Село Арани Хунзахского района, стоявшего на стыке трех границ, – азербайджанской, грузинской и чеченской, было потревожено однажды холодным и ветреным январским вечером 1997 года. С побережья после 16-часового марша по горным серпантинам к ним пришла колонна пограничников. 13 БТР-в и шишиги. Поднятые по тревоге после Кизлярских событий с азербайджанской границы, бойцы 106-го ПОГОН после короткой остановки в Каспийске были переброшены сюда, на дагестано-чеченскую границу.

Хунзах – особый город. Если верить книгам из местной библиотеки, то именно здесь прорывался на своих боевых слонах Искандер Двурогий. В ясную погоду была видна, находившаяся в 5 км отсюда та самая гора у аула Гуниб, где был взят в плен имам Шамиль. В селе Арани, в старой крепости, построенной еще русскими солдатами в 60-х годах XIX века, размещался один из самых молодых в Российской Федерации погранотрядов. Хунзахский. Формально он прикрывал грузинскую и часть азербайджанской территории. Фактически большая часть его застав стояла на административной дагестано-чеченской границе. Очевидно, Чечню уже готовили к сдаче, и первыми ласточками были эти пограничные заставы, протянувшиеся вдоль Аварского Кайсу.

Прибывшие гости не вписывались в систему сложившихся вокруг этого отряда взаимоотношений местных контрактников из числа аварцев и остальных военнослужащих. В этом нет ничего удивительного. Понаехавшая мотоманевренная группа практически полностью состояла из контрактников, набранных по объявлению с сельской местности воронежской области. Откуда им было знать горский менталитет?

Первый звоночек раздался уже в вечер прибытия. Поставленный охранять колонну часовой увидел, что к одной из машин подошел с канистрой какой-то местный житель в гражданской одежде и деловито начал отливать себе бензин из охраняемой машины. На неуставной вопрос часового «Э, ты кто, чертила?», последний спокойно ответил: «Я это, мэнт мэстный». Охуевший от такого оборота часовой, забыл про наличие у него табельного оружия, и смачным пинком под сральник отогнал непрошенного гостя. Местное население насторожилось.

В гарнизонной столовой дело едва не дошло до бунта. Увидев, что прибывшие отличаются и формой и возрастом от местных солдат срочной службы, местные повара сгоряча выдали первым десяткам офицерскую пайку. Повезло пронырливому автору этих строк, успевшему прихватить на свой поднос дополнительно сгущенки и масла. Но когда выяснилось, что этих «офицеров» более двухсот, стали выдавать оставшимся солдатскую баланду. Негодованию голодных и озлобленных контрабасов не было предела. В Воронеже столовская еда отродясь не делилась на офицерскую и контрактную. А тут нате. Нашлись горячие головы, которые зародили откуда-то так называемые нормы довольствия и с калькуляторами стали подсчитывать, насколько же их наебали. Как потом выяснилось, каждый день на продовольствии в отряде экономилась крупная сумма. Одним словом, беспредел был как в 201-й дивизии.

Не в восторге от прибывших были и местные офицеры. Дисциплина в отряде резко снизилась. Особенно доставалось молоденьким лейтенантам из числа пиджаков. До приезда гостей, их авторитет был непререкаем. Слова этих двадцатидвухлетних юнцов были законом. Все изменилось с появлением воронежской деревенщины. Все как на подбор тридцатилетнего возраста, эти усачи не желали замечать знаки офицерского различия, а тем более как-то на них реагировать. К тому же все они ходили вместо уставных шапок из искусственного меха в более удобных вязанных.

На замечания вроде «Товарищ солдат, почему у Вас головной убор не по Уставу?», получали в ответ неизменное «Пошел нахуй». И не было в этом правиле исключения. Контрабасы беззаботно посылали обращавшихся к ним по указанному адресу, и спокойно шли по своим делам. Наконец один лейтенантик присмотрел некого молодого человека, суетившегося среди этих усачей и активно с ними общавшегося на ненормативной лексике. Сердце местного лейтенанта возрадовалось. «Не иначе срочник», решил он, и, набравшись храбрости, направился к оному.
– Товарищ солдат, почему у Вас головной убор не по Уставу? – грозно спросил он.
В ответ, тот молодой солдат, к которому обращались, сочувственно оглядел лейтенантика с ног до головы и бросил ему:
– Вроде бы не следует делать замечания старшему по званию…
Им оказался старшим лейтенантом ***, чьи звезды на погонах не были видны из-за разгрузки.

В конце концов, наглые воронежские пацаны довели до истерики руководство местного гарнизона. Дело в том, что, осмотревшись на новом месте, стали прибывшие замечать, что местные солдаты-срочники как-то похуже одеты, чем контрактники-дагестанцы. Да и кормят последних в столовой не в пример лучше даже их. То бишь, местные в столовой котировались наравне с офицерами, а вот понаехавшие воронежские контрабасы в оном заведении считались за «солдат».

С этим надо было что-то делать. И однажды два разведчика, а именно Сарай и Кузя, употребив изрядное кол-во жидкости, вызвавшей у них обостренное чувство справедливости, зашли в местную казарму.

В полумраке под потолком работал телевизор, утомленные местные контрактники возлежали обутые на солдатских койках и передавали по кругу самокрутки с непростой травой.

Кузя подошел к ближайшему к нему расслабленному телу и коротко произнес:
– Строится!
В ответ ему было молвлено:
– Э, я эта, мэстный кантрактнык.
Точнее сказать, именно эту фразу он и хотел произнести. Но так и не смог ее проговорить до конца. Кузя наш, большой оригинал. Деревенщина из деревенщин, так зать. В общении с людьми, он крайне редко прибегает к словесной речи. Весьма немногословный молодой человек.
Вот и сейчас, вместо ответа он сотворил лежащему «мэстному кантрактныку» свою фирменную «уставную улыбку шириной в приклад».

Что и говорить, спустя несколько секунд, остальные «мэстные кантрактныки» стояли построенные по струнке вдоль стены. На глазах присутствующих здесь изумленных срочников, в этот вечер они бесчисленное число раз отжимались от пола по команде двух безбашенных воронежских верзил.

Событие сие имело печальные последствия, ибо было доложено во всех подробностях местному начальству.

Продолжение следует...