| |
[Jun. 8th, 2022|03:03 pm] |
На этой картине можно видеть зверей из коллекции покойного
Алексея Петровича Цветкова: Носорог, Медведь и (карликовый)
Александр Сергеевич Пушкин. Носорог мог бы своим острым
рогом закенселить Пушкина, потому что Пушкин, как и Бродский
(это мне точно известно из моей ленты в социальных сетях),
горячо поддерживает Жандарма Европы в его войне с Украиной
и посвящает этому все свои произведения, за что его строго
судит потомство, не знающее ни страха, ни упрека. Но пока
Носорог просто стоит и смотрит. Да, собственно, он все
это в гробу и видал.
Никто мне этих зверей не завещал, просто мне их привезла
добрая Лена К. вместе с чашками, тарелками и еще другими
предметами, порой весьма поразительными. Добрые люди
просто берут и совершают что-нибудь такое, от чего им не
бывает ровно никакой пользы -- и что тут поделать?
Ничего и не сделаешь. А как я помру, тоже всех этих
зверей кто-нибудь приютит, и заодно мою Выхухоль.
Это так умилительно, что, кажется, поскорей бы.
Надеюсь, у меня будут пышные похороны и красивые
женщины будут на них рыдать. (Есть такая служба,
нанимают таинственную незнакомку и она ходит среди
других скорбящих вся в черном с блестками, с большим
декольте и с разбитым сердцем. Но, наверное, слишком
дорого обойдется потребовать, чтобы она сохранила мою
Выхухоль в своем декольте. На Носорога точно ни одна
не согласится.)
Ездили мы, как водится, сегодня утром в Холон. Там
в министерствах меня уже все знают, охранник радуется,
как родной. Одна сотрудница, правда, попыталась нас
спровадить. Говорит -- идите в другое какое-то
министерство (они все время произносят это название,
но я не могу его запомнить), вам все сделают там,
а здесь люди проходят первый этап. Я как я давно бы
ушла -- да и сегодня бы не приехала. Но если я хочу
чего-то достичь с документами, должна представлять
себя своим отцом или сестрой. Отцом эффективнее.
И только после этого говорить.
Поэтому я взяла ее за руки, точнее, за локти. Локоть
имеет острую вершину, а рядом ямочка. И сказала ей:
-- Голубчик. Вот я пришла сюда, у вас тут очень
хорошо, и вы знаете, сколько времени я тут старалась
объяснить, что нам нужно, и меня никто не понимал?
-- Я сразу поняла, -- возразила она. -- Я быстро
все схватываю.
-- Это потому, что вы очень умная, -- я подтвердила. --
А без вас тут никто ничего не понимал. Потребовалась
помощь охранника, потом еще подключилась профессиональная
переводчица...
-- ...хотя здесь почти все отлично говорят по-русски! --
заметила она, не отнимая локтей.
-- ...да, но тем не менее, чтобы здесь поняли...
-- Я и сейчас ничего не понимаю! -- уверенно сказала
девушка за стеклом.
-- Вот, -- говорю, -- и все равно не получилось разъяснить
те инструкции, которые я получила здесь же месяц назад.
Все уже все забыли и никто ничего не понимал. А если
я приду со всем этим в новое место -- ведь, надо думать,
уж точно у меня ничего не получится?
У нее в глазах блеснула какая-то особенная кротость,
такая волшебная кротость, какая бывает у женщин. Трудно
объяснить. Мужской вариант этой кротости -- как у быка
на бойне, как бы смирившегося с неотвратимой судьбой, а здесь
другое, в общем, оно намного приятнее. Она стала звонить
по телефону и горячо спорить с кем-то на иврите. Потом
она сказала, чтобы мы приехали сюда в понедельник, к восьми
утра. "Будешь первая!" -- говорит.
Это, конечно, большая честь. |
|
|