|
|
Пишет Поток сознания (![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small} leon_orr)@ 2004-10-23 01:22:00 |
 |
|
 |
|
|
|
|
|
|
 |
|
 |
ВЕРТИКАЛЬ. Эссе.
На заре туманной юности посоветовали мне почитать книгу Эриха Ауэрбаха " Мимесис ". Купила я этот хорошо изданный тяжелый зеленый том и послушно принялась за непривычное мне чтение. Надо сказать, что я литературоведение за науку не держала, поскольку считала, что им занимаются те, кто сам никакого сюжета придумать не умеет, рифмами не владеет, но страдает графоманией - вот и делает вид, что умнее писателей, и приписывает текстам последних тот смысл, который авторы, может быть, и в голове не держали, но критики придумали, что именно хотел сказать тот или другой писатель, придумки их стали истиной в последней инстанции, а читатель, которого хлебом не корми, но дай посачковать от мыслительного процесса, радостно подхватыватывает измышления критиков, повторяет их, и это придает литературоведческим трудам непонятную весомость, чуть ли не боьшую, чем у самих произведений.
Ауэрбах перевернул мои представления о вЕдении литературы, я увлеклась, хотя читать мне было очень трудно: я привыкла к тому, что нехудожественное произведение должно содержать формулы и математические выкладки, а потому гладкий текст без фабулы, интриги и прямой речи усваивался с большим трудом.
Тем не менее, хоть шатко и валко, но читать я продолжала до тех пор, пока не напоролась на рассуждение Ауэрбаха о вертикально-религиозном стрении мира.
Я застряла на этой мысли надолго, потому что не могла понять, какую именно истину предполагал сообщить автор заторможенному читателю - мне. Имелось ли в виду, что вершиной мира и религии является бог, человек находится внизу с поднятыми к святым небесам глазами, а между ним и богом - целая колонна, вертикаль божьих чиновников - священнослужителей разных рангов, что и делает эту вертикаль непрерывной прямой, посредничающей между человеком и богом, или же я, в своем невежестве, упрощала мысль Ауэрбаха. Приятель, наведший меня на эту книгу и пользовавшийся у меня непререкаемым авторитетом человека ученого и все знающего, моим вопросом остался недоволен и сквозь зубы признался, что и сам не знает.
Книгу эту я, с грехом пополам, прочла, страшно возгордилась этим фактом и много лет она стояла на моем стеллаже, придавая растущей домашней библиотеке солидный ученый вид.
Но, не проясненное до конца, недоумение мешало жить, я время от времени возвращалась к непонятому абзацу, удостоверялась, что умнее и образованнее я не стала и что текст, по-прежнему, не поддается осознанию.
Так я и прожила жизнь с нераскрытой тайной на душе. Если я была права, и Ауэрбах писал именно о связующей роли религии между человеком и объектом его верований, то я такое строение мира признавать отказывалась и отказываюсь.
Я не отрицаю веру - нет. Я отрицаю не веру, а религии, потому что считаю: религии веру принижают. Любой обряд, в моих глазах, выглядит пошло и смешно, а люди, исполняющие его - жалкими. Богослужители - это ловкие пройдохи, зарабатывающие себе на жизнь людскими страхами и надеждами, горем и безысходностью, что просто безнравственно.
Я не отрицаю веру. Я и сама верю, вопрос только в том, кому или чему верить и как себя вести с объектом, к которому вера обращена. И не могу понять, почему для общения с моим объектом я обязательно должна становиться на колени или ложиться на пол, или кружиться, или скакать? Чтобы меня заметили? Но если бог вездесущ и всемогущ, то что ему мои ужимки и прыжки, песнопения и удары хлыстом по спине и плечам? Он и без них знает в любое мгновение, где я, что я и почему я. Если ему необходим спектакль, то он просто самодур, развлекающийся глупостью своих поклонников.
Нет, бог не так глуп, как рисуют его религии и как о нем думают замученные жизнью и отчаявшиеся люди. Он и не каратель, и не спаситель, не надсмотрщик за нашей нравственностью, до которой ему и дела нет, а иначе, как объяснить тот факт, что от одних он требует неукоснительно нравственного поведения, даже в мелочах, а другим позволяет вести себя разнузданно?
Но тем не менее, не понимая, что такое бог, я поняла идею вертикально-религиозного строения мира по-своему. Сейчас пойдут очень смешные вещи, но они мне дороги, потому что я их самостоятельно придумала, нигде не прочла и ни у кого не спрашивала.
Природа придумала родить меня на свет с наркотической зависимостью от любви. Мне многого в жизни не хватало, даже каких-то совершенно элементарных вещей, которые были у всех, и я никогда особенно от этого не страдала, жила себе и все. Но какие ломки я испытывала, если из моей жизни исчезала любовь, я описать не в состоянии - я просто переставала жить, и только существовала физически, плохо контактируя с окружающей действительностью, людьми и событиями. Вся моя истинная сущность застывала, превращалась в глыбу, камень, валун, в то время, как внешне я выглядела вполне живой и деятельной, хотя и вела себя несколько экстравагантно, по сравнению с другими, так называемыми, нормальными людьми.
Все это вылилось в то, что моим богом и объектом поклонения стала сама любовь, ведь ее так не хватало в моей жизни - с детства и до сего дня. Что-то странное происходило: девочки, девушки, женщины, уступавшие мне и внешностью, и умом, и душевными качествами, а зачастую, просто стервы, вызывали у мужчин безумные чувства, заставлявшие их совершать не менее безумные поступки, ходить перед своими дамами на цырлах и не появляться на глаза любимых без подношений разной степени дороговизны. Причем, начиналось все еще в детстве этих женщин. Родители девочек капризных, глупых, наглых, плохо учившихся - жили ради своих дурных дочерей, дышали ими, исполняли любое желание и готовы были глаза выцарапать каждому, кто только намеревался сказать что-либо нелицеприятное об их солнышке.
Я не испытала такого отношения к себе ни в детстве, ни потом, во всей моей жизни. И потому жажда любви затмевала собой все остальные желания и потребности. Можно было жить без хлеба, но не без любви, а приходилось жить, именно, без нее.
Теперь станет еще смешнее. С детства я любила музыку, хотела учиться, но возможностей таких у семьи не было, и я стала потребителем, слушателем - и более ничего. Но и музыки тоже не хватало мне, потому что вкус был своеобразным, и в условиях моей страны удовлетворить его было сложно.
Такая нехватка пищи для души не могла не иметь последствий. Они не замедлили себя ждать - я стала верующей в свою вертикаль, которую я сама придумала и вера в которую помогает оставаться более или менее живой при нехватке самого главного в жизни, как живет диабетик, то и дело, получающий укол инсулина.
Мы всегда обращены вверх, к небу, когда мы любим. Или когда любят нас. Затуманенным взглядом мы романтически смотрим в звездное небо ночью и голубое - днем, а дождливого или пасмурного неба у истинной любви не бывает, даже если в реалии льют обложные дожди и тучи месяцами не покидают небосклон. В это небо - не истинное небо природы, но истинное небо любви - ввинчивается гигантской вертикалью ось, средоточие всего лучшего, что существует в нашем мире и вокруг чего этот мир вращается и живет. Имя этой оси - любовь, потому что вокруг любви все и кружится, и дышит, и поет, а музыка - это естественный фон для любви, как те радиоволны, которые пронизывают космос и доносят до нас информацию о других мирах.
Таким образом, в моем представлении, наша жизнь - это огромная пластинка, вращающаяся вокруг оси-любви и выпевающая каждому из нас именно ту мелодию, которая более всего присуща его характеру и душе. И в эту вертикаль я верю неукоснительно и самозабвенно.
Не могу сказать, что я очень часто задаюсь вопросами своей веры - она просто заполняет повседневность и я живу в ней, как все мы живем в воздушной среде, замечая ее и думая о ней, только если она приобретает необычные свойства.
Спрашивается, почему вдруг я решила написать этот теологический труд, ни с того, ни с сего? Много лет я ни перед кем не философствовала на тему веры и религии - и вдруг начала. Был побудительный мотив или просто захотелось поведать миру свою странную теорию?
Был побудительный мотив. И прозвучал он из моего любимого города - из Москвы.
Москва с птичьего полета выглядит провинциально: крыши домов скрывают под своими плоскостями столичность и державность. Стен сверху не видно, если смотреть вертикально вниз, их полностью закрывают распластанные крыши, тогда как снизу, с плоскостей улиц, проспектов и площадей, при взгляде вертикально вверх на взлетающие в небо громады стен, успеваешь прочувствовать всю непростоту, барственность и начальственность этого города. И становится понятно, что только вертикаль духовна и величава, горделива и стройна, даже - самоуверенна ( или уверенна в себе? ), тогда как плоскость... Что ж, на то она и плоскость, чтобы, занимая бОльшую площадь, чем вертикаль, тем не менее, не занимать собой пространство, воздух, объем, оставаться приниженной, распятой и растоптанной даже на высоте десятков и сотен метров от земли.
Отсюда становится понятно, что истинная власть никак не может занимать собой плоскость, даже и очень обширную, но просто обязана быть вертикалью, надменно взлетающей над, распластанной в плоскости, жизнью. Эта простая геометрия делает понятным термин " вертикаль власти ", а идея Ауэрбаха подтверждает, что любая власть - будь то власть духовная или политическая видит человека объектом своего властвования и располагает его в самом низу своей вертикали, напрочь отказываясь находиться с ним в одной плоскости, оставляя эту плоскость ему и не позволяя ему вырваться из нее в какие-то, его собственные, вертикали, мешая ему в этом вплоть до уничтожения, потому что какие, там, личные вертикали, глупости, то, что в плоскости рождено, в ней пребывать и обязанно.
Но есть одно рассуждение, весьма опасное для вертикали власти. Это простенькое правило вытекает из закона земного тяготения. Любая вертикаль менее устойчива, чем плоскость. Плоскость, в принципе, устойчивее всего. А уж вертикаль... Чем выше дом, тем больше опасность, что он может рухнуть под действием своей собственной тяжести, тем неустойчивее он. Чем выше дом, тем хуже с его крыши видна плоскость улицы, на которой этот дом стоит, но улица эта находится в гораздо более безопасном положении, чем плохо видящее ее, здание. Прочность и устойчивость здания зависят от точности расчета и качества стройматериалов, и все эти рассуждения верны для вертикали власти.
Как и высотное здание, вертикаль власти прекрасно видна снизу, а сверху, с ее крыши, внизу все выглядит плоским и распластанным, и этот обман зрения порождает ошибочное представление тех, кто смотрит вниз, об абсолютно нивелированном обществе, находящемся у подножия власти. Чувство это настолько сильно, что взгляд человека, сидящего в этой вертикали, становится тем надменнее, чем выше он сидит и тем хуже ему видна реальная структура управляемой массы. Чем выше сидит человек, тем сильнее зависит он от земного тяготения, тем неустойчивее его положение относительно фундамента и тем сильнее может он пострадать при крушении здания.
Устойчивость и прочность здания - повторюсь - зависят от расчета и качества материалов, а вертикаль власти - только на расчете, поэтому нужна еще одна составляющая, второй элемент, и этот второй элемент - харизма человека, сидящего на вершине вертикали власти.
Фокус заключается в том, что век двух иксов устал являть на свет людей, обладающих этим волшебным наполнением личности, которое позволяет веками держать в руках царства и народы. А потому так хило и неубедительно выглядят рукотворные вертикали - власти и религии.
Меня все эти мои рассуждения еще более укрепили в мысли, что моя идея жизни верна и будет верна еще какое-то время, во всяком случае, до конца моего пребывания на этом свете, хотя, чем черт не шутит, может быть, найдутся у меня последователи и пойдет моя идея гулять по белу свету, помогая людям наплевать на властные вертикали и отдаться одной власти - власти любви, которая вполне подчиняется моей теории: ведь истинная любовь всегда вертикальна ( вот мы и вернулись на круги своя ), хоть и пристутствуют в ней плоскости матрацев и простыней, циновок, шкур и других постелей, которые, принижают воспарение, стремление к зениту, свойственное именно любви истинной. Не простыни, не постели являются главной ее составляющей, они только часть ее, важная, но не достаточная, тем более, что и сами по себе они могут существовать, независимо от любви - эти плоскости, прохладные или жаркие, глаженные или скомканные, светящиеся в темноте или кажущиеся грязноватыми при свете дня - не важно. Они существуют, низкие, растоптанные, как в человеке живет то его горизонтальное начало, которое на кривых лапах косо и валко, вырвалось из плоскости праморя, в своем неуклюжем стремлении к вертикали, зениту. Но, даже добившись этого права - стремиться к небу - сохраняет в себе принижающую, развенчивающую горделивость прямохождения, горизонтальную плоскую память о Звере.
Вертикаль не так устойчива, как плоскость. И потому так хрупко и неустойчиво рвущееся к небу тело истинной любви и так незыблема и неуязвима, развалившаяся на сбитых простынях, любовь телесная, не претендующая на божественность и духовность, но прочно утвердившаяся на своей площади, откуда она с иронией поглядывает на любые вертикали. Снисходительно-лениво откидывается она на подушки и тянет за собой в плоскость, отчаянно сопротивляющуюся, напряженную, стрелу духа, уже готового вылететь из тугого лука со звенящей тетивой в голубой и прекрасный зенит, в эфир, заполненный музыкой и любовью.
©
