Назрела ли реформа исправительной системы? мнение Президента.

Д.МЕДВЕДЕВ: Я такую, может, сейчас скажу экстремистскую мысль, но я скажу. Они вообще никогда не работают на исправление. И дело не в том, что они у нас сами по себе не самого высокого качества, мягко говоря. У нас действительно исправительно-трудовая система, она на 95 процентов советская. А вообще подобного рода наказания редко кого исправляют.

Именно поэтому за последние несколько лет я все-таки старался проводить несколько иную уголовную политику, когда суровым должно быть наказание за тяжкие и особо тяжкие преступления. Но в этом случае, когда мы осуждаем людей, расчет идет не на исправление, а, скажем честно, на их изоляцию от общества. На то, чтобы они не совершали преступлений, находясь в обычной среде.

Что же касается исправления, то эта конструкция может применяться только к тем, кто совершил не тяжкие преступления, а, как правило, преступления по неосторожности. И именно туда и должен быть обращен государственный взор.

О чем я говорю? Во-первых, наша уголовно-исполнительная система, она действительно советская, и она действительно очень консервативная, и мы знаем все ее недостатки. Во-вторых, эта система должна быть реформирована, но не за полгода – это невозможно, а за достаточно продолжительный срок. Какой срок? У нас есть специальная программа реформирования, она рассчитана на период, условно говоря, до 2020 года.

В-третьих, эта система должна стать принципиально другой. Я когда еще учился в университете, то по действовавшему тогда исправительно-трудовому кодексу было, по-моему, пять режимов лишения свободы, начиная от тюремного режима, и заканчивая колониями-поселениями, и масса самых разных лагерных режимов, оставшихся еще с известного периода.

Строго говоря, практически все эти режимы исключительно жесткие и направлены на то, чтобы изолировать людей от общества, тогда возникает вопрос: зачем они нам все нужны в таком виде? И поэтому в качестве ориентира для развития уголовно-исполнительной системы были взяты две крайние позиции, так, кстати, как это во всем мире.

Тот, кого очень трудно исправить, я сказал, что невозможно, но очень трудно исправить, и где воспитательная функция почти невозможна, тот должен сидеть в тюрьме, просто сидеть в тюрьме и быть изолированным от общества на тот срок, который установлен вступившем в законную силу приговором суда.

А тот, кто совершил преступление по неосторожности, первое преступление – из него не надо все жилы тянуть, он может находиться в колонии-поселении с весьма мягким режимом содержания, чтобы эта система его не подавляла окончательно, а чтобы он все-таки и о жизни поразмышлял, и чтобы не заниматься потом его социализацией, чтобы он был адаптирован к нормальной жизни, чтобы он мог в магазин ходить, чтобы он с людьми встречался. Мне кажется, выбор должен быть между одним и другим, и это та модель, по которой мы должны пойти.

Следующая тема. Есть наказания, которые не связаны с лишением свободы, а также надзор за теми, кто совершил преступление и отбыл наказание. Это сфера у нас вообще не развита. Раньше она существовала, а сейчас эти службы почти не работают. Нам нужно создать свою службу пробации, такую, как есть в других государствах.

И, наконец, последнее (но не по значимости). К сожалению, по количеству заключенных мы всегда были действительно на одном из самых первых мест на планете, хотя считать, что у нас их больше всего тоже неправильно, это не так сейчас. Насколько я знаю, в Соединенных Штатах Америки, например, заключенных больше чем у нас, и страна, правда, больше чем наша, но тем не менее.

Но даже почти миллион человек, который недавно сидел на зонах – это огромная цифра людей, количества человечески судеб. Когда я начала погружаться в повседневную деятельность Президента… Вы знаете, у Президента есть такая функция, как помилование. Начал смотреть дела, которые мне приносят. Понятно, когда, допустим, человек получил длительный срок за убийство, за тяжкое телесное повреждение, за насильственные действия. Это понятно. Но очень часто мне приносили, да и сейчас приносят дела, где фабула, состав преступления выглядит следующим образом: вытащил из сумки мобильный телефон, цена похищенного – пять тысяч рублей, наказание – два года лишения свободы не условного, а реального. Что это означает?

Какой-то молодой дурачок, извините, который по глупости или «по пьяной лавочке», что у нас, к сожалению, очень часто происходит, стащил телефон. Но этот человек еще только-только жить начинает – его сразу же на два года в лагеря. Кем он оттуда возвращается? Ну, понятно кем. Это уже совсем другой пацан!

Уже такой вполне, так сказать, адаптированный к лагерной жизни. Достигнуты цели перевоспитания? Наоборот. Мы, по сути, погубили человека, или, во всяком случае, вывели его из социального равновесия на длительный период. Поэтому нам нужно разумно, спокойно, но в то же время настойчиво провести полную ревизию уголовно-исполнительной системы.

И наконец, самое последнее. Уголовно-исполнительная система состоит из тех, кто сидит и тех, кто охраняет. Как правило, часто говорят, что они сидят вместе: только некоторые из них сидят срок, назначенный судом, а некоторые из них сидят всю жизнь. Как вы понимаете, эта служба очень тяжелая.

И люди, которые там работают, во-первых, выполняют важную государственную задачу, а, во-вторых, у них существует и свой определенный эмоциональный настрой. И нам нужно сделать так, чтобы туда приходили служить люди подготовленные, грамотные и мотивированные. Поэтому мы, начиная с 2013 года, начнем существенное увеличение заработной платы всем, кто работает в уголовно-исполнительной системе.

В противном случае изменить самый дух этой уголовно-исполнительной системы невозможно, и нам тогда нужно будет, собственно, каждый раз, когда мы обсуждаем ее проблемы, в очередной раз перечитывать Варлама Шаламова и убеждаться в том, что с тех пор почти ничего не изменилось.