Зверозяб

Сто оттенков шока
Я такое уже видел - когда огласили приговор Толоконниковой, Алехиной и Самуцевич.
Толпа охнула - волной, новость разошлась не мгновенно, волна расходилась несколько секунд. Там плакали, там матерились, орали.
Да, ждали всего, но, как оказалось - не верили.

По шестому мая приговора пока что не было, Терехин пишет о дне, когда обвинение объявило свои окончательные требования.

Они в клетке лишь потому, что в тот день я шел правее на двадцать метров. Или лишь потому, что мы остановились перекурить у набережной, выбравшись с моста.
Может, там бы не было моего прекрасного огромного тезки или политолога из МГУ.
А был бы я, например.
И была бы у меня своя камера вот уже два года и страница вот тут вот.
И младенец Федорстепаныч не готовил бы мне по утрам кофе.

Второго февраля в 13-00 на улице.
И в день приговора - тоже.

Эмиль Терехин: Сто оттенков шока
Мы забили фойе Замоскворецкого суда, когда прокуроры, сменяя друг друга, просили судью критически отнестись к показаниям обвиняемых. На улице было очень холодно, а внутри очень жарко, мы раздевались, но это не помогало. После каждой новой просьбы - этому шесть лет, а тому пять, нам становилось душно, невозможно дышать.

Слышно было плохо, каждый шорох обрывал речь карателей, но люди до изнеможения смотрели на этот прямоугольник, приколоченный к стене, снизу вверх, как на божество, ожидая от него хотя бы какой-то милости. Не дождались, ни для одного из них, ни для одного из нас.

Не говорите мне, что вы заранее это знали, что так и должно было быть. Фойе заполонили те, которые ходили на Болотный суд с самого начала. Взрослые разумные люди, не глупее тех, которые всегда все знают. Ходили ЛЮДИ, которые до последнего верят во что-то неразумное - чудо, просветление разума у карателей, в их страхи за возможные последствия оккупации.
Нет, все их плебейские комплексы выйдут наружу. Их месть за то, что хотела стать певицей, а пошла в прокуратуру, были задатки стать художницей, а стала судьей. И выше такие же - тот мог стать ученым, а стал министром, этот хотел быть положительным, но понимает, что вор и убийца…

Мы дослушали, но не чувствовали, конец ли это. И этот, разрывающий реальность, вопль матери Барабанова, показал нам, что надо выйти на холод. Мы повалили, у входа я увидел сестру Луцкевича, прибитую к стене пятью с половиной годами. Она сказала- я в шоке. Я ответил автоматически, из подсознания - я тоже. А потом понял, что все, абсолютно все люди, испытывают подобное состояние.
У них разные лица, кто пробует шутить, кто молчит в пол. Это разные обертки паралича.
Сто оттенков шока.