| 12:11a |
Из старенького
Я бреду и не чую тропы, что казалась крута.
Я растратил тоску, оглянуться себе запретив.
И не хочется думать о том, что добрел в никуда,
И не тянет завидовать тем, кто отстал на пути...
Прогоревшие дни оголенной рукой вороша,
Я заглядывал в тьму, бесполезно строкой ворожа,
И мерещилось- тень освещала мне черным лучом.
Непройденные вёрсты, которым я был обречен...
Но не выбился колос- а собственно,был ли посев?
Только почва в узорах морщин- в ожиданьи ростка..
Я наполнен безмолвием пальм, не познавших века,
В непонятной гармонии с шумом колес на шоссе...
(1999) |
| 12:24a |
Однажды, после разговора о так называемых жестокостях
средневековья, он мне сказал:
-- На самом деле это никакие не жестокости. У человека
средневековья весь уклад нашей нынешней жизни вызвал бы
омерзение, он показался бы ему не то что жестоким, а ужасным и
варварским! У каждой эпохи, у каждой культуры, у каждой
совокупности обычаев и традиций есть свой уклад, своя,
подобающая ей суровость и мягкость, своя красота и своя
жестокость, какие-то страдания кажутся ей естественными,
какое-то зло она терпеливо сносит. Настоящим страданием, адом
человеческая жизнь становится только там, где пересекаются две
эпохи, две культуры и две религии. Если бы человеку античности
пришлось жить в средневековье, он бы, бедняга, в нем
задохнулся, как задохнулся бы дикарь в нашей цивилизации. Но
есть эпохи, когда целое поколение оказывается между двумя
эпохами, между двумя укладами жизни в такой степени, что
утрачивает всякую естественность, всякую преемственность в
обычаях, всякую защищенность и непорочность!
(Герман Гессе, "Степной волк") |