Десять лет на острове Имралы

Пятнадцатого февраля исполнилось десять лет со дня ареста Абдулы Оджалана – лидера Рабочей партии Курдистана. Об этом не вспомнил почти никто – кроме крестьян в каменистых горах разделенной на кусочки страны, и эмигрантов в курдских гетто Евросоюза. Старый, накаченный наркотиками политзаключенный, которому в апреле исполнится шестьдесят, провел эти десять лет в изолированной тюрьме на острове Имралы, в Мраморном море, где снуют туда и сюда круизные пароходы с праздными туристами из Европы.

А десять лет назад, в конце февраля девяносто девятого года, в нашей общаге-книжке на улице Борщаговской плакал немолодой человек в мешковатом свитере и заштопанных джинсах. Поначалу он назвался кличкой Бадо – хотя потом честно сказал, что это не его имя. Бадо плохо говорил по-русски, с тем странным произношением, которое бывает у людей, изучавших язык по книгам – и, слушая, как четко выговаривает он слова «колониализм» и «империализм», у нас не было сомнений, по каким именно книжкам учился этот курдский повстанец. Ему было неуютно в нашей интернациональной общаге, где жили африканцы, арабы, вьетнамцы и множество турок – он боялся, что последние узнают его по выговору. А потому Бадо говорил только в комнате, предварительно закрыв дверь и включив старое радио. Тем более, что оно время от времени рассказывала нам гремевшие тогда новости об арестованном Оджалане – «дядюшке», «Апо», как называли его люди из РПК.

Бадо знал его много лет. Он видел еще Мазлума Догана, одного из тех, кто основал эту партию в семьдесят восьмом году. Через год Догана арестовали по обвинению в создании антиправительственной группы и подделке документов с целью освобождения арестованных товарищей. Двадцать первого марта восемьдесят второго года, на курдский национальный праздник Навруз – день Весны, праздник древних огнепоклонников Хорасана, двадцатисемилетний Мазлум Доган поджег свою камеру и повесился, желая привлечь внимание к пыткам в турецких тюрьмах. Его смерть вызвала массовые выступления в курдских селах и тюремные голодовки политзаключенных. На волне этих протестов Бадо вступил в Рабочую партию – вместе с сотнями других курдских юношей. А еще через год турецкие войска похитили и казнили восемь тысяч курдских крестьян старше шестнадцати лет – все эти убитые относились к суфийскому племенному союзу Барзан, из которого происходила мать Бадо. Он рассказал нам о традициях этого мятежного клана, восстания которого с трудом подавляли войска турецкого султана, иранского шаха, хашимитского короля, Ататюрка, и колониальные части британской империи, которые закидывали курдов бомбами из диковинных в то время аэропланов.

В сорок шестом году племя Барзан перешло границу с Ираном и стало костяком вооруженных сил «Мехабадской республики» – под этим названием осталась в истории Курдская народная республика, основанная одновременно с «Тебризской республикой» в иранском Азербайджане, где стояли тогда войска Красной Армии. Преемственность республики выводилась от «Красного Курдистана» – курдского национального района в советском Азербайджане с центром в местечке Лачин, существовавшем с 1923-30 годах (в тридцать седьмом году его жителей депортировали в Среднюю Азию).

В Мехабаде был поднят красно-бело-зеленый флаг с изображением солнца и книги, обрамленных венком из колосьев – он стал прообразом и для современной курдской символики. Революционное правительство разработало проект всеобщего среднего образования для детей, а для ликвидации неграмотности среди взрослых предполагалось организовать вечерние курсы в школах, где преподавали эмансипированные новым режимом женщины. В привезенной из СССР типографии печатали учебники на курдском языке, происходящем от мертвого языка мидийцев. Курдский поэт Хажар публично читал свои стихи о жизни новой республики, а в местном театре поставили первую курдскую оперу. Все это кончилось после гражданской войны, когда Советский Союз вывел свои подразделения из Ирана, а в Мехабад вошли войска шаха. Кази Мухаммед, президент павшей курдской республики, перед казнью сказал, что он передал ее флаг шейху Мустафе Барзани, лидеру основанной тогда Демократической партии Курдистана. Вместе с людьми из своего племени Барзани перешел границу СССР, где начал сотрудничать с советскими властями и военной разведкой - вплоть до падения монархии в королевстве Ирак. 

Традиция «Мехабадской республики» питала затем борьбу множества курдских групп, включая маоистскую Рабочую партию Курдистана, которая боролась и против собственно курдской феодальной верхушки. После казни Догана ее возглавил укрывшийся в Сирии Оджалан. Еще 1971 году он стал одним из руководителей студенческого союза «Демократическое общество высшей школы Анкары», а после его запрета создал в подполье левую курдско-турецкую группу и участвовал в вооруженной борьбе нелегальных турецких организаций «Дев-Йол» («Революционный путь») и «Дев-Сол» («Революционная левая»). А в конце восьмидесятых боевики РПК проходили тренировки в ливанской долине Бекаа и в лагерях Организации освобождения Палестины. Ее влияние простиралось от партизанских баз в горах у Диярбакыра – столицы турецкой части оккупированного Курдистана, где РПК вела бои с армией – до эмигрантских курдских общин в Европе, которые организовывали теракты против дипломатических и коммерческих представительств Турецкой республики.

Перелом наступил в девяносто восьмом году, когда, под давлением Турции, Хафиз Асад депортировал Оджалана из Сирии. Вскоре его точно также выдворили из Москвы, и Апо вылетел в Рим, при посредничестве парламентской Партии коммунистического преобразования, с ведома и согласия «левого» премьера Массимо де Алема. Последний затем же санкционировал арест и депортацию лидера РПК – после конфиденциальных переговоров с президентом США Клинтоном. Оджалан переезжает в Грецию, но его вновь арестовывают, и отправляют в кенийскую столицу Найроби, на виллу греческого посла – откуда он был похищен после совместной операции спецслужб США, Турции и Израиля.

Тогда все знали: Апо ждет верная смерть – и курдские организации во всем мире организаовывали массовые акции солидарности против грозящей ему смертной казни. В Киеве их проводили бизнесмены из местной курдско-ассирийской общины. Они настороженно относились к левым, которые также устраивали пикеты поддержки лидера РПК, и спихнули нам Бадо, приехавшего в Киев из Грузии – куда он попал через турецкую границу, спрятавшись в груженном шерстью грузовике. Спустя месяц после этого Бадо натужно кашлял, выхаркивая из легких шерстяные волокна. Из Киева он должен был ехать в Роттердам, в партийный центр РПК – и тоже нелегальным путем. Сидя в машине, курдский партизан издали наблюдал за нашими пикетами у посольства Турции в Украине. А потом, в общаге, смотрел вместе с нами видеозапись с накачанным наркотиками Оджаланом – и слезы текли по его корявому, морщинистому лицу, над которым поработали горные ветры и кулаки турецких тюремщиков.

Прошло десять лет, и приговоренный к казни, а затем помилованный Оджалан по-прежнему находится на острове Имралы. Турецкая прокуратура расследует дело премьер-министра Тайипа Эрдогана только за то, что он обратился к нему невинным оборотом "уважаемый". А курдские мигранты все также прозябают на социальном дне в мегаполисах Анкары, Стамбула и Евросоюза. Страны Курдистан не существует – империализм, который создает марионеточные государства вроде балканского Косово, с его бульварами имени Клинтона и Джорджа Буша, отказывает в этом праве многомиллионному народу, из которого вышли Апо и Бадо. Курдам дали только кусок оккупированного Ирака (по иронии судьбы, его президентом стал сын Мустафы Барзани), стравив их с арабскими общинами суннитского и шиитского толка. Но хочется верить, что демократическая традиция Мехабадской республики еще реализует себя, придав смысл борьбе простых, мужественных людей – каким запомнили мы десять лет назад курдского повстанца.  

Андрей Манчук

Опубликовано