У меня здесь ничего не происходит, поэтому и сказать тут нечего. Но и работать здесь почти невозможно. Я живу на “пальме”, это верхний этаж трёхярусной шконки. Второй этаж - самый узкий, называется “чемодан”. Помимо этого у чемодана нет дна, только прутья.
Спящим в чемодане наиболее хуёво, тем не менее пальма ценится ещё меньше. Вдобавок пальма запрещена. Несколько раз в году приходит прокурорская проверка, и постановляет пальму спилить. Положены только двухъярусные шконки. Администрация СИЗО послушно кивает прокурорской проверке. Так происходит каждый раз и продолжается давно. Никто не выполняет указания проверки.
На первом - почётном - этаже шконки жить тоже плохо, - для меня. Нижняя шконка общая, все слезают сверху и сидят на ней, как в вагоне поезда. Восемь метров, хата на шестерых. Стола и лавок, положенных (“положняковых”, как говорят на тюрьме), нет. Писать могу только лёжа у себя на пальме. В полуметре от меня лампа, очень яркая, хуярит круглые сутки. Висит прямо надо мной. От неё люди теряют зрение и слепнут ещё в первый год сидения. Мне сидеть до суда года два, я думаю. Эту лампу должны переключать на ночное освещение, более тусклое, щадящее, но ночников почти нигде нет.
Когда все засыпают, а лампа продолжает хуярить во всю силу, это раздражает, выключать её запрещено правилами СИЗО. Сокамерники - бандит-организатор госпереворота в Молдове и наркоманы. Люди довольно трусливые и перед администрацией послушные. Они просят меня не отключать лампу. Я могу её отключить и иногда ночью ненадолго отключаю. Разумеется, выключателей нет. Чтобы выключить, надо просто вынуть лампу.
Это лампа дневного освещения, как меч джедая.
Скучаю по Касперу и даже уже не представляю, как он выглядит.
Здесь сидят все: фашисты, отрезавшие голову своему неверному соратнику и хранившие её в холодильнике, музыканты с концерта в питерском клубе, когда туда заявились гомики, разделили зрителей на мальчиков и девочек, всех раздели до трусов, засняли, перекатали пальцы, порылись в мобилках и т.д.
Автору текста с этого концерта дали 2,3 года за то, что текст написан “шифром и эзоповым языком” по 282-й. Но самые известные — мы с Лёней. Наше с Лёней дело передали с Нового года ФСБ, то есть 282-ю пришьют. Две недели не было дачек — и голод был. Потому что тюремную баланду есть невозможно. Болезни здесь свирепствуют, почти в каждой камере — вич и гепатит, хотя бы у одного арестанта.
Содержать их со всеми тоже запрещено, но содержат. У нас в хате — наркоман Слава, вич и гепатит.
Сидел в карантине две недели, в хате с только что заехавшим наркоманом — наблюдал в метре от себя две недели наркоманской ломки. Наркоман Витя блевал и лез на стенку, ходить не мог — сразу терял сознание.
Клопы. Весь искусан.
Гулянка — час в день с утра во дворике размером меньше, чем гараж. Отжимаемся “лесенкой”. От одного до 14-и и назад. Я повторяю удары бокса, кувыркаюсь, бегаю от стены к стене — челночный бег.
В хате окно выломано и всегда открыто. Все вещи навечно провоняли прокуренным.
Если по ящику идёт мультфильм — не переключают: не принято. Если про болезни и смерть, особенно детские, — переключают тут же. Это называется “магией”. Магию здесь не любят.
Цель “посадки человека в тюрьму” — лишить его воли и здоровья, отрезать ему путь к социуму и, если получится, если администрации тюрьмы повезёт, — уничтожить в человеке личность. Иногда случается также физическая смерть, которая ничего не меняет.
Когда я читаю и слышу о каких-нибудь улицах и адресах в Петербурге, мне становится радостно от того, что я знаю, где это. Я представляю из тюрьмы эти места, потом вспоминаю, что и сам я в тюрьме в Питере. И мне становится вдвойне хорошо и интересно. В Москве такого ни разу не было, никогда. Там такое невозможно, как по мне.
Я совершенно, полностью и искренне ненавижу Москву, всем сердцем и душой. В Москве нет ни единого милого мне места и угла, ничего. А в Питере есть. Это, собственно, весь Питер. Лучше всего сидеть в тюрьме в Питере. 2010-й вообще лучший год. В январе-феврале в Венеции, в апреле — в Нью-Йорке, в декабре и Новый год — в петербургской тюрьме. И между этим, год лучших акций лучшей русской группы. И Каспер начал ходить, бегать, играть в мяч и участвовать в акциях, как самый юный активист. Это счастье и лучший год (как пел Синатра).
