Tideland
Наконец сходил в кино и посмотрел "Страну приливов". Долго тянул с походом потому, что опасался, что фильм не оправдает самых трепетных ожиданий и окажется неуклюжей претенциозной пустышкой. Так хотелось сохранить это предвкушение чуда и неопределенность, недосказанность манящей мечты, которая в приближении могла к сожалению оказаться грубой дешевкой. Максимум, на что я надеялся, когда уже сидел в зале - это то, что фильм будет твердо удовлетворять канонам моей сложившейся эстетики: быть в меру циничным, капельку небрежным, по большей части поэтичным и мелодичным и достаточно глубоким по смысловой иерархии.
Но то, что я увидел заставило меня забыть про каноны м тоскливое желание соответствия произведения оным (как преподаватель на экзамене втайне надеется на то, что студент хотя бы не запнется в заученной формулировке ответа. о том, что студент понимает, что говорит и будет развивать эту мысль, открывать что-то новое в этой науке - речи конечно же не идет). Меня посадили в кабинку безумного аттаркциона, не предупредив а необходимости пристегнуть ремни. Я ожидал, что покатаюсь в тележке, которую везет усталый пони с давно потухшими глазами, но вместо этого оказался на спине бешено мчащегося жеребца во главе табуна диких лошадей...
В первых кадрах я вижу девочку, которая играет в театр с головками кукол, насаженными на пальцы. Девочка сидит внутри ржавого кузова перевернутой машины, в воздухе летают мерцающие огоньки. "Сегодня нас ждет восхитительный трип", - говорит девочка своим пластмассовым подружкам. Сцена взрывается грохотом проходящего рядом поезда, девочка оглушительно визжит, пытаясь перекричать поезд... И действительно, трип оказывается восхитительным. Несмотря на то, что в начале истории девочка кипятит в ложке герыч для отца, что мать отвратительно умирает от передозировки метадоном, что к середине фильма теряющая сознание от голода девочка оказывается одна в полу-развалившемся доме посреди бескрайней степи, наедине с четырьмя кукольными головами, говорящей белкой и вонючим трупом отца - мир вокруг остается по-детски волшебным, полным открытий и тайн на каждом шагу. Она отважно встречается лицом к лицу с одноглазой женщиной-призраком, одержимой пчелиным проклятием. Она падает в кроличью нору, превращаясь в живую иллюстрацию из своей любимой книжки. Разрешает сложнейшие моральные отношения между своими куклами, которые к тому времени тоже начинают жить своей жизнью, и пытаются выйти из под контроля хозяйки отчего попадают в разные истории. И находит свою любовь в лице капитана подводной лодки не от мира сего. Я не могу описать их любовь. Это надо увидеть своими глазами. Но скажу, что лишь детям суждено понять сумасшедших, и только сумасшедшим суждено понять детей. Понять так, чтоб это не выглядело актерской игрой, а чтоб само существование стало захватывающей детской игрой. И тогда становится возможным все: и невозможные поцелуи, и волнительное сексуальное предвкушение, и безумная радость, и пронзительная грусть в прозрачных слезинках, и остановившееся время.