов предупредил его: "Сегодня мы еще нуждаемся в вас, но через несколько месяцев... мы от вас избавимся" (13). Это было зловещее предостережение, но Эрцбергер самоуверенно его проигнорировал.


В июне 1919 года Эрцбергер стал министром финансов во втором правительстве Веймарской республики. В своей первой речи, произнесенной им в этом качестве в следующем месяце на заседании Национальной ассамблеи, он обрисовал текущие фи-нансовые проблемы Германии. К концу войны расходы Германии составили 160 миллиардов марок; эта сумма почти вдвое превосходила годовой доход к концу 1918 года. Эти расходы были покрыты долгосрочными долговыми обязательствами на сумму более 98 миллиардов марок - это была основная часть государственного долга, военный заем, а 47 миллиардов марок правительство получило за счет краткосрочных государственных облигаций; ничтожный остаток собрали в виде налогов.
Военный долг являет собой превосходный образчик безумия современной монетарной системы: в данном случае немецкое общество задолжало "самому себе" сумму, вдвое превышавшую его доход и растраченную на мероприятия, не дающие никакой отдачи. Частные лица стали обладателями прав собственности, уже распыленной в проигранных сражениях; люди упрямо называли это богатством, надеясь выгадать свой интерес хотя бы в течение многих следующих лет.


Мало того, Эрцбергер детально разобрался и в том, кто кому и сколько должен. Более 90 процентов взносов по облигациям военного займа поступили в казну от "маленьких людей" и были весьма скромны: они составили четверть общего объема займа. Это означало, что на долю оставшихся 10 процентов подписчиков (четырех миллионов из тридцати девяти), то есть на долю богатых и очень богатых людей, приходились оставшиеся 75 миллиардов марок - не говоря о квоте богачей в краткосрочных заимствованиях (15). Из этих четырех миллионов богатых инвесторов приблизительно половина обеспечила четверть объема военного заема. Такое разделение инвесторов позволило выделить в самостоятельную группу самых богатых людей Германии, праздных собственников. Выходило, что 5 процентов подписчиков обеспечили поступление половины всей суммы займа. Таким образом, анализ военного долга подтвердил, что до и после войны в Германии существовала элита численностью около трех миллионов человек, распоряжавшаяся более чем половиной всех ресурсов страны. Это был высший, невидимый глазу класс Германии, прикрытый и защищенный архитекторами Версальского договора от всяческого убытка и ущерба в надежде, что в нужное время этот класс будет финансировать и поддерживать антибольшевистское движение.


Для защиты интересов мелких инвесторов Эрцбергер поначалу клялся объявить финансовый крестовый поход, имевший целью обеспечение регулярного возмещения доли, то есть дохода с ценных бумаг для их законных владельцев. В сумме стоимость этих ценных бумаг оценивалась в 160 миллиардов марок, а это означало, что на государственный бюджет ежегодно ложится дополнительная нагрузка в 10 миллиардов марок. Следовательно, теперь возникал следующий вопрос: кто будет оплачивать эту долю? Как это обычно случается, деньги было решено взять из зарплат рабочих и отчасти из доходов среднего класса, на которых - на рабочий и средний класс - правительство возложило основную часть налогов, из коих государственные рантье - специалисты по стрижке купонов - получали неограниченный поток незаслуженных и незаработанных доходов, их еще называют рентой (то есть деньги, получаемые ни за что). Тяжелый удар, который такое обложение наносило низшим слоям немецкого общества, побудил Веблена рекомендовать безусловное списание военного долга в целом, чтобы тем самым сократить доходы германской элиты, а сэкономленные таким образом деньги направить на реконструкцию опустошенных войной областей.


Но союзники - с заранее обдуманным намерением - даже не коснулись вопроса военных долгов, и Эрцбергер решил прибегнуть к нестандартным мерам. Он объявил о своем намерении решительно пересмотреть основы фискальной системы, централизовать ее, и вместо того, чтобы заставлять низшие классы потеть ради прибылей элиты, он оставил их в покое и гарантировал представителям среднего класса бесперебойный поток ренты за счет праздных элитарных собственников, которых он предлагал обложить высокими налогами. По сути, план был очень простым: одним ударом он смог бы резко увеличить налогообложение больших состояний и вынудить богатых оплачивать эти налоги векселями военного займа, если бы они того пожелали. Получив эти векселя и сертификаты, правитель-ство рейха могло бы немедленно их уничтожить. Это был, конечно, кружной путь, который, по мысли автора, должен был заставить абсентеистов продать векселя за бесценок. Таким способом Эрцбергер надеялся понемногу выпустить пар раздутого долга - то есть отлить из кувшина воду, пока она не затопила рынок...


В те дни ни такой образцовый поборник достижимого, как Эрцбергер, ни кто-либо другой не обладали достаточным воображением для изыскания способа, каким Веймарская республи-ка могла бы обслужить долг в 160 миллиардов марок при одновременном трансферте репараций и обеспечении выплат по новым социальным обязательствам республики.

Сидя в берлинском министерстве финансов, штаб-квартире стремительно обновленной и максимально эффективной сети фискальных сборов, Эрцбергер обрушил на голову элиты лавину новых сборов. Абсентеисты стали мишенью финансовых взысканий пяти типов: двойной налог на военные прибыли, то есть на собственность и доход; большой налог на наследство; налог на роскошь (на потребление); и, наконец, самый главный сбор - печально известные ("пожертвования на экстренные нужды рейха"). Новые директивы были подкреплены подзаконными актами, призванными блокировать бегство капиталов, и современными инновациями налоговых "платежей из этого источника при введении налоговых скидок для зарплат наемных работников" (17). Министр финансов объявил, что "в будущем Германия будет избавлена от богатых" (18). Короче говоря, Эрцбергер совершил политическое самоубийство.

Сбор новых налогов только начался, когда Карл Гельфрейх, один из столпов консерватизма, бывший имперский вице-канцлер и министр финансов в годы войны,- по сути, изобретатель и создатель гигантского мыльного пузыря военного долга,- начал клеветническую кампанию против своего заклятого врага Эрцбергера, обвинив последнего в коррупции, обмане и неза-конном вмешательстве в политику и в дела частного бизнеса. Пока правые газеты пылко поддерживали эти обвинения, а левоцентристская пресса хранила подозрительное молчание, Гельфрейх издал памфлет, где суммировал все свои тирады под броским заголовком: "Долой Эрцберге-ра!" Эрцбергер проглотил наживку и пошел в суд, выдвинув встречное обвинение в клевете. Всеми покинутому Эрцбергеру пришлось сражаться с врагами в одиночку. Судебный процесс начался в январе 1920 года. Он едва не закончился преждевременно, так как спустя буквально неделю после начала слуша-ний демобилизованный вольноопределяющийся Ольтвиг фон Гиршфельд (двадцати одного года от роду) попытался убить Эрцбергера, когда тот выходил из зала судебного заседания.


Первая пуля поразила министра в плечо, но вторая, потенциально смертельная, направленная в грудь, рикошетировала от цепочки золотых часов. Через несколько дней Эрцбергер был уже готов снова принимать участие в судебном процессе. На суде Гиршфельд заявил, "что страдания Германии становится все тя-желее с каждым днем пребывания у власти Эрцбергера". Он не выразил ни малейшего сожаления по поводу своего преступления, но по совету адвоката заявил, что хотел только ранить, а не убить политика. Женская часть аудитории была растрогана, и "полезный идиот" был приговорен к восемнадцати месяцам тюрьмы. Тем временем правые продолжали, не жалея сил, раздувать клевету на Эрцбергера. Не отставали и оперившиеся нацисты, нашедшие свое место в этом реакционном хоре и визжавшие в своих пивных, что "толстяк" Эрцбергер изменник, так как он в ноябре восемнадцатого продал отечество победителям в Компьене, а потом навязал Германии и ее народу Версальский договор. Однако не нашлось никого, кто осмелился бы по этому поводу заметить, что оба эти акта были инициированы военной элитой. Гутенберг, бывший директор компании Круппа, стального гиганта Германии, ставший в то время одним из вождей на-ционалистов и главой мощного газетного консорциума, тоже вмешался, пригвоздив "предателя Эрцбергера" к позорному столбу и объявив "социальные мероприятия" министра "экспроприацией" - возмущался Гугенберг - "среднего класса". Обвинение не осталось незамеченным, хотя Гугенберг явно оговорился, ибо класс, на который было направлено острие экспроприации, был отнюдь не средним, а высшим.

Действительно, абсентеисты почувствовали, что запахло жареным, и принялись спешно вывозить свою ликвидность в марках за рубеж, где конвертировали их в иностранную валюту. В конце 1919 года газета "Neue Zurcher Zeitung" опубликовала сведения о том, что к июню из страны "сбежало" 35 миллиардов марок. В период между 1914-м и 1918 годом из-за массивных вливаний бумажных денег, необходимых для финансирования ведения войны и практически не облагавшихся налогами, марка потеряла половину своей покупательной способности; это означает, что инфляция началась уже давно, но к началу 1920 года она резко ускорилась. Надежда Эрцбергера погасить инфляционную вспышку оказалась "дурным пророчеством". Это только не помогло обуздать и остановить инфляцию, но на деле только лишь усугубило ее.

Суд был подтасован, но обвинению так и не удалось найти никакого криминала в действиях Эрцбергера, он был кристально чист. Его оппонент, послушное орудие элит, Гельфрейх был найден "виновным в клевете и предъявлении фальшивых обвинений". Он был приговорен к уплате довольно значительных судебных издержек и смехотворно низкого штрафа, малость которого судьи объяснили тем, что "Гельфрейх сумел доказать истинность своих обвинений". Другими словами, клеветнические измышления Гельфрейха были признаны не беспочвенными, но лишь чрезмерными. Истец уплатил симво-лический штраф и отправился праздновать победу. Решение су-да покончило с политической карьерой ответчика: Эрцбергер бросил вызов абсентеистам и попытался, проложив плодотворную дорогу политического взаимопонимания между социалис-тами и прогрессивным крылом германской буржуазии, достичь возможного в условиях Веймарской республики. Именно поэтому, подобно самой республике, он и был обречен. После суда Эрцбергер ушел в отставку, покинув министерский пост и пообещав вернуться, когда буря уляжется.
Суд вынес свой вердикт 12 марта 1920 года. На следующий день республика пережила первый преторианский мятеж, так называемый путч Каппа-Лютвица [о котором немного позже].

<...>
Во время прогулки с одним из своих друзей по горам Кнейбена Эрцбергер 26 августа 1921 года попал в засаду, устроенную двумя какими-то юнцами, которые в упор изрешетили его пуля-ми и убили, прежде чем он смог укрыться за соснами.
Полиция неоднократно предупреждала Эрцбергера о возможности покушения. Никто не стал лить слезы по поводу убийства. Консервативная пресса писала: "Такой человек, как Эрцбергер, пока он был жив, всегда представлял собой угрозу". Убийцы - два молодых офицера, Генрих Тиллезен и Ген-рих Шульц - бежали в Венгрию не без помощи покровительствовавших националистам служащих баварской полиции.