01 - На крыше
(25 апреля 2009)

Я пришел туда просто так, переполнившись злости и желания еще один раз плюнуть себе в душу,
еще один раз посмотреть в глаза своему прошлому.

Оно, смешанное с пустотой внутри и отсутствием сил хоть за что-то бороться,
являет из себя еще достаточно позитивный взгляд на то, что представляет из себя мое настоящее.
Настоящее, в которое не хочется просыпаться, то, из которого хочется убежать как можно дальше и обо всем забыть.
Сбежать куда-нибудь, где можно, лежа на песке и вдыхая воздух полной грудью, слушать, как забавно бурчат маленькие волны,
безуспешно пытаясь добраться до босых ног. Забыть обо всем и часами смотреть в ставшие родными глаза…

Реальный мир радует совсем другой картиной с целым ведром приятных подарков: мокрый противный воздух,
насмехающиеся объедки наполеоновских планов, бесконечная суета и мы, отстранившиеся и ставшие теперь почти врагами.
Теперь остались лишь мечты. Мечты, в которые мое сознание прячется от мира при первой возможности,
хотя единственное, что остается после их ухода — гадкий привкус ни на что не способности
и боль от разорванного и ставшего недостижимым, почти чужого счастья...

...На языке осталась грязь. Мне больно - я тушу сигарету об язык. Потушив сигарету об язык,
кроме лютого срача во рту, чувствуешь радость сродни той, которую испытываешь,
закрыв за собой дверь после осмотра врача-членоведа. Своеобразный допинг счастья.
Мне позарез нужен допинг счастья. Кому не нужен.

Внутри было мерзко и странно давило. Сигарета наградила меня чувством слабости и еще больше усилившимся ощущением того,
что плыть дальше, в общем-то, некуда. Я плюнул куда-то вниз, в смесь серого и ненужного, того, что под ногами.

Наконец замок на двери пискнул и отключился, и я проскочил внутрь, чуть не сбив выходившую бабку. Лестница.
Я чуть не бежал. Дверка на крышу была приоткрыта. Металическая лесенка загремела под моей тушей. Я вылез на чердак.
Теперь больше не нужно держать дверку-крышку одной рукой и ее лапку другой.
Больше не надо смотреть в ее глаза и чувствовать нежность ее кожи. Ее тепло. Радость переполняет любые сердца.

Было темно, и я, сгорбившись, вглядывался в темноту. Тут я увидел их.
Этого быть не могло. Это я сидел на окне, а она стояла, вплотную прижавшись ко мне.
Довольно странная у меня поза. Я тогда об этом не думал. Я был влюблен.
Я думал о том, что впервые за шесть лет я дома, что впервые за шесть лет я счастлив.
Счастлив по-настоящему: так, что, вдруг отключившись и посмотрев на себя со стороны,
не услышишь ехидного хихиканья своего внутреннего «я».

Я думал и о том, что за этот один день я каким-то чудесным образом перепрыгнул из статуса лоха,
у которого никогда не было девушки, в статус вполне перспективного молодого человека,
которого кто-то обнимает, с которым кто-то хочет быть рядом. Что я теперь как бы крутой.
А это очень-очень хорошо для меня. И еще думал о том, что она чувствует мой член, что меня безмерно смущало.
Довольно странное у меня было сочетание мыслей.

Я подошел почти вплотную, а они оставались неподвижными.
Ее глаза, всегда немного хитрые, всегда какие-то таинственно полупустые. Похожая на кошку.
Хрупкая даже по сравнению со мной. Я почувствовал запах ее волос. Мое сердце билось с сумасшедшей частотой.

Я прикоснулся своей щекой к ее щеке.
Я помнил это чувство, в этот момент хочется кричать от счастья, куда-то лететь и урчать, как котенок, одновременно.
Но не сейчас. Щека холодная, как лед, и какая-то липкая. Теперь так. Грязный чердак, две статуи и я.
Раздавленная, разгрызенная, выблеванная жизнь. За последние два года хоть что-то, сделанное мной, не было ошибкой?

А ему все ничего, он сидел на окне, обнимал ее и улыбался.
Я взорвался и ударил его кулаком в висок, от удара даже ее развернуло на 180°. Одной рукой я судорожно подхватил ее,
боясь, как бы она не упала, а другой схватил его за подбородок и четыре раза ударил о бетонный косяк окна,
я хотел увидеть свои же мозги на этом окне. Хотел, чтобы на моих руках была кровь.
Я хотел, чтобы все это закончилось и наконец начали бы показывать другой канал.
Мне надоело, и он рухнул между ней и окном, куда-то в грязь, умудрившись при этом сохранить свою мерзкую полусидящую позу.
Я плюнул куда-то вниз, в смесь серого и ненужного, того, что под ногами.

Я вылез в окно, было высоко, и я застрял в какой-то полупозиции: зад уже как бы на природе, а руки отпустить страшно.
Рука заскользила от крови, и я рухнул на крышу. Я перевернулся, сел и закурил сигарету.
На покатой крыше совсем невозможно нормально сесть: ты либо куда-то едешь, либо сидишь на треугольнике.
Моя правая рука была в крови и грязи, а левая только в грязи. Я улыбнулся. Я умею пускать колечки и сердечки из сигаретного дыма.

Я выкурил две сигареты, и меня почти перестало трясти. Успело еще больше стемнеть,
и я влез на чердак через другое окно. Я посмотрел на то место, где раньше располагалась сладкая парочка.

Этого быть не могло. Он снова сидел на окне и обнимал. Обнимал. Ее нигде не было. Довольно странная у него поза.