Цель и судьба
Еду сегодня утром на арендованном велосипеде в один театральный офис. Подъезжаю к самому крутому месту, недалеко от Сакре-Кёр, самому высокому месту всего города (выше Эйфелевой башни). И вот на самом крутом отрезке моего маршрута неожиданно загорается красный светофор. Я останавливаюсь, жду. Тут как раз на перекрестке кафе, и там сидят, как им и полагается, на улице за столиками прекрасные парижане и, самое главное, еще более прекрасные парижанки. Парижанки, нужно сказать, - совсем другие, они рассматривают мужчин, особенно стильных велосипедистов с шарфом и плюшевой собачкой в ивовом багажнике, и не отводят глаз, встретившись взглядом. Загорается зеленый, я вставляю ноги в педали, поднимаю свой лё кюль и начинаю ловко давить на педали. Выезжаю на перекресток, за мной, слышу, медленно следуют машины и один электрический автобус. Но чувствую, что на этой передаче не вытяну я, ох не вытяну, даже до конца перекрестка, не говоря уж о вершине Монмартрского холма. Переключаю переднюю шестеренку на одну ступень вниз, продолжая давить изо всех сил на одну педаль и тащить другую вверх. Но цепь, вместо того, чтобы переключиться на последнюю самую маленькую шестеренку, неожиданно слетает вообще. То есть совсем вообще. Сопротивление усилиям моих ног в одно мгновенье исчезает, а я, под действием закона сохранения внутренних импульсов, как будто в невесомости, со всего размаху перелетаю через руль, и тело мое, сделав сальто, ударяет асфальт этим самым лё кюль. Что произошло мой мозг, однако, не в силах понять, только слышит, что мир остановился. Я осмотрелся, гляжу, французы в кафе кофе отставили, сигареты отложили, печатать на машинках перестали, опустили левую Лё Монд, центристскую Либерасьён и даже консервативную Лё Фигаро, а только в ужасе рты пооткрывали, глядя на эпическую картину, разворачивающуюся прямо у них под носом, на их собственной парижской мостовой. А я как сидел на велосипеде, так и сижу - ноги остались зажатыми в педалях, как в капканах. Только я уже лежу спиной на асфальте. Так что теперь уже велосипед на мне сидит, и как-будто он со мной занимается непотребством, и тычет мне в глаза своим звонком с надписью Ж'этэм Пари. Я понемногу вытащил из педальных клеток ноги, собрал рассыпавшиеся части, лё кюль, замок и насос, плюшевую собачку, винтажные Кайе дю Синема, которые я вез похвастаться своей покупкой давеча на набережной по одному евро, оттащил все на обочину. Смотрю, к моему удивлению, нет никаких повреждений - ни у меня, ни у сарендованного механизма. Только руль согнулся вниз. Собрал все назад как было, руль поправил и дальше поехал как ни в чем ни бывало. Даже снова стал думать о диалоге, который накануне пережил, как этот бросок через руль, посреди фильма Ля нэссанс де л'ямур. Два героя сели в машину и едут из Парижа в Рим, и один рассуждает о конфликте между дестинасьон и дестэн, говорит о том, что решил отказаться от дестэн, практически вплотную подходя к парадигме хайдеггеровских золотых цепей, но все-таки не доходит, останавливается на буржуазных золотых наручниках.
Теперь я только хромаю немного на левую ногу, а ведь мог бы не иметь возможности писать это.