| |
[Nov. 23rd, 2019|05:42 pm] |
Как работает (и всегда работало) "check your priviliges",
дискриминация здорового человека (pun intended). Если
с вами демонстративно невежливо разговаривает ребенок,
вы, как воспитанный человек, будете отвечать ему,
игнорируя хамство, пускай в целом и не без твердости.
То же относится к собеседнику, явно очень неуверенному
в себе, явно травмированному чем-то, что у него
ассоциируется с тем, что вы сказали, и т. д. -- до тех
пор, пока не станет очевидным, что собеседник
злоупотребляет. Что-либо новое здесь трудно привнести,
ср. "если я вас убью, я прослыву пожирателем детей".
Это я цитирую "Трех мушкетеров". Ну а если человек
взрослый / уверенный, с изрядным социальным статусом,
станет разговаривать так же? С одной стороны, это
проявление слабости, казалось бы, тоже повод посмотреть
на него снисходительно. С другой стороны, (мета-)корыстные
соображения заставят действовать иначе: а то получится
примерно так, как если б вы боялись перечить начальству,
и вообще что люди подумают. Тут можно утешаться тем,
что если все станут сносить оскорбления от высокоранговых
приматов, то и будет шикарно, как все на Руси, а если
наоборот, то оно и к лучшему, так что от корыстного
отношения к репутационному капиталу и прочего "что люди
подумают" бывает польза. Получается дискриминация:
бедному можно, богатому нельзя. Причем, получается
естественно. Но если ее начать дополнительно, сверх того
насаждать, бедный будет злоупотреблять, причем, как
водится, бессмысленно и беспощадно.
Когда я была дочка живого академика, чужие люди никогда
не давали мне об этом забыть. Хотя казалось бы. Кто-то
реально и настойчиво подхалимничал. Иногда (редко) это
бывали хорошие ученые, чьего мизинца я вроде как никогда
особо не стоила. Наверное, это были люди, которых
оглушительно била по голове их эволюционная программа --
делай карьеру, делай карьеру -- и не давала возможности
оглянуться (а это в теории нормальный, правда, чиновный
такой вариант). Если нарочно не работать с этим, то ведь
с Дарвином не поспоришь. Кто-то, наоборот, торопился
продемонстрировать, как презрительно он относится к
подобным играм -- так что, войдя, не успеваешь даже
обернуться, чтобы ни с того ни с сего получить по морде,
и получаешь в спину. Ну и вообще, бывало смешно, хотя,
конечно, обидно: трудно привыкнуть. Помню, кто-то из
младших сотрудников института, где работал отец, человек
вычислительный, назначил мне встречу в субботу в такое-то
время. Я прождала его час, истекая молоком (была кормящая
мать), попыталась спросить о нем в институте. Может быть,
я попала на его непосредственного начальника, но не факт.
Получила ответ, что сотрудники не обязаны приезжать на
работу в субботу, и я хорошо сделаю, если осознаю, что
у меня нет ни особых прав, ни оснований, чтобы от них
этого требовать. Я попыталась робко уточнить, не может ли
случайно служить основанием, ни в коем случае не требуя,
хотя бы ожидать, что застану его на месте, то обстоятельство,
что время и место встречи мне назначено сотрудником по
его инициативе. Но собеседник, бросая на меня
презрительные взгляды, уже звонил по телефону, и через
минут каких-нибудь сорок все кончилось хорошо. В этом
смысле, когда кончились привилегии, жизнь стала проще.
Но с людьми, остро чувствующими социальную иерархию,
трудно всегда, даже в отсутствие привилегий. Потому что
их мотивы (и, соответственно, реконструкции твоих мотивов,
а особенно ожидания) бывают совершенно удивительными. |
|
|