правильно.
В качестве компенсации надо ввести войска гуманитарной помощи населению Польши и помочь им восстановить правительство из собственных кадров.

Соболезнования народу Польши

Выражаем самые глубокие соболезнования в связи с авиакатастрофой, произошедшей сегодня под Смоленском. Это страшная трагедия, которую трудно понять и невозможно осознать. Мы склоняем головы в память президента Польши Леха Качиньского - настоящего патриота Польши и других достойных сынов и дочерей польского народа. Как нам известно, в субботу он большой правительственной делегации должен был посетить международный мемориальный комплекс жертвам тоталитарных репрессий коммунистического режима на Катынском кладбище под Смоленском. Да сохранит Всевышний вашу благословенную родину от случайностей и невзгод. Да воцарится навечно мир и лад в Польше. Мы скорбим вместе с польским народом!

Председатель НЧО ТОЦ Рафис Кашапов.
Председатель НДП «Ватан», Мохаммят Миначев.
Председатель Шуры Аксакалов Габдельбари Зиннуров.
Президент татарского общества Общество Татарстан (г. Санкт Петербург) Ринат Валиев.

Не скорби слишком сильно, Кашапов

О причинах катастроф, происходящих в России
http://gnewswriter.livejournal.com/17340.html

Прочитал комментарии поляков под этой новостью на одном из сайтов. Гурски всерьёз не воспринимают. Он пользуется в Польше такой же славой, как у нас Жириновский.

Этого следовало ожидать.

Простите, но с каких пор заявление одного депутата стало приравниваться к официальной позиции государства?

Под официальной Польшей я подразумеваю официальное польское лицо и предполагаю что это только "первая ласточка".

Вы наших депутатов и политиков послущайте.
Не конкретно по этому вопросу, а вообще.

У каждого человека свои тараканы. Только тараканы официальных лиц больше и с больщими усами. (это культурно-заэвуалировано написано) :)

Это всего лишь один депутат. Коих много. И кои зачастую говорят то, что им советуют их собственные мозготараканы. Причем далеко не всегда это соответствует действительности. :) Если послушать литовских консерваторов, то получится, что в Литве русофобия цвете аки каштаны в Киеве в мае.

А то что самолет потерпел крушение из-за того, что человек, не имеющий отношения к авиатехнике, заставил посадить самолет именно здесь и нигде в другом месте, - это фигня? Ведь однажды было подобное. В тот раз пилоты ослушались и сделали не так, как хочется кому-то, а так как надо. За что правда были уволены. Ну а сегодняшние пилоты, видимо, испугались подобной участи.
Так что вывод - каждый должен СВОИМ делом заниматься, и не лезть не в свою стихию...
Эх...

видимо теперь будут требовать денег за катынь в квадрате

Путе, конечно, было удобно убрать ненавистного ему президента Леха Качиньского. Это политика. Ничего не скажешь... Но Качиньский должен был знать куда и к кому он летит. Эх! Чего теперь говорить! Все случилось по худшему сценарию для поляков-демократов и их мужественной команды. Очень жалко погибших! Просто в голове не укладывается... Такая нелепая смерть...Смерть в России...Есть люди, которые не верят в случайности. В мире все не случайно.... Думайте сами, делайте выводы - кому это было выгодно, если есть мозги. Главное, всех сразу... Соболезную полякам. P.S. Свечку я - лично не держала. Только предположение.

Зачем от мирных нег и дружбы простодушной вступил он в этот мир

Лица «демократической» национальности, которые больше всех обвиняют СССР за Катынь, ссылаясь на 3 фальшивки, сляпанные в 1992 году, конечно не обязаны верить выводам комиссии Бурденко, но свидетельству известного израильского политического деятеля Менахема Бегина они должны доверять. Менахем Бегин был арестован НКВД в Вильнюсе, как руководитель Бейтара в Польше. До освобождения зимой 1941 года после амнистии польских граждан, он сидел в следственной тюрьме и затем в лагере на Севере вместе с польскими офицерами. Вот что он пишет в своей книге, которая есть в Интернете, «МЕНАХЕМ БЕГИН. «В БЕЛЫЕ НОЧИ» Перевод с иврита; Тель-Авив; 1978»
«Время бежало, и 1940 год подошел к концу. В ночь с 31 декабря 1940 года на 1 января 1941 года в нашей камере состоялась "встреча Нового года". В Лукишках этот день ничем не отличался от всех остальных: в канун Нового года мы получили обычный "кофе" утром и обычный "суп" в полдень и вечером; сигнал отбоя раздался в свое время; как всегда, мы застелили тюфяки.
Через несколько дней после Нового года открылась дверь нашей камеры:
-Кто на "Б"?
- С вещами! -- сказал охранник, когда я назвал имя, отчество и фамилию.
В общей камере, где было шестнадцать коек и около шестидесяти человек, я встретил еще одного еврея. Он не был ни бундовцем, ни сионистом, он вообще не был политическим. Как этот опытный варшавский вор, мастер своего дела, попал в тюрьму, даже не успев ничего украсть в Вильнюсе? И как попал он в камеру политических, где сидели общественные деятели, высшие офицеры армии, судьи, профессора, полицейские чины, бывший заместитель министра? Большая камера, в которой оказались знакомый 78-летний полковник и мой старый друг майор, гудела как улей. Весь день без перерыва шли беседы.
Вечером 31 марта 1941 года у наших «телеграфистов» прибавилось работы. Телеграммы шли сверху вниз, вдоль и поперек. Они состояли всего из двух слов: имя заключенного и срок заключения. В большинстве случаев повторялись слова "восемь лет", "пять лет", очень редко - "три года".
-- Когда прошли судебные процессы? -- запросили мы центр через водопроводную трубу.
-- Не было процессов, это приговор, -- последовал ответ.
Заключенные по очереди подходили к столику; остальные стояли поодаль и видели, как каждый заключенный получает небольшую бумажку, на которой расписывается.
Подошла моя очередь.
- Имя, фамилия? - спросил человек, сидевший ближе к середине столика.
Я назвался.
Человек, сидевший у края столика, быстро, словно пересчитывая денежные купюры, перелистал толстую пачку, нашел нужную бумажку и передал своему товарищу. Тот зачитал мне текст, навсегда врезавшийся в память:
"Особое совещание при Народном Комиссариате внутренних дел постановило, что Менахем Вольфович Бегин является социально-опасным элементом, и приговорило его к заключению в исправительно-трудовом лагере сроком на восемь лет".
Ни один в нашей камере не получил "обидный" детский срок - три года. Телеграф стучал беспрерывно. Восемь лет, пять лет, восемь... По слухам выходило, что мы поедем в Котлас на "перевоспитание" на пять, на восемь лет».

А х его з. Как мне сказал один уважаемый человек, не верится в случайности на таком уровне.