| |
[Nov. 19th, 2018|03:13 am] |
На 70-летие Рафа пришли с О. и сразу увидели
живого Николая Николаевича Константинова.
(Наташа М. потом мне сказала, что ее мама
недавно с ним выпивала на каком-то празднике,
но перепить его, естественно, не смогла.)
Пошли дальше и натолкнулись в коридоре на Рафа.
От неожиданности я сказала, видимо, что-то
не вполне уместное, потому что он на это
ответил: "Ну, я тоже приглашен". Тогда
я спохватилась и сказала: "Спасибо". Раф
внимательно посмотрел на меня, ответил:
"Спасибо", -- и пожал мне руку. Он понял,
что я имела в виду. Я представила О., причем,
похоже, с этим как раз в какой-то мере
справилась, потому что Р. К. обрадовался:
"О, Сережа Маслов?" О. тогда объяснила Рафу,
что она о нем много слышала и поняла, что
он лучший в мире учитель. И объяснила, каким
образом она это поняла. Но это объяснение,
кстати, исчерпывающе внятное, я не могу
здесь повторить из соображений компьютерной
безопасности. Раф сказал, что еще обещала
прийти Наташа Маслова. И она, точно, пришла!
Потом мы вошли в большую аудиторию на первом
этаже Независимого Университета и увидели там
Рыбакову, Филиппову и Шепелевцева. Я им
сказала -- вот, дескать, жена вашего одноклассника.
А они чуть не лопнули от любопытства, говорят,
какого, ну какого. Я могла бы долго перечислять,
мне вообще есть что сказать по этому поводу. Но
воздержалась, потому что поблизости могли оказаться
приличные люди. Сами, говорю, угадайте. Они
говорят -- а как это мы угадаем, по лицу?
"Да, -- говорю, -- именно". -- "Ага, -- сказала
догадливая Наташка Рыбакова, -- значит, Маслова!"
Тут О. от смущения принялась целоваться с хорошенькой
девушкой, которую я где-то видела, но не смогла
вспомнить, где. У всех, кроме Финкельберга, уже
было вино, и мы с О. тоже пошли себе его взять,
но организаторы не подпустили нас к бутылке и
бокалам. "Здесь вам ничего брать нельзя, -- сказали
нам, -- это для взрослых". Бокалы для детей,
как выяснилось, стояли в другом месте и были уже
с вином. Пришел Леша Васильев и стал со мной
обниматься, объяснив это тем, что в моем дневнике
он прочел, как все со мной обнимаются. Ну, тоже
неплохо у него это выходит. А Марину Махлину
я нашла сама. Потом ее нашли еще и другие --
Наташа Маслова, Юля Коровина и Лещинер-младший,
Вячеслав Роальдович. Но я ее нашла первая.
Дальше мы какое-то время гудели, как человеческий
улей, а потом все начали поздравлять Рафа.
Н. Н. Константинов экспромтом создал апокриф,
поведав доверчивым слушателям, как в 179 школе
была учительница хорошая, но злая, и надо же
было так случиться, что она была завучем.
И вот невзлюбила она молодого Рафа, и стала
ему врагом, и затеяла чрезвычайно хитро
и коварно ему вредить. Делала она это
посредством расписания. Попросит Раф
поставить ему урок на утро -- она ставит
на вечер. Попросит во второй половине дня
поставить урок -- а она кивнет головой, а сама
бежит к себе в кабинет и тут же ставит на утро.
И так долго это продолжалось, и вконец уже
измучился молодой Раф, не знал, что ему делать.
А в 57 школе как раз был добрый завуч, и звали
его Нилыч, только вот имени его Н. Н. не помнил.
(Тут мы все хором рявкнули "Лев", так, что сердце
гор потряслося, а Шамаханские царицы в шатрах
призадумались. Думаю, на это и был расчет
рассказчика.) И этот добрый завуч, поглядев
на страдания молодого Рафа, сжалился над ним
и стал ставить ему все уроки в расписании так
удобно, что ни в сказке сказать, ни пером
описать. Так вот и ушел Раф совсем в 57 школу,
а Н. Н. не хочет, конечно, сказать, что именно
с тех пор он ее ненавидит...
Лично я поверила бы в этой истории каждому
слову, так риторически выверенно она была
построена. Но без ответа остался вопрос, что,
собственно, могло бы помешать Р. К. догадаться,
с какими просьбами нужно обращаться к злому завучу,
своему врагу, чтобы получить на выходе удобное
расписание? В общем, как-то не знаю.
Стали поздравлять наши учителя, Марина Георгиевна
начала это дело, потом еще кому-то из учителей
передала микрофон и так далее. Один учитель
рассказал, как, терзаясь сомнениями, он пришел
к Рафу и принялся излагать ему, какие у него есть
трудности и как они совершенно не разрешаются.
Раф слушал, слушал и спросил: "Помощь нужна?"
Тот ответил -- нет, мол, сам справлюсь. Раф
тогда добавил: "Одно вам могу сказать, не слушайте
ничьих советов. Лучше вас никто не знает, как
вам нужно действовать в сложной ситуации".
И вот тот учитель так и стал поступать, и достиг,
может быть, не всего, чего хотел, но все-таки
многого. Так говорил тот учитель, а Раф заметил,
что ведь это тоже был совет. Учитель, конечно,
спохватился, да поздно. Поздравления продолжались,
Л. Д. Альтшулер зачитал дельные стихи собственного
сочинения про Гординов гипотенузел; были и другие
стихи, написанные под влиянием Мандельштама,
доходившим до прямого вмешательства. Шень
рассказал про Гордина то, что больше всего
поразило его воображение: ученики в классе
слушали Рафа молча. То есть, это на уроках
математики. На этом месте я почувствовала себя
неловко, как вот иногда бывает, захотелось
кого-нибудь уколоть булавкой или дернуть за косу.
Пока я выбирала среди соседей подходящего,
Шень уже передал микрофон. Многие, кстати,
напирали на то, что Раф мог войти в класс,
хлопнув дверью, со словами: "Достаньте двойные
листочки," -- и все руки тянулись за листочками,
и была тишина.
Вот выступали учителя, и выступали выпускники.
К сожалению, они не обладали способностью Рафа,
не повышая голоса, движением брови создавать
дисциплину, так что в задних рядах было
в общем-то плохо слышно -- например, в руководстве
каким именно мероприятием (олимпиада? выездная
школа? курсы повышения квалификации учителей,
наконец?) Рафа уговорили (и кто уговорил? Дориченко?)
принять участие с тем, чтобы он мог поделиться опытом
и знаниями. И вот организатор уже на мероприятии
подошел к Рафу и спросил его: "Ну как, Рафаил Калманович,
люди слушают?" -- "Да, -- подтвердил будто бы Раф, --
мне уже удалось принести большую пользу делу
просвещения, пятьдесят два раза ответив
на вопрос о том, как пройти в туалет."
Финкельберг выступил на манер Диогена Лаэртского,
дескать, вот Рафаил Калманович, Юля
Немировская сказала о нем такие стихи
(и зачитывал их), вот Вульф Маркович
Слободкин несколько лет спустя сказал о нем
такие стихи -- и тоже зачитывал. Таков был
Раф и таковы были его изречения.
А дальше -- вот когда я поставлю точку, вспомню
еще всякое хорошее и даже гораздо лучшее, кто
выступал и что рассказывали, а сейчас в голове пусто
и воспоминания не приходят.
На экране сменялись очень чудесные фотографии,
из которых было ясно, что дети, по крайней
мере, по сравнению со взрослыми выглядят
очень приятными людьми.
В какой-то момент удалось заставить работать
скайп, и поздравлять стали люди из Америки:
Полищуки-Немировские и Сережа Маслов.
Надо сказать, что почти все рассказывали,
как Р. К. научил их тому, что задачи бывают
красивыми (Маслов говорит -- элегантными).
Маслов еще сказал, что не смог приехать сам,
но заслал своего шпиона (О. вышла и поклонилась)
и что ему чрезвычайно пригодились Рафовские уроки
геометрии сейчас, когда он занимается микробами.
"А матанализ, -- вдруг говорит, -- нет, не
пригодился". Сказал, что я могу это подтвердить.
(Даже не знаю -- геометрия-то да, пригодилась,
но мне случалось наблюдать признаки того, что
и матанализу по крайней мере Маслова учили
не зря.) Наташа Маслова, которая была свой
собственный агент, но тоже немножко шпион,
участвовала в разговоре, но было плохо слышно,
так что я так и не знаю, что она выбрала --
геометрию или матанализ.
Потом всех выключили, и мы ходили курить
на улицу. Я вела себя плохо, так что Ольга
меня постоянно отчитывала, я считаю, весьма
сварливо. И она все помнит не так. Например,
когда я увидела Марину Орлову, которая выглядела
чрезвычайно свежо, и пошла с ней целоваться,
она меня оторвала от нее буквально за шкирку
и, кажется, извинилась за меня перед Мариной,
которая, впрочем, оказалась Любой Владимировой,
мамой моего несостоявшегося ученика. И когда
О. рассказывала об этом Наташе М., у нее
выходило так, будто я шла с ней к выходу,
внезапно круто развернулась и с воплем: "О, какая
красивая!" бросилась к неизвестной, но весьма
перепуганной юной особе. Я пыталась ее
урезонить и как-то втолковать ей, что не могла
поступить иначе, когда увидела Марину Орлову,
которая выглядела совершенно так же, как тогда,
когда училась с ее мужем в одном классе.
Она посмотрела на меня презрительно. "Ты
увидела девушку, которая, как ты отметила,
выглядит лет на шестнадцать. Из этого ты
заключила, что это и есть человек, который
тридцать пять лет назад учился с тобой
в параллельном классе. Где логика?" Вот
это мне смешно, когда гуманитарии, люди театра
и вообще искусства, предъявляют претензии
к моей логике. Где, где. У тебя на бороде.
Моей логики сам Шень почти никогда не мог понять,
а у него по этой науке есть не одна ученая степень.
В наших странствиях, похождениях за куртками
и обратно мы, собираясь уже уходить, встретили
Рафа, который стоял с некоторым учителем,
которого я вроде бы очень хорошо знаю, но не
вспомнила, и зачитывал ему наизусть "Евгения
Онегина", причем вот с какого места:
Гм! гм! Читатель благородный,
Здорова ль ваша вся родня?
Позвольте: может быть, угодно
Теперь узнать вам от меня,
Что значит именно родные.
Родные люди вот какие:
Мы их обязаны ласкать,
Любить, душевно уважать
И, по обычаю народа,
О Рождестве их навещать
Или по почте поздравлять,
Чтоб остальное время года
Не думали о нас они…
Итак, дай Бог им долги дни!
Как и любой бы на моем месте, я сделала вывод,
что учителям мы несколько надоели, и вот они
отдыхают под лестницей и утешают себя такими
строками. Но они отрицали это, правда,
неубедительно. Я уже уходила, терять мне было
нечего, и я рассказала Рафу, как давала ученице
задание по его задачнику, разумеется, и торопила
ее -- мол, давайте скорее, а то я опоздаю.
-- А вы куда опаздываете? -- говорит.
-- На семидесятилетие к одному учителю. Кстати,
как раз автору вот этого задачника.
Молчит. Потом:
-- Вы с ним знакомы? -- спрашивает с таким уважением,
с каким меня еще никогда ни о чем не спрашивали.
-- Да, -- говорю.
-- Вы у него учились?
-- Нет, -- говорю.
-- А как вы тогда познакомились? -- спрашивает.
-- А очень просто, -- говорю. -- Где-то тридцать
восемь лет назад сестра взяла меня с собой на свой
классный час. А у них Раф был классным руководителем.
Вот он увидел меня и спросил: "А кто это такой маленький
с косичками?" Тут-то нас и познакомили.
-- Вот это да... -- говорит, и смотрит на меня
потрясенно, как если бы я убедительно ей доказала,
что знакома с самим Томом Сойером или с богом морей
Посейдоном.
Раф спрашивал меня про сестру Ирку и про Машку,
а тут я сообразила, что забыла от сестры передать
нечеловеческих размеров приветы, и сделала это.
Потом я поймала Шеня, чтобы поздороваться и
попрощаться, а он посмотрел на меня отсутствущим
взглядом, задумался и сказал, что его мама просила
передать кому-то что-то хорошее. Говорит, кому-то
конкретному, а что и кому, вспомнить не может.
Я говорю -- если хорошее, то не мне. Шень
говорит -- да, вроде как кому-то хорошему.
Я говорю -- наверное, Финкельбергу. (А он
тут же стиял.) Шень помотал головой:
"Нет, у Финкельберга велено забрать мешок
креветок. Других инструкций на его счет не
поступало." (Момент передачи креветок был,
оказывается, запечатлен: О. прислала мне
соответствующий файл, вынув его из своего
постоянно щелкающего телефона.) Сейчас мне
пришло в голову, что, возможно, Маргарита
Фридриховна велела Шеню поздравить Рафаила
Калмановича с его семидесятилетием и даже
пожелать ему что-нибудь хорошее. Но это
мне нужно было сообразить раньше.
Шень нафотографировал целый альбом, вот он
здесь лежит:
https://www.facebook.com/alexander.shen.182/media_set?set=a.10156233594763423.657968422&type=3
О., кстати, сказала, что математики -- самые лучшие
люди, потому что у театральных людей такой день
рожденья прошел бы совершенно иначе, бесконечно
неорганизованно. Это, видимо, нужно рассматривать
как комплимент организаторам.
На фотографиях, которые мне прислала Ольга Маслова,
изображено
(1) как Раф машет руками. Да, кстати --
какой-то добрый человек подарил Рафу много задач,
вроде как новых, и одну нам сказал: дан выпуклый
пятиугольник, внутри него взята точка и на все
пять сторон опущены перпендикуляры. Известно,
что основания этих перпендикуляров лежат на одной
окружности. Найти центр этой окружности. (Где
именно взята точка, из которой опускали
перпендикуляры, естественно, неизвестно.)
(2) Как Шень у Финкельберга мешок креветок отнял.
(3) Как Финкельберг увидел меня и недоумевает,
кто это меня сюда вообще пустил.
(
4) Как Наташа М. обнимается с Петей Левиным,
а у Пети-то борода.
(5) Как Ольга, Наташа М., я и Петя Левин
построились в шеренгу и обнимаемся, но
получается так себе.
 |
|
|