Предисловие:
К сожалению, как обычно свойственно философским размышлениям, изложенный в этом коротком эссе взгляд верен лишь наполовину, однобок, чтобы не сказать кургуз. В нем ничего не сказано о смехе как о функции синтеза (хотя автор и нашел соответствующую пометку в своем черновике, он так и не смог вспомнить, что именно он тогда имел в виду). Кроме того, ему бы не помешала стилистическая доработка. Однако, несмотря на все эти недостатки, оно может служить ступенькой к следующей теме - о том, как влияет искусство на мораль, может ли оно научить добру или злу, и имеет ли нравственный смысл постижение "смысла всех вещей", условное "нахождение философского камня", "просветление", или "достижение нирваны".

Всегда философия избирала своим предметом не темы, актуальные политически, и не полемику с практической наукой, но лишь только то, что виделось философу необходимым ответить. Легенды донесли до нас характерные прикольные штрихи времени рождения комедии из духа противоречия - главная теорема Пифагора о неупотреблении в пищу бобов, Аристотель, которому друг Платон дороже истины, и тому подобные парадоксы висельника. Юродствую я здесь не то чтобы со зла, но уж очень мне не нравится, когда то, что совсем не было предназначено для этого, приносится в жертву на алтарь "логики", под которой ложно понимаются недостроенные системы, тщащиеся охватить своими построениями все на свете.

Когда трагизм трагедии стал невыносим самому себе, он исторг из себя жанр комедии. То было время, когда демос еще верил в богов, но уже позволял себе насмехаться над ними. От стихийной само-мудрости богов, из схватки с которыми смертный мог с принципе выйти (но
чаще не выходил) победителем, народ нашел столь же стихийно действенное средство защиты - смех.

Что такое смех? Откуда он взялся? Для чего он нужен? - именно последний вопрос содержит ключ к пониманию. Может быть, для развлечения? Отнюдь, ведь плебсу, наблюдающему за гладиаторскими боями - этой исторической вершиной шоу-бизнеса, суррогатом которого сейчас служит жанр голливудских блокбастеров, было отнюдь не смешно, но захватывающе. Это зрелище было много более развлекающим, чем может быть юмористическое шоу, и следовательно, развлекающая функция смеха - не основная.

Попробуем принять за положение, что основная функция смеха - отчуждающая.

Чувство юмора - это способность воспринимать ситуацию с позиции стороннего (отчужденного) наблюдателя.

Попробую постепенно прояснить, что именно имеется в виду.

Сущностную отчужденность юмора можно заметить по косвенным признакам. Обычно смеются над тем, что со смеющимся (по крайней мере, в близкой перспективе) случиться не может. До логического завершения такой юмор доведен в цирке - зрители хохочут над злоключениями клоунов, как-бы радуясь, что сами ни за что не попадут в такой просак. У американского писателя-фантаста Р. А. Хайнлайна (оценки творчества которого колеблются от восхищенного почитания до исчерпывающей характеристики "бредни старого козла") в произведении "Пришелец в земле чужой" один из героев тоже задумывается над сущностью юмора, и вспоминает ситуацию, когда у некоей Мэри пропали трусики. Всем, кроме Мэри, это было очень смешно.

Какую функцию выполняет "смех над собой" (любимым)? Во многих случаях это тоже функция отчуждения. Вот гротескный пример: человек поскользнулся и упал в лужу. Сидит в ней мокрый и злой, а вокруг собрались дети, показывают пальцами и смеются. И тогда человек тоже слабенько улыбается: "самому смешно над тем недотепой, кто в луже". С помощью смеха над собой он как-бы отделяет (отчуждает) свое Я от неловкого положения.

Отчуждающая функция смеха может стать и уничтожающей, если она отчуждает от того, без чего человек не представляет себе своего существования, например, когда обсмеиваются научные результаты ученого, достижению которых он посвятил всю свою жизнь. "Ха-ха, изобрел метод измерения КПД мух!" (или за что там еще присуждают Игнобелевские премиии). Этого же действия по идее должен достигать универсальный прием риторики "Это просто смешно!", после чего вроде бы как даже больше и не о чем говорить. В художественной форме такое использование этой функции лучше всего описал Набоков в рассказе "Истребление тиранов", где главный герой нашел средство "истребить" правителя своей страны, смеясь над ним.

Там же, где никакая отчужденность не допускается, не допускается и смех. В церкви верующий не должен быть отчужден от своей религии, но должен принимать ее всецело. В религиозных отправлениях главных традиционных религий никакой смех не допускается, а все происходит медленно и печально. Смеются же и "лыбятся" обычно фольклорные черти и диаволы (про такой смех говорят - сатанинский) и одержимые бесами (бесовский смех), а пророки и праведники всегда печальны и сосредоточенны, или, в крайнем случае, слабо улыбаются, как Будда. В ортодоксальной традиции смех и вообще считается если и не явно греховным, то уж никак не душеполезным деянием.

Иногда смех - это последнее средство защиты загнанного в угол, потерпевшего поражение. Даже когда больше ничего невозможно сделать, остается возможность смеяться. Так режиссеры показывали момент сумасшествия (отчуждения от своего собственного разума) - заставляя героя истерически смеяться в ситуации, когда совсем не смешно. И поэтому смех является процессом отчуждения. Смеющийся отметает (отчуждает от себя) правила, следуя которым, он проиграл, ломает систему координат, законы которой поместили его в безвыходное положение, не оставив ему другого выхода, кроме этого - совершенно крайнего. Не совсем верно говорить, что смех и юмор выполняют функцию "отчуждения", потому что они сами и есть эта функция, а разнообразные формы их выражения уже могут нести дополнительную функциональную нагрузку (развлечение, усиление художественной выразительности, дополнение информационной картины и т.п.)

Но, исправно выполняя функцию отчуждения (спасения от) чуждых, вредных, навязанных представлений и взглядов, над которыми, как и над их приверженцами, не грешно и посмеяться, юмор все же является обоюдоострым орудием, тем более опасным, что по своей природе он может быть обращен абсолютно на что угодно. Нет ничего такого, над чем нельзя было бы при желании посмеяться, изничтожив тем самым объект насмешки. И если понять "отчуждение" как отдаление субъекта насмешки от ее объекта, при котором никому из них ничего не делается, но изменяется (увеличивается) расстояние между ними, так что субъект выходит из зоны влияния объекта, то тем более очевидной становится опасность. В невесомости постмодернового мира с помощью юмора можно неосторожно отпихнуть себя даже от подлинных непреходящих ценностей, и уплыть от них в темную и дурную бесконечность, в которой уже не существует нравственного мерила ни для чего, как в эйнштейновском пространстве не существует абсолютных координат и скоростей.

Мораль из вышесказанного: много и не по делу ржать над всем чем попало - плохо.