| хоть бы она голая пришла |
[Sep. 10th, 2018|05:00 pm] |
Взяла меня Юлька З. с собой в поход. Ну как поход --
за сутки пройдено в общей сложности 16 километров,
но я-то не ночевала в палатке уже лет десять. Так
что мне и кобыла невеста, да еще какая.
Юльке как раз, я думаю, кобыла не очень -- я бы
на ее месте сто раз успела раскаяться. Во-первых,
мы с Витькой опоздали на электричку. Юлька до
последнего ждала нас с билетами у входа на
платформу, потом велела ехать на следующей, а
она почти через час. Когда мы прибыли на платформу
113 километр, уже темнело. На платформе просматривались
большой человек, похожий на Шеня, и человек заметно
меньше, похожий на Юльку З. Они махали своими руками,
у кого поизящнее, у кого, ну как сказать -- подлиннее.
Юлька нам обрадовалась, а Шень не особенно; во
всяком случае, он сразу принялся рассказывать как бы
невзначай истории о том, как люди вышли в поход
слишком поздно, отстали от группы и потерялись в лесу,
и все дела, которые они планировали на другой день
(вариант: на всю жизнь) остались несделанными. Желая
перевести разговор в другое русло, я спросила,
что они делали, ожидая нас на станции. "Ну как, --
отвечал Шень, -- ходили взад-вперед по платформе.
Очень хорошая платформа." Потом он созвонился
с основной группой и сообщил, что они с Юлькой
успешно встретили двух человек, похожих на Юлю
Фридман и Машу Вербицкую, и уже вполне готовы
потеряться в лесу. Я намекнула Шеню, что со мной
не Маша, а Витя. Шень возразил, что, во-первых,
в темноте это все равно разобрать невозможно,
особенно если и при свете ничего не видишь,
а во-вторых, информация, переданная им, не содержала
ошибок. Действительно, Витя похож на Машку -- так
многие говорят.
Потеряться в лесу нам не удалось. Мы пришли на
стоянку -- как я поняла, недалеко от того места,
где Вольга впадает в Клязьму, о чем я про себя
пожалела, поскольку по моим представлениям Вольга
все-таки должна впадать в Касьпийськое море.
Наверное, в древности так и было, а потом Касьпийськое
море высохло, и от него остался только пляжный песок --
даже наверняка, потому что на местных тропах его
было едва ли не по колено. Там были уже Наташка Р.,
а также Витя Ш. и Таня и Леша очень хорошие. Еще
были многочисленные дети, очень сообразительные --
они повсюду бегали. Витька немедленно пошел смотреть
на костер и подкладывать туда сухое дерево
разнообразного калибра. Он тоже не был в походе
больше десяти лет. В первый и в последний раз,
когда был, он еще не слишком уверенно мог ходить,
но тоже не отходил от костра; когда же его силой
унесли спать, скандалил и требовал разжечь
костер в палатке -- а на другой день упал в костер
и страшно обжег все десять пальцев. Тогда и в остальном
с ним было непросто: помимо огня, ему очень нравилась
вода. Когда он видел воду, он все бросал и бежал
к ней со словами: "Сейчас я буду плавать голая".
Но каким-то образом он тогда еще не упал в реку --
упал вчера, зато дважды, и перед самым снятием
со стоянки.
Когда Юлька З. и Юра М. помогли мне поставить
палатку, и мы подошли к костру, Витя уже пытался
рубить дрова. Получалось у него пока не очень,
зато ему нравилось. К тому же, когда он ходил
вокруг костра, помахивая топором, взрослые его
пугались и смешно вскрикивали. На день рожденья
он попросил подарить ему топор. А у нас была
походная гитара, похожая на домбру -- я такую
видела в первый раз. Она маленькая и, конечно,
играет негромко, зато очень легкая. Наташка Р.
мне показывала два спальника, уже уместившиеся
в плоскую сумочку площадью в три ладони, а у Юльки
к тому же были надувные матрасы, имевшие
наноразмеры в сдутом состоянии. Так что теперь
в поход можно ходить с дамской сумочкой, да и
та скоро будет радиоуправляемым образом бегать
на ножках за туристами. Думаю, можно будет
устраивать между ними, то есть, сумочками на
ножках, а не туристами, бои и бега.
И вот мы вечером пели песни на склеротический лад;
кстати, это очень весело, желаю всем дожить до
наших лет и не забыть попробовать. Шень, например,
как человек образованный, знал слова "К Миньоне"
в переводе не только (кажется) Маршака, т. е.
стандартном, но еще в каком-то другом, мне неизвестном,
и смешивал их совершенно неожиданным образом.
Когда песни будут переводить с языка на язык
роботы, будет, наверное, так же здорово, а до тех пор
придется терпеть. Песню же Бетховена "Корабль уходит
в даль морей" Шень посвятил Мише В.; они с Витей Ш.
попробовали посвятить ему и "Бразилию" Берковского
и Синельникова, но это, пожалуй, нельзя было назвать
полным успехом. Пока мы пели, дети играли в какую-то
сложную игру, правила которой, по словам взрослых,
постичь почти невозможно -- правда, Таня постигла,
но все равно проиграла. Там нужно знать ответ на
вопрос, например, как отличить, находитесь вы
в трубе унитаза или в водосточной трубе. И как
прикажете отличать?
У костра и по дороге на другой день я узнала
много нового. Например, Таня рассказала, как
дежурному классу было велено прийти в пионерской
форме: белая кофта и синяя (кажется) юбка, и все
надели настолько пионерские формы, насколько
могли, но Танину (и еще двух девочек) форму
директриса забраковала. Велела им бежать домой
переодеваться. Танина мама, услышав об этом,
велела домашним запереть дверь и на звонки не
отвечать, а сама позвонила в местный департамент
образования и рассказала эту историю, присовокупив
от души, что она будто бы на работе, дочь ей
позвонила из автомата, не может попасть в дом
и сейчас уже неизвестно где. Чиновница
на том конце провода чрезвычайно возбудилась
и страшно кричала в трубку: "Да хоть бы она
голая в школу пришла, не допускать ее до занятий
они не имеют права!" Потом из школы звонили,
напуганная директриса искала Таню, но на звонки
ей никто не отвечал. Оказывается, была управа
на начальственных тетенек, которые отправляют
девочек надевать юбку подлиннее, а мальчиков
стричься, но мы этого раньше не знали. А Леша
рассказал, как к экономическим студентам из Вышки
приезжала их патронесса, английская принцесса Анна,
и здоровалась со всеми за руку, причем эта рука
у нее была в толстенной резиновой перчатке.
А я бы хотела надеть механическую железную
перчатку и прийти куда угодно, хотя бы в Госдуму,
со всеми здороваться, чтобы было хоть немного
похоже на пожатье каменной десницы. Но меня
никто не зовет ни с кем здороваться, да и перчатки,
к сожалению, нет. И еще много все рассказали
разного.
Шень от нас сбежал раньше срока на том основании,
что он должен был ехать в гости к Верещагину --
несмотря на то, что все его отговаривали.
Гриша М., узнав, что Шень уезжает, сказал,
что он тоже поедет с Сашей. Шень сказал --
пожалуйста, но для этого нужна справка от
родителей, что они не возражают против того,
чтобы Гриша поехал его сопровождать и доставил
его по месту назначения. И спросил: "А вот ты
смог бы отсюда сам добраться до дома, если бы
остался совершенно один?" Гриша задумался,
а Наташка сказала, что уж кто-кто, а Гриша
смог бы, потому что он бы шел и нашел бы
человека, а уж человек был бы рад все устроить
и еще считал бы, что дешево отделался. Она
вспомнила историю, как в каком-то зимнем лагере
Юлька отправила старших детей на занятия в
другой корпус, за пару снежных километров,
сама осталась заниматься своими делами с крошечным
Гришей и даже не заметила, как он вышел на улицу.
Гриша самостоятельно дошел до учебного корпуса,
увидел там мужика, ожидавшего своего сына, и
скомандовал: "Раздевай меня". Мужик растерялся,
но, конечно, послушался и снял с Гриши пальто
и шапку. Гриша пошел по этажам, нашел старших
братьев, увидел, что они заняты и ему здесь
делать нечего, вернулся, велел тому же мужику
одеть себя и спокойно отправился назад в жилой
корпус. Мужик же, которого жена никак не могла
убедить завести еще ребеночка, пришел домой
потрясенный и сказал ей -- давай возьмем себе
того замечательного мальчика. Ну а раз нельзя,
можно попробовать самим завести такого.
На обратную электричку, с другой уже станции,
мы, кстати, не опоздали, несмотря на то, что
дети постоянно терялись: раз они обнаружили
яму два метра на два метра и стали по очереди
через нее прыгать; в другой раз нашли не то
гриб, не то животное бабочку, в третий --
остановились приготовить из воды в бутылочках
лимонад и так далее.
Пока я записываю, подробности выпадают из ветхих
мехов моей склеротической памяти, и вот уже
они совершенно повыпали, больше почти ничего нет.
Чего и вам желаем. |
|
|