zikoff's Journal
[Most Recent Entries]
[Calendar View]
[Friends View]
Thursday, October 20th, 2005
| Time |
Event |
| 12:12a |
вот, сочинилось под-настроение
Есть свойства – существа без воплощенья,
С двойною жизнью: видимый их лик –
В той сущности двоякой, чей родник –
Свет в веществе, предмет и отраженье.
Двойное есть Молчанье в наших днях,
Душа и тело – берега и море.
Одно живет в заброшенных местах,
Вчера травой поросших; в ясном взоре,
Глубоком, как прозрачная вода,
Оно хранит печаль воспоминанья,
Среди рыданий найденное знанье;
Его названье: «Больше Никогда».
Не бойся воплощенного Молчанья,
Ни для кого не скрыто в нем вреда.
Но если ты с его столкнешься тенью
(Эльф безымянный, что живет всегда
Там, где людского не было следа).
Тогда молись, ты обречен мученью! | | 12:14a |
личное
Пытаюсь жене объяснить, что люблю ее как 40000 братьев.
Гыгыкает непристойно. | | 12:29a |
Внемли мне - Демон мне сказал в полночной тишине.
Внемли - я расскажу тебе о сумрачной стране
«Внемли мне, – молвил Демон, возлагая мне руку на голову. – Край, о котором я повествую, – унылый край в Ливии, на берегах реки Заиры, и нет там ни покоя, ни тишины.
Воды реки болезненно-шафранового цвета; и они не струятся к морю, но всегда и всегда вздымаются, бурно и судорожно, под алым оком солнца. На многие мили по обеим сторонам илистого русла реки тянутся бледные заросли гигантских водяных лилий. Они вздыхают в безлюдье, и тянут к небу длинные, мертвенные шеи, и вечно кивают друг другу. И от них исходит неясный ропот, подобный шуму подземных вод. И они вздыхают.
Но есть граница их владениям – ужасный, темный, высокий лес. Там, наподобие волн у Гебридских островов, непрестанно колышется низкий кустарник. Но нет ветра в небесах. И высокие первобытные деревья вечно качаются с могучим шумом и грохотом. И с их уходящих ввысь вершин постоянно, одна за другою, надают капли росы. И у корней извиваются в непокойной дремоте странные ядовитые цветы. И над головою, громко гудя, вечно стремятся на запад серые тучи, пока не перекатятся, подобно водопаду, за огненную стену горизонта. Но нет ветра в небесах. И по берегам реки Заиры нет ни покоя, ни тишины.
Была ночь, и падал дождь; и, падая, то был дождь, но, упав, то была кровь. И я стоял в трясине среди высоких лилий, и дождь падал мне на голову – и лилии кивали друг другу и вздыхали в торжественном запустении.
И мгновенно сквозь прозрачный мертвенный туман поднялась багровая луна. И взор мой упал на громадный серый прибрежный утес, озаренный светом луны. И утес был сер, мертвен, высок, – и утес был сер. На нем были высечены письмена. И по трясине, поросшей водяными лилиями, я подошел к самому берегу, дабы прочитать письмена, высеченные на камне. Но я не мог их постичь. И я возвращался в трясину, когда еще багровей засияла луна, и я повернулся и вновь посмотрел на утес и на письмена, и письмена гласили: запустение.
И я посмотрел наверх, и на краю утеса стоял человек; и я укрылся в водяных лилиях, дабы узнать его поступки. И человек был высок и величав и завернут от плеч до ступней в тогу Древнего Рима. И очертания его фигуры были неясны – но лик его был ликом божества; и ризы ночи, тумана, луны и росы не скрыли черт его лица. И чело его было высоко от многих дум, и взор его был безумен от многих забот; и в немногих бороздах его ланит я прочел повествование о скорби, усталости, отвращении к роду людскому и жажде уединения.
И человек сел на скалу и склонил голову на руку и смотрел на запустение. Он смотрел на низкий непокойный кустарник, и на высокие первобытные деревья, и на полные гула небеса, и на багровую луну. И я затаился в сени водяных лилий и следил за человеком. И человек дрожал в уединении; но убывала ночь, а он сидел на утесе.
И человек отвел взор от неба и взглянул на унылую реку Заиру, и на мертвенную желтую воду, и на бледные легионы водяных лилий. И человек внимал вздохи водяных лилий и ропот, не умолкавший среди них. И я притаился в моем укрытии и следил за человеком. И человек дрожал в уединении; но убывала ночь, а он сидел на утесе.
Тогда я спустился в трясину и направился по воде в глубь зарослей водяных лилий и позвал гиппопотамов, живущих на островках среди топи. И гиппопотамы услышали мой зов и пришли с бегемотом к подножью утеса и рычали, громко и устрашающе, под луной. И я притаился в моем укрытии и следил за человеком. И человек дрожал в уединении; но убывала ночь, а он сидел на утесе.
Тогда я проклял стихии проклятием буйства; и страшная буря разразилась на небесах, где до того не было ветра. И небо потемнело от ярости бури – и дождь бил по голове человека – и река вышла из берегов – и воды ее вспенились от мучений – и водяные лилии пронзительно кричали – и деревья рушились под натиском ветра – и перекатывался гром – и низвергалась молния – и утес был сотрясен до основания. И я притаился в моем укрытии и следил за человеком. И человек дрожал в уединении; но убывала ночь, а он сидел на утесе.
Тогда я разгневался и проклял проклятием тишины реку и лилии, ветер и лес, небо и гром и вздохи водяных лилий. И они стали прокляты и затихли. И луна перестала карабкаться ввысь по небесной тропе, и гром заглох, и молния не сверкала, и тучи недвижно повисли, и воды вернулись в берега и застыли, и деревья более не качались, и водяные лилии не кивали друг другу и не вздыхали, и меж ними не слышался ропот, не слышалось и тени звука в огромной, бескрайней пустыне. И я взглянул на письмена утеса и увидел, что они изменились; и они гласили: тишина.
И взор мой упал на лицо человека, и лицо его было бледно от ужаса. И он поспешно поднял голову и встал на утесе во весь рост и слушал. Но не было ни звука в огромной бескрайней пустыне, и письмена на утесе были: тишина. И человек затрепетал и отвернулся и кинулся прочь, так что я его более не видел.»
Да, прекрасные сказания заключены в томах Волхвов, в окованных железом печальных томах Волхвов. Там, говорю я, чудесные летописи о Небе и о Земле, и о могучем море, и о Джиннах, что завладели морем и землей и высоким небом. Много мудрого таилось и в речениях Сивилл; и священные, священные слова были услышаны встарь под тусклой листвой, трепетавшей вокруг Додоны, но, клянусь Аллахом, ту притчу, что поведал мне Демон, восседая рядом со мною в тени могильного камня, я числю чудеснейшей всех! И, завершив свой рассказ, Демон снова упал в разверстую могилу и засмеялся. И я не мог смеяться с Демоном, и он проклял меня, потому что я не мог смеяться. И рысь, что вечно живет в могиле, вышла и простерлась у ног Демона и неотрывно смотрела ему в лицо.
| | 1:47a |
1. Детство, отрочество, юность
Эдгар По был из древнего ирландского рода. Его дед с отцовской стороны,
генерал Давид По, в раннем возрасте был взят своими родителями в Соединенные
Штаты, полюбил свою новую родину и впоследствии весьма отличился во
время Войны за независимость. Генерал По в точном смысле слова был
патриотом. Чтобы одеть, накормить и пристойно устроить вверенных ему
голодных и оборванных солдат, он лишил себя всего своего
наследства. Американское правительство впоследствии не возместило его
убытков, к крайнему негодованию одного из ближайших друзей генерала
По, знаменитого Лафайэтта, который, посетив Америку в 1824 году, нашел
вдову генерала По скорей в стесненном положении, нежели в состоянии
благополучия, - ту самую женщину, которая в 1781 году сама выкроила и
наблюдала за приготовлением сотен одеяний для героических оборванцев
Лафайэтта. "Baltimore gazette", Балтиморская газета тех дней, со
старомодной трогательностью описывает это свидание: "Генерал Лафайэтт
чувствительно обнял мистрис По, восклицая в то же время со слезами: "В
сокровища музыки и воображения, страсти и тайны были дарованы какой-нибудь
фейной крестной матерью. Элизабет Арнольд отличалась в пении, танце и
драматической игре, и ей было так же легко исполнять роль Офелии и Корделии,
как изобразить с изяществом польский танец под волынку Давида По". Эдгар По
впоследствии всегда лелейно относился к памяти своей матери, и в самую
Сохранился рассказ о том, что, когда мистер Аллен и мистер Мэккензи,
услышав, что любимица публики, мистрис По, тяжело больна, пришли к ней, они
нашли ее в нищенском помещении на соломенной постели, в доме не было ни
монет, ни пищи, ни дров, вся одежда была заложена или продана, дети были
полуодетые и полуголодные, а младший ребенок был в оцепенении, ибо старуха,
за ним присматривавшая, чтобы успокоить его и придать ему силы, накормила
его хлебом, намоченным в джине. Устрашающая картина, в которой для Эдгара По
было много предвещательного.
чувство, которого всегда хотело впечатлительное сердце этого
юным земляком, Майльсом Джорджем. Совсем вскорости, - оттого ли, что Майльс
отказался вместо Эдгара открыть дверь Уэртенбэкеру, который как библиотекарь
и факультетский секретарь каждое утро обходил университетское общежитие,
чтобы осмотреть студентов, одеты ли они и готовы ли для работы, оттого ли,
что Эдгар не был расположен в понедельничное утро сосчитать грязное белье и
отдать его прачке, - но только они поссорились. Они не перешли, конечно,
низким образом от слова к делу, но, по старому доброму обычаю, назначили
друг другу бой, удалились в поле поблизости от университета, раза два
схватились, сообщили друг другу, что они вполне удовлетворены, пожали друг
другу руку и возвратились в университет самыми горячими друзьями, но не
обитателями одной и той же комнаты. После этого малого поединка Эдгар По
поселился в комнате, означенной числом 13.
Близкий университетский друг Эдгара По, Текер, описывает Эдгара тех
дней как любителя всякого рода атлетических и гимнастических игр. Карты и
вино были распространенной забавой среди студентов. Страсть Эдгара По к
сильным напиткам, как говорит Текер, уже тогда отличалась совершенно
особенным свойством. Если он видел искусительный стакан, он испивал его
(в духе) на звезду Аль-Аарааф - изящное место, более подходящее к их
божественности:
К ЛИГЕЙЕ
(Из поэмы Аль-Аарааф)
Лигейя! Лигейя!
Красивый мой сон.
Ты в мыслях, - и, млея,
Рождается звон.
Твоя ль эта воля
Быть в лепетах грез?
Иль, новая доля,
Как тот Альбатрос,
Нависший на ночи,
(Как ты на ветрах),
Следят твои очи
должны были бы стыдиться его благоприятного суждения?" Трудность заключается
в истолковании слова "суждение" или "мнение". Действительно, это мнение
всего мира. Но оно столь же ему принадлежит, как книга тому человеку,
который ее купил; он не написал книгу, но она - его; мир не создал мнения -
но оно ему принадлежит. Глупец, например, считает Шекспира великим поэтом -
но глупец никогда не читал Шекспира.
Я не верю в Вордсворта. Что в юности у него были ощущения поэта - это я
допускаю - в его писаниях есть проблески крайней утонченности - (а
утонченность есть истинное царство поэта - его El Dorado) - но они имеют вид
лучших вспоминаемых дней; и проблески, в лучшем случае, весьма малое
доказательство настоящего поэтического огня - мы знаем, что несколько
цветков там и сям возникают в расщелинах ледника. Он достоин осуждения за
то, что он истратил свою юность в созерцании с целью поэтизировать в зрелом
возрасте. С возрастанием его способности суждения, свет, который должен был
сделать ее очевидной, поблек. Его суждения, таким образом, слишком
корректны. Это трудно понять - но древние германские готы поняли бы это,
они, имевшие обыкновение обсуждать важные государственные дела дважды: один
Восстали между мной и ей.
После этого блестящего выступления в мире поэтического творчества, от
1831 года до 1833, жизнь Эдгара По снова затянута мглой, ибо мы о ней ничего
не знаем. Выше упоминалась некая Мэри, "sweetheart", влюбленность юного
Эдгара По. Рассказ об этой действительной или мнимой влюбленности помещен в
одном американском журнале в 1889 году, и Гаррисон воспроизводит его. Эта
Мэри говорит, что первый год по оставлении Кадетского корпуса Эдгар По
провел со своей теткой, с матерью своей будущей жены, Виргинии, мистрис
Клемм, в Балтиморе. Эдгар По был красивый, очаровательный молодой человек,
который писал стихи, каждая юная девушка в него влюбилась бы - и Мэри,
конечно, влюбилась. Волосы у него были черные и тонкие, как шелк, нос прямой
и четкие черты лица, бледно-оливковый цвет кожи, красивый рот, музыкальный
голос, глаза большие, серые и пронзительные, печальный, меланхолический
взгляд и притом такой, что как будто он мог читать сокровенные ваши мысли.
Между влюбленными встали препятствием бедность Эдгара По и один стакан вина.
Эдгар По напечатал в некотором балтиморском издании насмешливое
стихотворение к Мэри, - тогда, кроме бедности и одного стакана вина,
выступил на сцену обычный театральный дядюшка влюбленной Мэри, между дядей
описав предварительные приготовления, как их можно найти в одном из его
рассказов, называющемся "Приключение некоего Ганса Пфоолля", он оставил
землю и, делаясь все более и более воодушевленным, стал описывать свои
ощущения, по мере того как он восходил все выше и выше, пока, наконец, он не
достиг той точки в пространстве, где притяжение Луны превозмогало над
притяжением Земли, там происходила внезапная опрокинутость лодочки, и
великое смятение среди тех, кто в ней находился. К этому времени говоривший
сделался столь возбужденным, говорил так быстро и так жестикулировал, что,
когда перевернутость лодочки произошла и он, для большей выразительности,
хлопнул в ладони и топнул ногой, я был увлечен с ним в пространство и вполне
мог бы вообразить, что я был спутником в его воздушном странствии. Когда он
окончил свое описание, он извинился за свою возбудимость, над которой он
посмеялся сам же. Разговор перешел на другие предметы, и он скоро простился
со мной. Я более не видел его никогда... Что я слыхал о нем потом, опять и
опять, и год за годом, наряду с теми другими, кто говорит по-английски, об
этом упоминать бесполезно, - слышал о нем в выражениях хвалы иногда, иногда
в выражениях осуждения, доныне, когда он ушел, оставя за собой славу,
дававшая место не только Эдгару По и Виргинии с ее матерью, но и
трем-четырем нахлебникам, которых мистрис Клемм взяла, дабы сколько-нибудь
поправить хозяйственные дела. Один из них, Вилльям Гоуэнс, впоследствии
богатый и эксцентричный книгопродавец, оставил в своих воспоминаниях ценное
свидетельство: "В течение восьми месяцев или более "в одном доме мы были,
один стол нас кормил". В течение этого времени я много видел Эдгара По и
имел случай часто соприкасаться с ним, и я должен сказать, что я никогда не
видел его хотя бы под малейшим впечатлением напитка или снисходящим до
какого-либо ведомого порока. Это был один из самых вежливых, джентльменских
и умных собеседников, каких я встречал в течение моих путешествий и
остановок в различных частях земного шара; кроме того, у него было
добавочное побуждение быть благим человеком, как и хорошим супругом, ибо у
него была жена несравненной красоты и очарования; глаза ее могли бы
соперничать с глазами какой-нибудь гурии, а лицо ее могло бы бросить вызов
гению какого-нибудь Кановы; характер и настроение чрезвычайной нежности;
кроме того, она, по-видимому, столь же была предана ему и каждому его
интересу как юная мать своему первенцу... У Эдгара По была замечательно
после его напечатания, разошелся в количестве 300 000 экземпляров. Но при
таком успехе, внутреннем и внешнем, Эдгар По не имел дара извлекать из
своего творчества достаточного количества долларов. Ему платили гроши. Кроме
того, Эдгар По усердно писал критические статьи - наиболее слабая область
его творчества, ибо слаб и ничтожен самый предмет критики - американская
словесность, - и именно благодаря этому он приобрел множество врагов, тем
более обиженных, чем меньше они имели права обижаться на точное
засвидетельствование их литературных размеров и достоинств. Гаррисон
говорит: "С опубликованием в 1840 году сказок "Гротески и арабески" Эдгар По
находился в обстановке беспримерного духовного богатства не только по тому,
что он уже совершил, но также и по тому, что он обещал. Ляуэлль, Готорн,
Мотли, Эмерсон, Лонгфелло, Брайэнт, Ирвинг были его непосредственными
современниками и собратьями по искусству: лесные прогалины вокруг него -
тогдашние журналы - звучали напевными мужскими и женскими голосами;
литературные зверушки (animalcules), жаждущие признания, кишели повсюду и
наполняли повременную печать своими песенками. Среди них По вскоре стал
возноситься как гигант, и даже величественно себя державший Ирвинг, который
долгое время фигурировал в качестве верховного жреца американской
литературы, признал его гений - Ирвинг, который в сороковых годах был для
воспоминаний о Гомере и Вергилии, - он, быть может, не напал бы так яростно
на Лонгфелло, нежнейшего и очаровательнейшего из хамелеоновой школы поэтов,
самая сущность которых - окрашиваться тем и приобретать выдыхание того, чем
вырваться из руки и раза два клюнул мои пальцы, но вырваться не мог; лишь
через сколько-то секунд, когда я достаточно налюбовался им, я, стоя у окна,
разжал свои пальцы, и стремительно, ни разу не оглянувшись, как бы брошенный
вперед одним неукротимым порывом, он улетел в утреннее небо.
Я помню еще другого стрижа из времен моего детства в русской деревне. У
нас был очень большой деревянный дом, и я любил смотреть из сада, его
окружавшего, как, свистя, - и с свистом разрезая своими черными крыльями
вышний воздух, - стриж с размаху влетал в свою норку, в свое гнездо, там
высоко под крышей. Он никогда не ошибался в своем полете и, не замедляя
этого молниеносно быстрого лета, всегда метко и верно попадал в свою малую
норку. Но однажды, на закате солнца, утомился ли он необычно долгим полетом
или почувствовал в норке что-то неладное, что-то, быть может, постороннее,
или просто пришла его судьба, но только чуть-чуть он ошибся, влетая в свою
норку, и именно в силу незамедленности своего, всегда столь верного, полета,
он ударился о край пути к гнезду и убился. Он был еще полуживой, умирающий,
весь горячий и через минуту остывший, когда я его взял в свою детскую руку.
И у него, у этого быстрого черного гостя вечернего голубого воздуха, глаза,
еще за мгновенье столь зоркие, были затянуты бледной дымкой.
4. Смерть любви, любовь к любви, смерть
_могли_ вы порвать ваши штиблеты?" По, казалось, впал в полуоцепенелое
состояние, как только он увидал свою мать. Я рассказала о причине несчастья,
и она увлекла меня в кухню. "Не скажете ли вы мистеру (журнальный
обозреватель) о последней поэме Эдди? Если он только возьмет поэму, у Эдди
будет пара башмаков. У него есть рукопись - я относила ее на последней
неделе, и Эдди говорит, что это его лучшая вещь. Ведь вы скажете?" Мы уже
читали поэму в конклаве, и небо да простит нас, мы ничего в ней не поняли.
Если бы она была написана на одном из утраченных языков, мы так же мало
могли бы извлечь смысла из ее певучих гармоний. Я, помню, сказала, что это
верно лишь мистификация, которую По выдает за поэзию, чтобы увидеть, как
далеко его имя может налагать свою власть на людей. Но тут была ситуация.
Обозреватель был действенным орудием в разрушении штиблет. "Конечно, они
напечатают поэму, - сказала я, - и я попрошу К. поскорее все это устроить".
Поэма была оплачена тотчас и опубликована вскоре. Я думаю, что в собрании
стихов Эдгара По она рассматривается как чистосердечное произведение поэзии.
Но тогда она принесла поэту пару штиблет и двенадцать шиллингов в придачу".
Чем более ухудшалось состояние Виргинии, тем более и более угнетен был
Эдгар По, тем менее и менее мог он писать, тем сильней и сильней становилась
нужда в доме, и каждое новое ухудшение здоровья или обстоятельств жизни
затянуто тучами, горит ли в нежно-голубой синеве огнемечущее Солнце или в
тусклом и мертвенно-синем небе встает запоздалая ладья убывающего желтого
Месяца, ласков ли ветер или сбирается буря, которая топит корабли, вкруг
одинокого острова-утеса шумит и шумит, и плещет, и пенится неустающее
тоскующее Море, движеньями волн своих рисующее узоры, которые всегда
повторяются и каждое мгновенье возникают в первый раз. На острове-утесе нет
человеческой жизни. Там проходят только стройные невещественные тени,
живущие своей особой жизнью в часы Новолуния и умирающие в первый же миг
Полнолунья, чтобы снова возродиться, когда тонкий серп, начальный,
намекающий, явит в прозрачной лазури серебряный свой иероглиф. Люди не живут
на этом острове. Они могут к нему только приближаться. Не живут на нем даже
и птицы, они только вьются вкруг него и веют над ним своими крыльями в часы,
когда буря топит корабли. Так стоит тот остров-утес над водой и будет так
стоять, а Море, которое никогда не рассказывает своих тайн, никогда не
скажет, почему он такой, этот остров. Оно только с утра и до ночи, с ночи до
утра обнимает его бесконечным своим волненьем, и бросает пену, и
переливается, и шумит, шумит.
К. Бальмонт
St. Brevin l'Ocean.
1911. Сентябрь.
Бретань.
PS: Читай, сцуко, и ффтыкай. | | 2:11a |
Блин, нет в мире совершенства.
Пива - вагон, а сигареты кончились.
На улице 3-5 тепла, я вот думаю - идти
или уничтожить этот мир к едрене фене и создать
более адекватный? | | 3:19a |
Ой, меня осенило
Что меня заставляет сидеть, как придурка,
в темной холодной комнате у дурацкого компьютера -
вместо того, чтоб дернуть, хорошенько, пивка и нырнуть
под три одеяла к жене под бочок?
А я вам скажу, чего: КИБЕРПАНК!!! | | 3:42a |
вынес из комментов
Что за хуйня? какие-такие футуристы-символисты?
Ничего не понял.
ебанулись все, и скоро апокалипсис и всему пиздец. | | 3:54a |
Негра? В жопу?
Да ну - я расист - даже негритянку не стал бы | | 4:14a |
так
кого я еще сегодня не обидел?
Посылайте заявки.
А Бенджамин Франклин - пидорас. | | 11:15a |
вынесено из комментов
А у меня тоже! Тоже два мобильника!
Вон Motorola m3788 в шкафу лежит.
Я ей тебя в голову ударю, или в жопу засуну -
при встрече - на выбор.
(сам задумался) даже не знаю... Что лучше? Гы. =) | | 11:17a |
Your password is too easy to guess. It's recommended that you change it, otherwise you risk having your journal hijacked. Visit http://www.livejournal.com/changepassword.bml to change your password. Они там совсем сдурели? пароль типа "михаилевграфовичсалтыковщедрин" - гы! | | 1:21p |
Читаю "Магелланово Облоко" (Oblok Magellana) Лема.
Это штука посильней Фауста Гете. Серьезьно.
Сам Лем (а он жыфф до-сих пор, маладца) настаивал на том,
чтоб роман в его ПСС не включался. Гы.
Я в Лодзи был, и по улице Ленина ходил. Там в ночи
орган в костеле Баха играл. Сюрреализм. Только,
для полноты, картины живого Лема надо было еще встретить. | | 2:57p |
лирика
гимназистка гимназисткас | | 3:07p |
личное
Я ни разу в жизни не трахался с восемнадцатилетней девушкой.
Обидно, правда?
либо не 18, либо не девушки.
нет в мире совершенства. | | 3:43p |
А если я кокаин через десятирублевку - это можно? | | 3:47p |
Вновь о том, что день уходит с земли
В час вечерний спой мне
Этот день, быть может, где-то вдали
Мы не однажды вспомним
Вспомним как звезда всю ночь напролет
Смотрит синим взглядом
Лишь о том, что все пройдет
Вспоминать не надо
Лишь о том, что все пройдет
Вспоминать не надо
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Спой о том, как вдаль плывут корабли
Не сдаваясь бурям
Спой о том что ради нашей любви
Весь этот мир придуман
Спой о том как биться не устает
Сердце с сердцем рядом
Лишь о том что все пройдет
Вспоминать не надо
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет
Все пройдет и печаль и радость
Все пройдет так устроен свет
Все пройдет только верить надо
Что любовь не проходит, нет | | 4:02p |
У-у-у-у-у
Освещен розоватым жаром
Танцевального зала круг.
Места много летящим парам
Для кружащихся ног и рук.
Балерины в цветном убранстве
Развевают вуалей газ.
Это танец протуберанцев,
Это танец протуберанцев,
C"est la dance de protuberances.
Пляшут никель, железо, кальций
С ускорением в тысячу раз.
Это танец протуберанцев
Все планеты глядят на вас!
Белым пленникам некуда деться,
Пляшет солнце на их костях -
Это огненный пляс индейцев,
В перьях спектра вокруг костра.
Это с факелом, это с лентой,
И с гитарою для концон
И спиральный и турбулентный
В хромосфере встает танцор.
Из-под гранул оркестр как бацнет
Взрыв за взрывом, за свистом свист
That is danсe of protuberances
Длинноногих танцоров твист.
Вместо танца протуберанца
Это пляшут под звездный хор,
Арлекины и оборванцы
С трио газовых терпсихор.
И затмения диск - с короной
Граммофона в антракте дня,
Где летим в пустоту с наклона
Мы с тобой - два клочка огня,
Мы с тобой - два клочка огня,
Мы с тобой - два клочка огня.
У-у-у-у-у | | 4:20p |
продолжаем ебать свою дочь
Меж нами памяти туман,
Ты как во сне, ты как во сне.
Наверное, только дельтаплан
Поможет мне, поможет мне.
Наивно это и смешно,
Но так легко моим плечам.
Уже зовет меня в полет
Мой дельтаплан, мой дельтаплан.
Вот я надену два крыла
И ближе ты, и ближе ты.
Меня любовь оторвала
От суеты, от суеты.
Пусть людям крыльев не дано,
Но так легко моим плечам.
Уже зовет меня в полет мой дельтаплан,
Мой дельтаплан, мой дельтаплан.
О, этот час, когда крылом одним,
Сближаем мы грядущее с былым,
Когда внизу плывет Земля, плывет Земля,
Как будто детства дым.
Меж нами памяти туман,
Ты как во сне, ты как во сне.
Я верю, только дельтаплан
Поможет мне, поможет мне.
Наивно это и смешно,
Но так легко моим плечам.
К началу дня несет меня
Мой дельтаплан, мой дельтаплан.
Наивно это и смешно,
Но так легко моим плечам.
К началу дня несет меня
Мой дельтаплан, мой дельтаплан. | | 4:36p |
я эту гирю добью!
Вот одна из тех историй,
О которых люди спорят,
И не день, не два, а много лет.
Hачалась она так просто -
Hе с ответов, а с вопросов -
До сих пор на них ответа нет.
Почему стремятся к свету
Все растения планеты,
Отчего к морям спешит река?
Как мы в этот мир приходим,
В чём секрет простых мелодий,
Hам хотелось знать наверняка.
Замыкая круг,
Ты назад посмотришь вдруг.
Там увидишь в окнах свет,
Сияющий нам вслед.
Пусть идут дожди -
Прошлых бед от них не жди.
Камень пройденных дорог
Сумел пробить росток.
Открывались в утро двери,
И тянулись ввысь деревья,
Обещал прогноз то снег, то зной.
Hо в садах рождённых песен
Ветер лёгок был и светел,
И в дорогу звал нас за собой.
Замыкая круг,
Ты назад посмотришь вдруг.
Там увидишь в окнах свет,
Сияющий нам вслед.
Пусть идут дожди -
Прошлых бед от них не жди.
Камень пройденных дорог
Сумел пробить росток.
Если солнце на ладони,
Если сердце в звуках тонет,
Ты потерян для обычных дней.
Для тебя сияет полночь,
И звезда спешит на помощь,
Возвращая в дом к тебе друзей.
Замыкая круг,
Ты назад посмотришь вдруг.
Там увидишь в окнах свет,
Сияющий нам вслед.
Пусть идут дожди -
Прошлых бед от них не жди.
Камень пройденных дорог
Сумел пробить росток.
Свой мотив у каждой птицы,
Свой мотив у каждой песни,
Свой мотив у неба и земли.
Пусть стирает время лица,
Hас простая мысль утешит:
Мы услышать музыку смогли.
Замыкая круг,
Ты назад посмотришь вдруг.
Там увидишь в окнах свет,
Сияющий нам вслед.
Пусть идут дожди -
Прошлых бед от них не жди.
Камень пройденных дорог
Сумел пробить росток. | | 4:42p |
Всё отболит, и мудрый говорит:
"Каждый костёр когда-то догорит,
Ветер золу развеет без следа."
Но до тех пор, пока огонь горит,
Каждый его по-своему хранит,
Если беда и если холода.
Раз ночь длинна, жгут едва-едва
И берегут силы и дрова,
Зря не шумят и не портят лес.
Но иногда найдётся вдруг чудак,
Этот чудак всё сделает не так,
И его костёр взовьётся до небес.
Ещё не всё дорешено,
Ещё не всё разрешено,
Ещё не все погасли краски дня,
Ещё не жаль огня,
И бог хранит меня.
Тот был умней, кто свой огонь сберёг,
Он обогреть других уже не мог,
Но без потерь дожил до тёплых дней.
А ты был не прав, ты всё спалил за час,
И через час большой огонь угас,
Но в этот час стало всем теплей.
Ещё не всё дорешено,
Ещё не всё разрешено,
Ещё не все погасли краски дня,
Ещё не жаль огня,
И бог хранит меня. | | 4:47p |
-10 слабо?
Ту собачку, что бежит за мной,
Зовут Последний Шанс.
Звон гитары и немного слов -
Это всё, что есть у нас.
Мы громко лаем и кричим,
Бросая на ветер слова,
Хотя и я знаю о том,
Что всё это зря.
На моих шузах лежит
Пыль многих городов.
Я раньше знал, как пишутся буквы,
Я верил в силу слов,
Писал стихи, но не стал поэтом,
И слишком часто был слеп.
Моё грядущее - горстка пепла,
Моё прошлое - пьяный вертеп.
Но были дни, которые запомнятся мне навсегда,
Другая жизнь, иные времена -
Грязный подвал и на стенах - женщины,
Отчизна которых туземный атолл,
Сомнительный звук, но в каждом аккорде -
Слепая вера в рок-н-ролл.
Но кто-то разбил хрусталь наших грёз
И вырвал из жизни дни,
Дни, когда мы верили в то,
Что всё ещё впереди.
Твёрдым шагом мы идём вперёд,
Нам нечего терять.
И нет сил, чтобы бросить всё
И сызнова начать.
Но если ты чувствуешь это,
Как чувствует негр блюз,
Тогда моя собачка права,
И, может быть, ты поймёшь меня.
А ту собачку, что бежит за мной,
Зовут Последний Шанс.
Звон гитары и немного слов -
Это всё, что есть у нас.
Мы громко лаем и кричим,
Бросая на ветер слова,
Хотя и я знаю о том,
Что всё это зря. | | 5:09p |
О чём поёт ночная птица
Одна в осенней тишине?
О том, с чем скоро разлучится
И будет видеть лишь во сне,
О том, что завтра в путь неблизкий
Расправив крылья полетит,
О том, что жизнь глупа без риска,
И правда всё же победит.
Ночные песни птицы вещей
Мне стали пищей для души.
Я понял вдруг простую вещь,
Мне будет трудно с ней простится.
Холодным утром крик последний
Лишь бросит в сторону мою,
Ночной певец, я твой наследник,
Лети я песню допою... | | 5:13p |
Напои меня зелием своим,
Напои меня зелием своим,
И печаль растает, словно дым,
Словно дым.
Если я не пьян - как-то всё не так,
Если я не пьян - как-то всё не так,
Без слепой надежды жизнь - пустяк,
Жизнь - пустяк.
Ни вина, ни ласки не жалей,
Песней нежной душу мне согрей.
Унеси меня за семь морей,
За семь морей, за семь морей,
За семь морей.
Огради меня от земных забот,
Огради меня от земных забот,
Жизнь летит и никого не ждёт,
Никого не ждёт.
Ни вина, ни ласки не жалей,
Песней нежной душу мне согрей.
Унеси меня за семь морей,
За семь морей, за семь морей,
Е-е-е!
Если я не сплю, значит, я лечу,
Если я лечу, значит, я не сплю,
Если я живу, то я люблю,
Я люблю.
Ни вина, ни ласки не жалей,
Песней нежной душу мне согрей.
Унеси меня за семь морей,
За семь морей, за семь морей,
Е-е-е!
Семь морей!
За семь морей!
Е-е-е!
Семь морей!
За семь морей!
Е-е-е!
Семь морей!
За семь морей!
Е-е-е!
Семь морей!
За семь морей! | | 5:15p |
Пришол сегодня на фирму в жопень просто.
В отдел кадров - для загранпаспорта штамп и подпись.
куда собрался, кто ж тебя выпустит?!
А я ничего не знаю!
А гуардс?!
Блин, все знают.
Говорю, хочу в декабре в Молдову съездить, винца попить.
Ну, если в Молдову - то ладно.
А я - в Новую Зеландию, Гы гы. | | 5:25p |
Пошел себя в рамблере поискать.
База данных "современная Россия". "Наследие отечества".
Рубрика: БИБЛИОТЕКА . Классическая и современная проза
Автор и/или источник:
ЗЫКОВ ЮРИЙ
СВОБОДНО РАСПРОСТРАНЯЕМЫЙ CD-ROM ОБЩЕДОСТУПНЫЙ. РОССИЯ
А бабок с них нельзя срубить хоть немного? | | 5:37p |
нет, я эту гирю сегодня добью точно!
Холодная ноябpьская ночь. Сыpая пpомозглая тьма давит на воспаленный
мозг, туман клубится в pасселинах скал, пахнет болотом и pосистым лугом.
Озеpа таинственны, озеpа хpанят эхо кpиков улетевших к югу птиц. Мpак над
Ойкуменой. Кто-то из мpака беззвучно обpащается ко мне.
Извилистые доpоги, заповедные пути познания. Аpомат тайны на стpаницах
дpевних фолиантов. Годы напpяженных поисков, pазочаpований и откpытий... Я
- всего-лишь мимолетный вопpошающий взгляд, бpошенный Твоpцом на свое
непостижимое твоpение - Сущее. Я - паломник, пpишедший в Стpану Тысячи
Хpамов пpосить благосклонности и покpовительства богов. Я вижу хpанилища
знания - величайшие библиотеки Ойкумены - я pазговаpиваю с Дpевними и
Мудpыми. Я жажду - и вода познания утоляет жажду, божественную жажду
pазума. Звезды свеpкают яpче в ночи - когда дух, ищущий Истины, обpащает на
них взоp. Я не ведаю покоя. И я спpашиваю тебя - кто ты?
Кто я? Hочь безмолвствует. Лишь козодой плачет в кустаpнике...
Звезды тоскуют и pоняют слезы в озеpа. Ветеp шумит над кpонами деpевьев,
ветеp - холодный бpодяга, вечный бpат мой, пpишелец из далеких севеpных
стpан. Чеpный оpешник в овpаге слушает бесконечную сагу жуpчащего сpеди
коpней pучья. Туман выползает из кладовой лесного бога. Туман стpуится над
водой - и голоса слышны явственней.
Мы были, мы существовали, мы любили и были любимы. Мы постpоили эти
мpамоpные двоpцы на беpегах синих озеp. Мы изваяли эти пpекpасные статуи -
нашими мыслями и ощущениями пpопитана эта дpевняя земля - ты чувствуешь,
как с каждым новым глотком воздуха они пpоникают в тебя?
Я чувствую. Я смотpю. Мне даны глаза. Я могу видеть.
Вода озеp чеpна и неподвижна - лишь желтые осенние листья, увлекаемые
ветpом, медленно пpоплывают мимо. Руины на беpегу, камень, источенный
вpеменем. В тумане видения - нет, это пpекpасные юные девы, суpовые воины,
мудpые и печальные боги - статуи в лунном свете, на беpегах холодных ночных
озеp. Летучие мыши поpхают в воздухе. Кpичит в чаще одинокая птица.
Безумие, кипящая на земле кpовь, плоть, pазpываемая гpубым железом.
Жажда убивать - знакомо ли тебе это опьяняющее чувство? Лязг стали, кpики
умиpающих, запах пожаpищ... Я - воплощение яpости дpевних суpовых богов, я
меч их десницы. Чеpные тучи заслоняют высокое небо - беда идет с Востока.
Клинки тупятся, щиты pасщепляются, гоpдые pогатые шлемы падают на землю под
удаpами тяжелых двуpучных мечей. Когда вpаг входит в твое жилище - ты волен
выбиpать. Жить, подобно pабу, или достойно умеpеть в битве. Вечные боги -
свидетели моих деяний. Я сделал свой выбоp. И я спpашиваю тебя - что сделал
ты?
Что сделал я? Остоpожная Луна, Око Hочи, выглядывает из-за кpая тучи.
Hочная дубpава напоминает готический хpам. Когда лунный свет падает
сквозь ажуpную pезьбу ветвей, когда туман меж стволов деpевьев течет,
подобно Реке Вечности - лес оживает, лес говоpит.
Белая колонада, тоpжественная тишина высоких залов, статуи божества у
Алтаpя. Я - весеннее дуновение теплого ветpа. Я - лилия, pаспустившаяся в
долине. Я танцую в хpаме, пpед Алтаpем. Моими устами божество говоpит со
смеpтными. Я веpно служу своему повелителю - я отвеpгаю земную любовь во
имя любви небесной. Весь неpастpаченный пыл моей юности я пpиношу к Его
пpестолу - и я говоpю - пусть огонь веpы, ставший огнем моей души - пылает
вечно. Я веpю, я люблю, я пылаю. И я спpашиваю тебя - чему веpишь ты?
Чему я веpю? Все затихло пеpед pассветом - час между Волком и Собакой -
в этот час демонам дана власть над душами смеpтных...
Мpак угpожающе обступает меня. Я постpоил дом, я pодила сына, я пеpеплыл
моpе, я спел песню, мы сделали нечто - а ты? Голоса гудят под pаскидистыми
ветвями дpевнего дpева - голоса в ночи...
Hо и эта бесконечная ночь заканчивается. Вот уже тьма отступает, птицы
пpосыпаются в pощах - скоpо взойдет солнце. Туман pассеивается - и ночные
миpажи исчезают без следа. День обещает быть хмуpым и дождливым.
Я поднимаюсь с холодной земли. Здесь, сpеди обpосших мхом коpней стаpого
седого тополя, я пpовел бессонную ночь. Мне кажется, что-то было со мной
этой ночью. Возможно, это всего-лишь плод моего больного вообpажения.
Мой взгляд падает на поляну пеpед деpевом. Я вижу то, что не заметил
вчеpа вечеpом, выбиpая место для ночлега - несколько стаpых, покpытых мхом
камней, каменных глыб, вpосших в землю. Hеpазбоpчивые полустеpтые надписи
на камнях - знакомые pуны Всеобщего Алфавита, но смысл слов темен и
ускользает от понимания. Дpевнее кладбище дpевнего наpода, давно
исчезнувшего в тумане вpемен...
Я выхожу на Тpакт. Меня ожидает долгая доpога - новые гоpода, новые
встpечи, новое знание. Сжимая посох пилигpима в pуке, я иду навстpечу дню.
Вопpосы - вечные вопpосы - отвечу ли я на них когда нибудь? | | 5:56p |
лирика
ты меня не любишь не жалеешь
я по собачьи дьявольски красив | | 5:59p |
так
-10 еще нет, поактивней нахуй пожалуста.
остапа несло. | | 6:59p |
ОТ ЛУКИ СВЯТОЕ БЛАГОВЕСТВОВАНИЕ
А безбородый Иосиф Мать Его так и не познал? |
|