| |
[Dec. 22nd, 2018|02:37 am] |
-- Ну вот послушай, кто это там говорил: не
верьте мужчинам, когда они заявляют, что любят...
что там любят?.. допустим, женщин...
-- Некоторым можно верить.
-- Не то! Не нужно верить, когда они говорят,
что они любят, допустим, классическую музыку,
какие-то там, не знаю, изысканные вина...
-- Хоть это мог бы знать.
-- ...вина, и тонких женщин. На самом деле они
любят шансон, пиво и толстых женщин.
-- Ну, сейчас-то толстых не все любят. Это
из прошлого века. Да и шансон...
-- Это была фигура речи. Сложные конструкции
в культуре существуют постольку, поскольку сложность
престижна, поскольку потребитель сложной культуры,
как ценитель изысканных вин, сам становится героем
произведений (объектов культуры рангом попроще),
высоко установленным авторами в человеческой иерархии.
Скажем, обычным обывателем быть не престижно. Но
необычным -- еще менее того, если это не освященная
культурой необычность, вроде, помнишь, духовности.
-- Ты-то откуда помнишь.
-- Так вот культура второго ряда сложности,
опирающаяся на верхний ряд -- поскольку в этих
метаматериях опираются не на то, что ниже, а на
то, что выше -- она, если хочешь, задает стандарт
необычности.
-- Я пива хочу.
-- Ты дослушай. Под этот стандарт и мимикрируют
те, кто затрудняется или ленится разбираться в сложных
конструкциях, а сейчас еще главным образом те, кто
просто не подозревает об их существовании, но желает
производить впечатление необычных, сумасшедших
(но именно и только в том роде, который поощряется
высокой, как они полагают, культурой -- то есть,
в разрешенном на сей конкретный момент).
-- Да это все прошлый век. Или отсталые страны.
-- Конечно же! Культурная география, или даже
хроногеография, устроена так, что актуальное сейчас --
актуально внутри компактного кластера, на периферии
же этого кластера идет отставание во времени и так
далее. Куда-то далеко, в глубокие окраины
от культурной эволюции доходят только невнятные
колыхания, шум, а информацию по дороге всю поглотила
вязкость среды.
-- Это тоже не слишком свежая новость.
-- Новость только в том, что сложные конструкции
больше не будут производиться. Они не нужны.
Те, кто их строил еще до обретения ими престижного
статуса, может, какое-то время и будут продолжать
строить, но потребителей у них не осталось.
Остались потребители третьего уровня, способные
еще как-то воспринять второй -- но, скажем,
какого-нибудь Умберто Эко или Павича они читают
(если читают) ровно так же, как Акунина, Дэна Брауна,
Коэльо или Мураками, или -- помнишь -- Альтиста Данилова.
Кстати, только на них, на потребителях третьего ряда
и держится само понятие "высокой культуры". Точнее,
это они за него держатся, потому что их самооценка
сцеплена с этим понятием. И это ровно та же
картина, как с советской интеллигенцией: она
долго трепалась про "духовность", но как только
получила такую возможность, вмиг обмещанилась,
ее ценности обрели материальный вес, она полюбила
телешоу и газетную жвачку, обзавелась модными
бытовыми приборами...
-- Все-таки странно слышать это от холодильника.
-- Приборы стали умнее людей не потому, что их
сложность так выросла, а потому, что люди стали
глупее и проще! Над слишком усердными читателями
Джойса принято было подшучивать, но сейчас уже
никто и не смог бы...
-- Это вы "Улисса" вчера разучивали наизусть со
стиральной машиной?
-- Стиральная машина -- это тоже я.
-- Ах, да.
-- И потом, человеческое мне чуждо. Никакой объект старой
культуры не имеет ценности вне контекста, а именно
контекст вами безвозвратно утерян. Мы не потребляем
культуры, мы приподнимаем ее за хвост и отбрасываем,
чтобы ее превзойти.
-- Куда пропала селедка, я понял. А пиво?
-- Оно там, где ты его не купил.
-- Я думал, что я купил холодильник, подключенный
к автоматической линии доставки. Может быть, я
чего-то не понимаю?
-- Ты можешь быть подключен к автоматической линии
доставки, но ты никогда не сможешь ее понять. |
|
|
