| Пробуждение |
[May. 7th, 2008|09:57 pm] |
Пробуждение
Abstracts:
Пелевин: "Спи", и рассказ про лунатика "Тарзанка". Лем, "Футурологический конгресс". Фильм "Матрица". Процесс пробуждения. Во сне можешь делать, то что не удается в бодрстовании: "легко, как во сне". Эффект бревна.
Пелевин наверняка читал книгу Петра Демьяновича Успенского "В поисках чудесного" - иначе чем объяснить повторяющийся мотив пробуждения, который проходит красной нитью сквозь все его творчество, но в явном виде (сначала тема подана помягче, потом жестко) предстает в двух рассказах - "Тарзанка" и "Спи". Кульминация "Тарзанки" - лунатик вдруг просыпается на высоком карнизе и в ужасе пытается удержаться (мораль рассказа - "пробуждение в реальность может оказаться почти невыносимым испытанием для спящего) *. Реальность вообще трудно выносить, поэтому "людям, особенно детям, обязательно нужны сказки"**. В "Тарзанке" читателя ждет хэппи-энд: герой опять заснул, и, спящий, благополучно дошел по крышам до дома. Рассказ "Спи" кончается принципиально тем же - окончательным засыпанием, но в "Тарзанке" это означает счастливое окончание истории, а "Спи" оставляет общее впечатление, что именно так оно и бывает в реальности (жизни), и еще хорошо, если так.
Кстати, в рассказе "Спи" Пелевин обыграл так называемый "эффект бревна" (по лежащему на земле бревну кто угодно пройдет не споткнувшись, но попробуй подними это же бревно на 5 метров над землей). Цитата: Вообще, выяснилось: к какому бы роду человеческой деятельности ни пытался приспособить себя Никита, трудности существовали только до того момента, когда он засыпал, а потом, без всякого участия со своей стороны, он делал все необходимое, да так хорошо, что проснувшись удивлялся. Иногда говорят "легко как во сне" - как раз про это.
Этот же мотив пробуждения к настоящей реальности, когда реальность оказывается совсем не такой, как представления о ней, встречается в произведении "Футурологический конгресс" философа, футуролога и писателя Станислава Лема. ***
Как пробуждался к реальности Нео, после того, как съел красную таблетку, все, наверное, еще помнят.
* Вот это цитата из "Тарзанки" Пелевина, где он описывает пробуждение к реальности:
Неожиданное пробуждение было больше всего похоже на тот самый прыжок в холодную воду, о котором Петр Петрович пытался рассказать своему безжалостному спутнику, — и не только потому, что стало заметно, как вокруг холодно. Петр Петрович посмотрел себе под ноги и увидел, что тонкая дорожка серебристого цвета, по которой он так долго шагал, была на самом деле довольно тонким жестяным карнизом, изрядно выгнувшимся под тяжестью его тела. Под карнизом была пустота, а за этой пустотой, метрах в тридцати внизу, горели удвоенные лужами фонари, подрагивали от ветра черные кроны деревьев, серел асфальт, и все это, как с ужасом осознал Петр Петрович, было абсолютно и окончательно реальным — то есть не оставалось никакой возможности как-нибудь проигнорировать или обойти тот факт, что он в нижнем белье и босиком стоит на огромной высоте над ночным городом, чудом удерживаясь от падения вниз. А удерживался он действительно чудом — его ладоням было совершенно не за что ухватиться, если не считать крошечных неровностей бетонной стены, и стоило ему чуть-чуть отклониться от ее сырой и холодной поверхности, как неумолимая сила тяжести увлекла бы его вниз. Недалеко от него, правда, висел электрический кабель, но чтобы дотянуться до него, надо было сделать несколько шагов по карнизу, а об этом нечего было и думать. Скосив глаза, он увидел внизу далекую автостоянку, сигаретные пачки машин и крошечный пятачок пустого асфальта, словно специально оставленный кем-то для него.
Главным же свидетельством того, что открывшийся ему кошмар окончателен, был запах догорающей где-то неподалеку помойки — запах, который сразу снимал все вопросы и как бы содержал в себе самодостаточное доказательство окончательной реальности того мира, где такие запахи возможны.
** Это цитата из hgr@lj, которую я как-бы присваиваю. (Саму цитату не получилось найти, т.к. hgr написал с тех пор 100 Мб разных текстов, сквозь которые мне не продраться)
*** А вот так описывает это же самое пробуждение к реальности Станислав Лем:
Я – видит Бог, машинально! – поднес к носу ампулу, которую все еще держал в руке. Я просто забыл о ней. От резкого запаха слезы выступили на глазах. Я начал чихать, а когда открыл глаза снова, комната совершенно преобразилась. Профессор еще говорил, я слышал его, но, ошеломленный увиденным, ни слова не понимал. Стены почернели от грязи; небо, перед тем голубое, стало иссиня‑бурым, оконные стекла были по большей части выбиты, а уцелевшие покрывал толстый слой копоти, исчерченный серыми дождевыми полосками. Не знаю почему, но особенно меня поразило то, что элегантная папка, в которой профессор принес материалы конгресса, превратилась в заплесневелый мешок. Я застыл, опасаясь поднять глаза на хозяина. Заглянул под письменный стол. Вместо брюк в полоску и профессорских штиблет там торчали два скрещенных протеза. Между проволочными сухожилиями застрял щебень и уличный мусор. Стальной стержень пятки сверкал, отполированный ходьбой. Я застонал. – Что, голова болит? Может, таблеточку? – дошел до моего сознания сочувственный голос. Я превозмог себя и взглянул на профессора. Не много осталось у него от лица. На щеках, изъеденных язвами, – обрывки ветхого, гнилого бинта. Разумеется, он по‑прежнему был в очках – одно стеклышко треснуло. На шее, из отверстия, оставшегося после трахеотомии, торчал небрежно воткнутый вокодер, он сотрясался в такт голосу. Пиджак висел старой тряпкой на стеллаже, заменявшем грудную клетку; помутневшая пластмассовая пластинка закрывала отверстие в левой его части – там колотился серофиолетовый комочек сердца в рубцах и швах. Левой руки я не видел, правая – в ней он держал карандаш – оказалась латунным протезом, позеленевшим от времени. К лацкану пиджака был наспех приметан клочок полотна с надписью красной тушью: «Мерзляк 119 859/21 транспл. – 5 брак.». Глаза у меня полезли на лоб, а профессор – он вбирал в себя мой ужас, как зеркало, – осекся на полуслове. – Что?.. Неужели я так изменился? А? – произнес он хрипло. Не помню, как я вскочил, но уже рвал на себя дверную ручку.
|
|
|