В.Розанов. К 10-летию Государственной думы
Сегодня исполняется десятилетие Государственной Думы... И нет ума в России, который не спросил бы в самом себе: «Ну, что же? Какой результат?»
Ответов будет столько, сколько голов. Или, по крайней мере, - столько, сколько партий на Руси. А их довольно много.
Но русскому человеку, русскому обывателю, русскому гражданину, наконец, русскому «историческому человеку» не в смысле личной значительности, а в смысле памятования судеб своего отечества, хочется, я думаю, иметь свой ответ на этот вопрос, - самостоятельный, из своей души вынесенный, - а не навеянный из программ партий. И вот, думая общим сознанием, кажется, можно сказать обобщающее следующее:
1) Стало живее на Руси.
2) Стало энергичнее на Руси.
3) Можно закричать, - и все услышат. Ну, закричать - «Караул», - ну, закричать, - «Подымай красные флаги», - ну, закричать - «Держи вора!». Всякое можно закричать. Дело в том, что можно закричать, в «сути», а не в качествах крика.
«Звон вечевого колокола» вернулся. В этом большая «суть» Государственной Думы.
Горизонт стал неизмеримо шире и в значительной степени прояснился. Только теперь, когда мы имеем Государственную Думу, чувствуется и понимается, до какой степени ее необходимо было завести ранее, и притом -гораздо ранее, приблизительно во времена Александра I или Николая I, когда в России были только русские интересы и русские мысли, когда к стене России еще не придвинулась громада космополитических мыслей, миросозер¬цании, политики, лозунгов, фраз, - когда западничество было только «партией», а не «всем». Классическое время для введения Госуд. Думы было время Карамзина, адмирала Шишкова и Пушкина. Декабристы, в конце концов, верно угадывали момент. Он был пропущен. Но это могло быть видно не самим декабристам, а именно - нам, теперь.
Россия действительно оживилась, на Руси в самом деле все стало живее. Теперь страшно и невозможно представить себе «управление России», управление столько миллионным народом (в разные десятилетия оно менялось до удвоения), протянувшимся между тремя океанами, которое исходило из одной парадной комнаты, «кабинета министров», с зажженными канделябрами, с десятью - пятнадцатью чернильницами, и с десятком усталых голов, седых голов, которые «достигли всего земного»... и которым лично немно¬гое было нужно, кроме как «сидеть на месте». Что было там? Кто (по внутренности и существу) был там - было известно всем и целому миру только по сплетням, шепотам, пересудам, по подозрениям. Министры были «закрытые люди». Их лицо мало кто видел, их голоса никогда никто не слышал. Они проходили коридорами и жили в комнатах, но они не проходили по России и не жили в России.
Все «управление» России было какое-то отвлеченное, схематическое. Какие-то «астрономы управляли небом», а не то чтобы «небо говорило астрономам». Под «небом» я разумею российскую державу, русский народ.
Теперь кабинет астрономов растворился. Они все делают на виду. Услышали, наконец, их голос. Видят их ум. Возражают их уму. Есть «взаимодействие» управляющих и управляемых. Колоссальное дело.
«Все стало энергичнее»... О, гораздо. Это ни из чего так не усматривается, как из состава I Госуд. Думы в сравнении с теперешнею Думою, - и не за время войны, а до войны. «Общество» и «общественность», «народ русский» насколько он выражен Госуд. Думою, послал десять лет тому назад своими «избранниками» исключительно почти одних кадетов и значительное число «трудовиков» и более левых партий. Так что когда Дума собралась, пронеслось в кадетских газетах некоторое недоумение и смущение: с кем же они будут спорить? Кто им станет возражать? Представлялось, что Г. Дума - именно «арена спора», поприще «возражений». О каких-нибудь «националистах» там не было и помина, «октябристы» были в количестве смешном и жалком. Вообще, очень мало «левее кадет», и кадеты спорили с партиями лишь явно революционными.
Прошло всего десять лет, - всего минута, минуты истории. Что такое «десять лет» для «настроения страны»? Ведь «настроения» меняются только с десятилетиями. И вот мы тут наблюдаем работу исключительно и только Г. Думы, насколько она «кипит в своем соку». Настроение страны стало неузнаваемо!! И «неузнаваемо» по колоссальному ее передвижению в сторону охранения вообще, в сторону национального самосознания вообще. Революционные вспышки, знаменитые «университетские беспорядки» совершенно затихли, - и когда и как они затихли, мы даже не заметили. Как-то все «улеглось само собою», без определенного воздействия, без прямой борьбы против этой «болезненной сыпи» на теле России. Как это сделалось? Можно только объяснить одним, что всеобщее внимание перенеслось на Г. Думу, и как революцию, так и университеты оставили «в покое». А раз от них перестали «ждать» и на них «надеяться», на них «рассчитывать», - они вошли в свое русло и утихли. Россия, которая была определенно «революционною» до Г. Думы, всего через десять лет после ее работы, могла сказать - через десять лет ее «переработки России», - сделалась столь же определенно нереволюционною. Это решительно политическое «чудо» совершила, несом¬ненно, Г. Дума, и совершила как-то косвенно, боковым образом, и, несомненно, это будет иметь колоссальные культурные результаты: ибо «револю¬ционный дух», например, обнял всю литературу, журналистику, печать, - не давая просочиться в них каким-нибудь другим течениям, возникнуть каким-нибудь другим самостоятельным интересам (к религии, к философии, к историчности).
Оказывалось, все дело 10-15 лет назад состояло именно в некоторой свободе и в некотором признании «общественности» как величины самостоятельной, как ума самостоятельного и ценного; и в том, чтобы все это взять в «совет» и «дружбу» себе, а не пинать все это, не запёхивать все это под стол, в невидность, молчание и глухоту. Тогда странно было «посоветоваться», ибо все казалось (и было) революционным. Но «у страха глаза велики». «Посоветовались» - и все перестало быть революционным. Оказывалось, «ларчик просто открывался». И, увы, он открывался по европейскому шаблону. Это грустно признать, но делать нечего. Все дело запоздало, - и во времена Карамзина и Шишкова, Пушкина и Лермонтова, еще до придвижения к воротам Руси такой массы космополитизма и всяческих «измов» можно было бы сделать и устроить все это более «по-русски».
Вот то общее, что нужно сказать о Госуд. Думе, - и что скажет о ней всякий на Руси язык, скажет и друг Госуд. Думы, и ее недруг. Есть и такие недруги. Но и они должны сказать, что самою ненавистью к Госуд. Думе и парламентаризму вообще они обязаны Государственной же Думе и обязаны именно парламентаризму. «Все поправело» - относится и к ним, захватило и их. Это поразительно, что «самые правые» на Руси люди десять лет назад не были таковыми и тайно и явно шептали и вздыхали тоже по парламентаризму. Госуд. Дума только «вывела на кафедру» триумвират трудовиков, но они раньше были. А вот Пуришкевича, Замысловского и других Госуд. Дума и все десять лет «думства» - сотворили. По части идей и политических направлений, политических вкусов, Россия до Госуд. Думы была вообще настолько «левою», что решительно никакое удлинение в эту сторону было невозможно. Вспомним Герцена, Бакунина, Нечаева и прочее. Теперь «роды» такого человека, как Michel Bacounine, - на Руси невозможны. Все стало сравниваться, уравниваться и утихать. И великая законодательная деятельность Государственной Думы - быть может, не за горами.
Сказав об общем, должны сказать о частностях. Единственная уязвимая сторона в Гос. Думе - лежит в этих частностях... Партии господствуют над «русским духом», над «русским интересом»... Мало видно общегосударственного горизонта, мало глаза, заглядывающего в исторические дали. И -недостаточно практичности, которая, однако, быстро нарастает. «Мудрость растет с зубами», т. е. она растет вообще с годами, вообще с опытом. Никаким другим образом ее начать нельзя. Но вот что и здесь нужно заметить. Десятилетие Думы и в смысле факта и деловитости приходится приветствовать. Ведь как трудно было народу, населению перейти от полной бездеятельности - к деятельности почти универсальной, «ab ovo», все обнимающей, всего касающейся. Трудно было - скажем литературно, возродиться из «Обломова» - куда девать горькую истину - в «Штольца». Но каким-то чудом эта метаморфоза совершается, и что еще отраднее — в ней «русский человек» не теряет себя, а еще пуще даже русеет. Дело в том, что «парламент»-то заведен действительно по западному шаблону, но, однако, вошли в него все-таки русские люди; и стали «шаблон» примерять на себя, натягивать на себя, и тут «шаблон» несколько покривился, перекосился и обнаружил «русскую стать». Гос. Дума - не мертвое парламентарное явление, никого не копирует, ничему не подражает. Она есть живое русское явление, живой организм в живой стране. Это в ней самая «задачливая черта», самая обеща¬ющая. Повторяем, не за горами тот день и те дни, когда она заговорит великие речи и создаст могучие решения. Две-три удачи при выборах; кто знает, кто теперь растет, зреет среди юных, в эпоху ужасов, гроз, войны. И, может быть, русский Питт, русский Эдмунд Борк, русский Каннинг или Роберт Пиль сей¬час 17-летним мальчиком «подает снаряды» сражающимся...
Будущее темно. Но в смысле - отчетливости. Верим, однако, что из будущего придет к нам свет.


апрель 1916


Впрочем, писал Розанов про Думу и другое.