Это очень мамское; мало кому будет интересно. Больше для себя, на память, ну и вдруг кому-нибудь пригодится. Пока не всё забыла.

К моменту отлучения Арсению было 2 года и месяц. Почти до самого последнего момента кормление доставляло нам обоим только удовольствие. Да, оно нисколько не мешало мне ходить на работу и иногда уезжать на пару дней; Арсюха с радостью оставался с бабушками и всегда точно знал, у кого имеет смысл просить грудь, а у кого нет. Всё, чем пугают мам, не бросивших кормить заметно раньше, было не про нас.
Когда стала резаться последняя очередь зубов, случилось несколько беспокойных ночей. Грудь оказалась изрядно покусана и долго не заживала. Помогало только не кормить ощутимое время (около суток), но потом всё начиналось заново. Провозившись пару месяцев и убедившись в этом, я решила попробовать договориться.

К тому времени грудь требовалась Арсюхе перед сном, иногда во сне, иногда при пробуждении. Как раз тогда он стал спать заметно спокойнее и впервые несколько раз подряд проспал почти до утра.
Днём грудь была уже не нужна. Еды и развлечений хватало; моё возвращение с работы с недавних пор отмечалось заливистым хохотом с объятиями; утешение не требовалось. Как-то раз во дворе мама ровесника спросила, как у нас с утешением. Я попыталась вспомнить последние месяцы и в конце концов ответила:
- Мы не огорчаемся.

Мы начали отлучение в воскресенье 15 июня.
В гостях была Арсюхина бабушка. Она уложила его спать днём.
Вечером мы остались укладываться вдвоём.
- Не надо, - сказала я, когда он привычно потянулся к груди, - мне больно. Как ни странно, Арсюха довольно быстро согласился! Если бы за месяц до того кто-то сказал мне, что такое возможно - не поверила бы! Вздохнув не слишком тяжело, он заснул у меня на руках.
Ночью кормились как обычно, утром тоже.
Следующие три ночи прошли точно так же. Стало заметно легче. Правда, днём никак не удавалось поспать. Но это не было новым: Арсений довольно часто отказывался от дневного сна и раньше.

Утром четверга я опять проснулась искусанная. Арсюха наотрез отказывался от предлагаемых воды и йогурта.
- Знаешь что, - предложила я, - а пошли на кухню есть макароны!
Видел бы кто-нибудь эту широкую улыбку! Восторженно повторяя "Аоны! Аоны!" Арсюха побежал завтракать.

В ночь на пятницу (пятую ночь) грудь не просил, зато сквозь сон кричал "есть! есть!" Вначале требовал булку, но перспектива отрезать булку почему-то испугала спящую меня. Сторговались на йогурте. Почему меня не напугал мокрый, липкий и холодный йогурт в постели - загадка, но мышление спящего человека имеет особенности. Я пошла на кухню, но за те полминуты, что я возилась в холодильнике, Арсюха заснул.

В тот же день наконец удалось поспать днём. Почему-то это меня воодушевило.

В ночь на субботу, ближе к утру, я решила сдаться - мы легли поздно, и очень хотелось ещё поваляться. Впрочем, помогло мало; пришлось всё-таки двигаться на кухню играть и готовить завтрак. Ненавижу ранние подъёмы; к счастью, впоследствии выяснилось, что Арсений так и остался "совёнком".

На этом всё и закончилось. Ну, почти.
Я давала грудь ещё два раза: когда через неделю вдруг снова пришло молоко, и ещё через неделю, когда Арсюха простудился и очень просил. Кажется, в тот раз молока уже не было, но он уснул довольный.

Да, в наших отношениях ничего не изменилось. Я, дурочка, ещё боялась. Обид не было; Арсений по-прежнему любит засыпать у меня на руках, и даже в той же позе. И так же успокаивается, прижавшись ко мне, если проснётся среди ночи.
Кстати, обещанного некоторыми чуда со сном не произошло. Он всё так же иногда спит, а иногда просыпается, и почти никогда не хочет идти спать.
Зато теперь я точно знаю, что интерес ко мне не был чисто гастрономическим.

А ещё в первые дни я удивлялась, сколько же он ест! Мне казалось, молока уже почти не должно было быть. Ну, значит, было.