| |
[Jan. 21st, 2019|02:33 am] |
Кажется, предметом любого сравнительно короткого
классического романа (и даже поэмы "Мертвые души")
является нарушение какого-нибудь социального табу
(по Борхесу, видимо, это проходит по категории
"самоубийство бога"). "Лолита" и "Географ глобус
пропил" по этому признаку совершеннейшие
классические романы (второй, по-моему, дико
безмазовый, проблема недочеловека среди нежитей).
Про смерть жанра в частности и реализьма вообще
все понятно, но интересно, на чем сейчас можно
было бы чисто формально построить классический
роман. Общество эклектично, но явно существуют
читатели беллетристики типа майнстрим, и должны
же у них быть табу как у сообщества. |
|
|
| |
[Jan. 21st, 2019|04:16 am] |
Асфальтом заливая губы,
Домами заполняя челюсти,
Ты видишь, пни, как лесорубы,
По обе стороны расселись?
Мой город, вынужденный шамкать,
Не выговаривать согласных;
Мужчины, подходя к гражданкам,
Устали или безопасны.
Десантник в фонтане поймал лорелею,
Она его за ноги тянет на дно,
Чтоб неге предаться как можно скорее:
Живой или мертвый, он русский, родной.
Но все-таки к ним приезжает полиция,
"Нельзя ли, -- она говорит, -- потесниться?
Я труп потеряла на вашем участке:
Исчез, не успев для приличья скончаться,
Как будто судьба не ждала впереди."
Она поправляет мундир на груди,
Зевак у воды по-хозяйски раздвинув,
И трогает каменных нимф за дельфинов.
А воздух лежит ноздреватым стеклом.
Любовь или долг нам подвяжет трахею --
Нет, бабушкин шарф оказался сильнее,
И в небе заделан бетоном пролом. |
|
|