Культуры и искусствы

Невыносимость тандема

Тут вроде б и не может быть фиги в кармане – и серый кардинал из-под зубчатого своего забора лишится повода послать ополчение бесноватых нашистов к дому, где живёт этот театр. Потому, что у этого театра нет своего дома – он скитается, как тот бесприютный апатрид, который после блистательного отеля «Эксцельсиор» оказывается в захудалой гостиничке, где оказывается и ждет его звездный час – из-за внезапной смерти своего патрона он становится калифом на час – неожиданным властителем чужой и доселе незнакомой судьбы.
Восьмидесятилетний польский драматург Славомир Мрожек немало нагляделся в своей жизни, немало исходил творческих тропок, чтобы подняться вот до такой притчи, когда слуга и господин в одночасье меняются ролями – и это лишь одна из граней многослойного спектакля, где объединились в компактный взрывпакет политика и история, любовь и смерть, верность и предательство, гордость и низкопоклонство… Все как у Вильяма нашего Шекспира – вечное и преходящее, реальное и иллюзорное, и тут даже слепец на ощупь найдет путь к финалу. Невзирая на абсурдность бытия.

Малобюджетный спектакль – минимум оформления, чуть-чуть переодеваний, но только одни сплошные перевоплощения.

Еще вчера вальяжный барин, не считавший денег в кармане, Магнус великолепен в исполнении Дмитрия Козельского – осанистый, статный, хоть сейчас готовый на роль какого-нибудь досвадебного еще – и стало быть недоразоблачённого – Кричинского. Где стол был яств – там гроб стоит. Вчера было все, пустое портмоне, где деньжат осталось на неделю.
Магнус как бы импровизирует на ходу, ему невдомёк, какой вулкан кроется за лакейской манишкой Мориса – челядь, какая-то козявка – такие только что и могут – служить подспорьем для исполнения барских прихотей. «Поди, подай, пошёл вон!» - вот и все, чем, пожалуй, мог бы исчерпываться круг обязанностей этого перекати-поля, которого занесло с какого-то вроде б даже и вовсе несуществующего острова в океане.
Вечная трагедия пришедших с задворков Европы выходцев – истинно богемствующие парижане, вместо того, чтоб подыхать на своих монпарнасских чердаках, кайфуют в поисках сладкой секунды самоубийства в апартаментах швейцарского отеля, куда запросто прикатывают шейхи, чтоб запастись ракетами и гранатомётами. И тут уже – какой-то Гоголь выходит на сцену – выясняется, что Магнус всего лишь прожигает остатки жизни, что он всего-навсего банкрот, отирающийся возле запертого на ночь бара… Ему тяжко нести бремя существования – давно вызрело решение исчезнуть, раствориться в небытии… И вдруг после вроде бы пустячного разговора с портье, когда – тут уже не обошлось без доли абсурда – выясняется, что Морис тоже кой на что способен, Магнус решается положить голову в пасть ко льву, который ему пока еще кажется котёнком…

Нет смысла пересказывать – это надо смотреть и слушать. На глазах перевоплощается вдруг Морис – он даже выше ростом становится, он уже позабыл, что значит ходить на цыпочках. Час пятнадцать – всего лишь таково по времени дыхание спектакля. И он воспринимается на одном дыхании. Тут прорабатывается и тема исчезновения – поиска новой экстерриториальности, выхода их перманентного абстинентного состояния. Вроде б облегчение – подписан контракт с Мефистофелем, и выясняется, что самое страшное – непредсказуемость. Когда придет пора поставить точку… Так же было у канонизированного Достоевским Кириллова в «Бесах» - решился на самоистребление, теорию даже подвёл соответствующую… а как настал час – стушевался, струсил и в неприглядном виде порог вечности перешёл. Шутки с гибелью – это вовсе не шутки…

Словом, притча… Другой её смысл еще и в том, что договаривающиеся стороны, оказывается, не умеют и не могут – да и не должны! – договариваться. Ничего нельзя предсказать и предвидеть – и в любое мгновение все кондиции могут быть сметены. И никакой тандем не бывает плодотворен – такой тут подтекст. Один из переговорщиков всегда в какой-то миг проходит точку невозврата и больше ничего нельзя изменить.

Морис и Магнус – два имени, звучащих для русского уха подобно магическим аббревиатурам, могут заставить зазвучать и имена даровитых исполнителей.
Дмитрий Козельский и Никита Карпов закончили восемь лет назад ГИТИС, курс П. Хомского и В. Теплякова.Козельский пять лет прослужил в театре имени Моссовета, Карпов – отбыл трёхгодичный срок в доронинском МХАТе.
Им нынче есть что играть, им повезло обрести товарищеский локоть в театральном сообществе “Expansia”. И этот локоть тебя не оттолкнет, не двинет тебе под дых, он просто чувствуется – рядом друг… Кстати, еще от Розова я слышал, что он никогда не был… локтевиком…

Кстати, один бы совет показался б нелишним. Когда уже не Виктор Розов, но Марк Розовский ставил у себя пьесу польского же драматурга Станислава Виткевича (Виткауса) «Сапожники», он предпринял для распространения в зрительском фойе издание текста пьесы в газетном формате – стоит это копейки, разлетается лихо и служит немалым подспорьем для еще более плодотворного обдумывания сценического решения, игры актёров и проч.

И – под занавес – еще одно личное впечатление. Мне посчастливилось видеть на сцене МХТ спектакль «Возможная встреча» - роскошное зрелище с участием Олега Ефремова (в роли композитора Генделя) и Смоктуновского (И.-С.Бах). Там на «подвёрстке» - в эпизодической роли лакея – был занят Любшин. Но, в сущности – пьеса на двоих.

А второй – и тоже во МХ(э)Те – «Ужин», где Талейрана играл Табаков, а Фуше – Александр Галко (он блистательно замещал Джигарханяна). Это незабываемо – это на всю жизнь.
Так вот рядом с этими великими работами труд Козельского и Карпова не теряется. Спешите видеть. Это вовсе не больно – туда попасть – позвоните, пошлите емелю, и – в добрый час!
21 марта на Арбате, 35!
А потом можно будет обменяться мненьицами…