Ретро-детектив-1 (27) - конец
Начало Предыдущая часть

Штабс-капитан Николай Сомов – поручику Лейб-Гвардии Кирасирского Его Величества полка Алексею Красновскому, Москва.

Алеша, вот и настал тот день! Я решил сделать мадам Авиловой, моей несравненной Полине, предложение. Не помню, когда я последний раз так фиксатуарил усы и выдергивал волоски из носа. Надел свежую рубашку, денщик так славно начистил сапоги, что в них небо отражалось, и отправился к Полине. Прихожу, а Полины нет – она у отца. Я галопом туда. Полина с отцом, Настей и Урсусом сидели за столом и о чем-то ожесточенно спорили. – Николай Львович! – обрадовалась она. – Садитесь с нами. Мы чаевничаем. Будете? Мне от страха требовалось чего-то покрепче, но я сдержался и только кивнул. Полина налила мне чаю, положила в розетку варенья и попросила: – Рассудите нас, мы тут спорим. – А в чем суть спора? – спросил я и неожиданно громко отхлебнул чаю. Кажется, не заметили. – Я говорю, что Владимир зашифровал название острова в дневнике, а papa смеется, говорит, что я в детстве господ Фенимора Купера и Вальтера Скотта начиталась, вот и придумываю разную чепуху.

– Полинька, – усмехнулся Лазарь Петрович, – так Владимир сам не знал, где этот остров находится. Он же писал об этом.
– Он боялся, что дневник мизераблям разным в руки попадет и тайну раскроет тот, кому она не предназначена. Тебя разве не убедили последние события?
– Убедили в том, что людские заблуждения распространены и заразны. Как вы считаете, штабс-капитан?
Этот вопрос был столь неожиданным, что я поперхнулся чаем. Урсус сильно стукнул меня кулаком по спине, да так, что я чуть не уткнулся носом в свое расплывчатое изображение в самоваре. Если я скажу, что это глупости, то навлеку на себя гнев Полины, а если наоборот… Но я же согласен с Лазарем Петровичем!
– Мм… Мне кажется, надо еще раз прочитать внимательно дневник, – я ухитрился никого не обидеть.
– Настя, начни, пожалуйста, с того места, как Владимир попал на остров.
Девушка читала с выражением. И хотя мне уже удалось послушать, все равно я получал удовольствие, сидя рядом с Полиной при свете мерцающей лампы и держа в руках ее узкую кисть.
Вдруг Урсус остановил Настю:
– Деточка, – попросил он, – почитай снова с этой страницы.
И Настя прочитала: «Долго не отвечал Небесный Отец, но однажды выпил он веселящего напитка, собранного на висках возбужденного слона и пахнущего мускусом. Смешал его с вином и медом. Возжелал он Мать-Богиню, но не мог придти к ней, так как нельзя ему спускаться вниз, на землю, и уронил с неба свое сверкающее семя, не имеющее себе равных. Приняла Мать Богиня семя Небесного Отца в себя и удовлетворила бушующую страсть. И сидела она на этом семени как несушка на яйцах, и нагрела его своим телом. Загорелась земля, загорелась вода, и поднялась из воды земля, и насыпала остров в двух днях плавания от того места, где мы терпели мучения. И стало наше племя жить там, возделывать землю и добывать плоды и коренья и забыло то место, откуда мы прибыли, так как не хотело, чтобы кто-нибудь пришел нашим путем».
– Подожди, не читай дальше. Полина, дай мне листок бумаги и перо, – Урсус стал набрасывать какие-то закорючки, причем писал их справа налево, размазывал рукой чернила по бумаге, но продолжал далее. – Нет, не то! – он отбросил листок и взял чистый.
На листке были странные загогулины, из которых я смог разобрать только букву, похожую на русскую «Ш», и все.
– Что это, Лев Евгеньевич? – спросила Полина.
– Древнееврейский. Не мешай, деточка, – другой листок тоже полетел в нашу сторону. На нем было написано по-древнегречески, я разобрал.
– Следующий будет на латыни, – шепнул я Полине на ухо. – Представляешь, ходят аборигены по острову и восклицают: «Vanitas vanitatum et omnia vanitas” – Суета сует и всяческая суета. А в носу золотое кольцо.
– Прекратите паясничать, штабс-капитан! – она посмотрела на меня столь строго, что я ощутил себя провинившимся гимназистом-приготовишкой.
– Кажется, начинает что-то вырисовываться, – прогудел Урсус. – Не буду кричать «Эврика!» ибо недостоин великих, но я, действительно, нашел!
Учитель латыни показал нам листок, на котором в столбик были записаны слова на непонятном языке.
– Санскрит! – выдохнула Настя.
– Верно, откуда ты знаешь? – удивился он.
– Вы же сами говорили, что немного знаете, и еще я мадам Блаватскую читала – у нее в книге такие же значки попадаются.
– Блаватскую?.. – хмыкнул Урсус и глянул на Лазаря Петровича, но тот только развел руками. – Ну, давайте считать, что на этот раз мадам Блаватская нам помогла.
– А что там написано на санскрите? – спросил я. – Координаты острова?
– Нет, – засмеялся учитель. – До этого туземцы еще не додумались. Но эти «виски возбужденного слона» не давали мне покоя. Что за глупость? А потом я вспомнил – есть такое понятие в санскрите и обозначается оно одним словом, – он начертал несколько знаков.
Мы все приподнялись с мест и склонились над бумажкой так, что я лоб об лоб стукнулся с Лазарем Петровичем.
– И что это значит? – спросил адвокат?
– То и значит, – пояснил Урсус, – «виски возбужденного слона». А на санскрите – «мада».
– А для чего нам эта «мада»? – Я был несколько разочарован «открытием» полиглота.
– Нужна, нужна, не беспокойтесь, – успокоил он меня. – Эта «мада» встречается в тексте легенды несколько раз. Потому что слово переводится и как «мускус», которое стоит рядом со «слоном», и как «вино», и как «мед» – очень емкое слово!
Лев Евгеньевич ткнул пальцем в листок, а потом еще и еще.
– Оно повторяется несколько раз! – воскликнула Настя.
Я тоже, состроив понимающую физиономию, вперил взгляд в каракули, но ничего, кроме странных завитушек, не нашел. Кракозябры какие-то! И как это люди что-то в этом понимают? А Урсус еще и наслаждается! А у самого вицмундир до дыр протерт.
Мне очень хотелось остаться с Полиной наедине. Ведь я пришел делать предложение. Не каждый день в дом к вдове приходят по этому поводу, да еще такие мужчины, как я. Поэтому я был раздражен не на шутку. Полина даже не обратила внимания на мой ослепительный вид.
А Урсус тем временем продолжал:
– Я еще попытался выловить повторяющиеся слова и слоги. И вот, что я нашел: глаголы «удовлетворила» и «сидела на яйцах» переводятся как «ас». Отложим это словечко в сторону и покопаемся дальше. Вот тоже неплохая парочка: «не мог идти» и «не имеющий себе равных» переводятся как «ага». Что еще можно отсюда вычислить? Вот: «насыпать», «возделывать», «добывать» на санскрите – «кар». Все! Больше нет в этой легенде повторяющихся слов.
Он разорвал листок на четыре части, написал на каждом слово русскими буквами и положил около лампы на середину стола. Полина схватила бумажки и стала их тасовать:
– Сделаем так, – сказала она, – «мада», «ас», «ага», «кар». Мадагаскар! Смотрите! Это же Мадагаскар!
– Неужели так просто? – Настя засмеялась и захлопала в ладоши. – Лев Евгеньевич, вы такой умный! Как вы догадались, что надо переводить именно с санскрита?
– Не сразу, душа моя, не сразу… Вы же видели, я и древнееврейский пробовал, и греческий. Но когда вспомнил, что вашего мужа, Аполлинария Лазаревна, туземцы называли «Амрта», а это известное слово – на санскрите оно обозначает «молоко, млечный сок, молоки, молочный», то я понял, что легенду переводить надо на санскрит. Ну а потом удивился избыточности текста.
– А что это такое? – спросил я.
– Обычно из фольклорного произведения невозможно слова выкинуть, чтобы не нарушить общую канву, а тут многократные повторения. Такого не бывает, если этот прием не является основой – как в частушках, например. Но здесь легенда, информативная и, в тоже время, достаточно завуалированная. Я попробовал выписать повторяющиеся слова. И вот, что вышло.
– Замечательно вышло! – Полина вся раскраснелась от счастья и радости. – Только одного не пойму: почему санскрит оказался на Мадагаскаре? Ведь оттуда до индийского полуострова ох как далеко!
– Вот поедешь на Мадагаскар, сама и узнаешь, – засмеялся Урсус. – А я только переводчик, я не могу загадки переселения народов разгадывать.
А Лазарь Петрович молчал и лишь попыхивал трубкой. Наконец он вытащил трубку изо рта и спросил:
– И что ты собираешься делать с этим открытием, дочка?
– Как что? – удивилась она. – Издать книгу, увековечить память мужа моего.
– И рассказать всем про остров Мадагаскар и чудесный панданус, дающий силу и бессмертие? Ты представляешь, что будет? Не только наш Лев Евгеньевич знает санскрит. Даже если ты не дашь перевод в книге – кто-нибудь да догадается, снарядит корабль и предаст остров близ Мадагаскара на поток и разграбление. Ты этого хочешь? Только в нашем городе случились четыре смерти из-за тайны, описанной в дневнике, а ты и Настенька чудом спаслись, – адвокат говорил так, словно мы были присяжными, а от его речи зависел исход процесса. – И потом, откуда у тебя деньги?
В дверь зазвонили. Горничная пошла открывать. На пороге стоял Прошка и ломал шапку.
– Меня моя барыня, Мария Игнатьевна, к вам послала, велела передать непременно, чтобы Аполлинария Лазаревна пришли. Кончается она. Вас зовет.
Мы посмотрели друг на друга и одновременно, словно по команде, расхохотались. Прошка был совершенно сбит с толку нашей реакцией на его слова.
– Неужто еще один душегуб за воротами прячется? – зарычал я и, отодвинув безталанного гонца, бросился во двор.
Во дворе было тихо, только похрапывали лошади, а на козлах сидел знакомый кучер Марии Игнатьевны.
– Поспешайте, барин, совсем плоха наша барыня, – сказал он мне густым басом и покачал головой. – Не доживет до утра.
Я обошел карету кругом, заглянул внутрь – вроде все было в порядке.
– Николай Львович, езжайте с Полиной, – сказал мне Лазарь Петрович. – Будете ей защитой, а я попозже, на извозчике прибуду.
Наконец-то мы остались одни. Хоть на пять минут, но вместе. И я решил не упустить счастливого случая.
– Полина! – сказал я проникновенным голосом, на который был только способен. – Полина, дорогая…
И тут слова кончились. Я смешался.
– Что, милый? – спросила она меня и улыбнулась.
Набрав полную грудь воздуха, я гаркнул:
– Выходи за меня замуж! Je vous aime!1 – Я так и не смог выговорить эту фразу по-русски.
Полина подпрыгнула на сиденье, наверное, ямка на дороге попалась.
– Николай, ну ты, право, огорошил. Тетушка при смерти, а ты со своими предложениями… Тебе что, так не терпится?
– Да, не терпится! Вот женюсь на тебе, дома посидишь, поправишься, детей родишь, на женщину будешь походить, а то все палка палкой.
– Неплохая перспектива, – протянула она, словно пробуя мое предложение на вкус, но тут карета остановилась, Прошка соскочил с запяток и открыл нам дверь. – После поговорим, а теперь к тетушке!
Идя вслед за ней, я клял на чем свет стоит свою нерешительность, ее строптивость, болезнь тетки, приключившуюся не вовремя, хотя какая напасть приходит в срок?
К нам подошел Лазарь Петрович, сошедший с пролетки, и мы направились в дом.
В особняке царила та настороженно-суетливая атмосфера, какая бывает, когда в доме лежит тяжелобольной. Это сразу меня проняло, я понял, что на этот раз Прошка не врал – накликал беду, прохиндей!
Из комнаты Марии Игнатьевны вышел лысый и худой человек в пенсне, одетый в черное, и, увидев Лазаря Петровича, поклонился нам:
– Вечер добрый, коллега!
– Приветствую, Афанасий Михайлович! Как она?
– Плоха, – состроил сочувственную мину человек и, вперив изучающий взгляд в мою Полину, добавил: – Конечно, будем надеяться на лучшее, Бог милостив, но, в случае чего, вскоре увидимся.
Он поклонился еще раз и скрылся с глаз.
– Нотариус Плешнев, – вздохнул Лазарь Петрович. – Наверное, последние распоряжения отдавала. Хоть и вздорная женщина, и не родня мне по крови, а уважал я ее.
- Рapa! – остановила его Полина. – Тетушка еще жива.
Из спальни Марии Игнатьевны выглянула монашка в белом одеянии – сиделка и тихо сказала Полине:
– Барыня вас просят!
Полина прошла за ней, а мы остались с Лазарем Петровичем дожидаться.
– Простите меня великодушно, Лазарь Петрович, – решился я. – Я понимаю, что сейчас не время, но и у меня его тоже не осталось. Ничего меня не держит в N-ске, полковник Лукин хоть завтра обещал подписать мне перевод в Москву, на прежнее место службы, но есть одно обстоятельство…
– Слушаю вас, штабс-капитан, – сказал Лазарь Петрович, раскуривая трубку.
– Я люблю Аполлинарию Лазаревну. И предложил ей руку и сердце. Конечно, уместней было бы не просто ставить вас в известность, а на коленях попросить отеческого благословения, но она вдова, взрослая женщина, и может сама решать.
– Верно, – кивнул адвокат и выпустил клубы дыма.
– Когда я поделился с ней моими рассуждениями о семейной жизни и детях, что в браке со мной она будет образцовой матерью и хозяйкой, без всяких ее выкрутасов, она очень странно на меня посмотрела, и оборвала разговор.
Лазарь Петрович глянул на меня точь-в-точь как Полина намедни, вынул трубку изо рта, и доброжелательно сказал:
– Знаете что, штабс-капитан, примите добрый совет: соглашайтесь на перевод в Москву.
Мне ничего не оставалось делать, как щелкнуть каблуками и откланяться.

Так что, Алеша, друг мой, жди, скоро увидимся!
Твой Николай.

* * *
Духовное завещание М.И. Рамзиной
ВО ИМЯ ОТЦА И СЫНА И СВЯТАГО ДУХА АМИНЬ.
Завещание Марии Игнатьевны Рамзиной, вдовы статского советника Ивана Сергеевича Рамзина, подписанное ей собственноручно.

Я, нижеподписавшийся Статская Советница Мария Игнатьевна Рамзина, урожденная княжна Беклемишева, вдова статского советника Ивана Сергеевича Рамзина, находясь в здравом уме, твердой памяти, в свой смертный час, постигший меня внезапно, признала за благо учинить о родовой и благоприобретенной движимости и недвижимости моей, следующее распоряжение, равное по смерти моей духовному завещанию:
I) Недвижимое поместье мое, Рамзино, отошедшее мне после смерти супруга моего Ивана Сергеевича Рамзина и принадлежащею к нему землею в количестве 4 662 десятины и 234 квадратных сажени с существующими при оном поместье строениями и имуществом, мелким и крупным рогатым скотом, стоимостью 94 577 руб. 34 коп. ассигнациями, или серебром 27 022 руб. 33 коп. находящееся в 60 верстах от N-ска, в Бокаревском уезде,
2) По купчей крепости, совершенной в 1857 году, 20 Мая и записанной в книгу недвижимости городской управы губернского города N-ска, каменный трехэтажный дом, с деревянным одноэтажным флигелем, надворными строениями и землею, находящемуся в N-ске на Малой Соборной улице, купленному за 42 000 руб ассигнациями, полученному мной по духовной моего усопшего мужа, а также все движимое имущество в нем, включая картины, книги, мебель, экипажи, винный погреб, столовое серебро и хрусталь, посуда и постельное белье и другие мелкие вещи,
3) Капитал в облигациях и ценных бумагах в размере 80 000 руб. ассигнациями,
завещаю в пожизненное владение своей внучатой племяннице Аполлинарии Лазаревне Авиловой, урожденной Рамзиной с тем, чтобы она совершила научное географическое путешествие по стопам своего мужа, географа, коллежского асессора Владимира Григорьевича Авилова, и издала после книгу об этом путешествии, а по смерти ее имение это, движимость и недвижимость, включая изменения, последовавшие с ними в течение времени, должны отойти к наследникам ее. В случае отказа выполнить сие повеление в течение пяти лет со дня моей смерти весь капитал и недвижимость передать в женский монастырь Успения Богородицы на богоугодные цели.
Отдельно упоминаю:
4) Часть Святых мощей и животворящего креста в позолоченном ковчежце, украшенном драгоценными каменьями из кивота домашней церкви моей, а также Святые иконы оттуда – завещаю в женский монастырь Успения Богородицы на помин душ рабов божьих Ивана, Викентия и Марии.
5) Выполнение по сему завещанию и обязанности душеприказчика возлагаю на племянника мужа моего, стряпчего Лазаря Петровича Рамзина которого очень прошу исполнить волю мою в точности и безо всякого от нее отступления. Если же Л.П.Рамзин по каким либо причинам не сможет возложить на себя звание душеприказчика, то исполнение по завещанию принимает на себя А.Л.Авилова.
6) Распоряжение о моем погребении. Грешное мое тело предайте земле по православному обряду, как можно более скромно и просто, рядом с усопшими рабами божьими Иваном и Викентием. На могиле напишите «Страдала и успокоилась меж близких». Подайте благодеяние бедным, ибо это есть самая лучшая принадлежность погребения. В первые сорок дней по смерти моей напечатайте в «Губернских ведомостях», а также в других общенародных газетах о моей кончине, с присовокуплением покорнейшей просьбы творить молитву всем, находящимся в монашестве, а также лично меня знавших.
7) Сие мое духовное завещание написано с моих слов и подписано мною в двух экземплярах. Один экземпляр прошу предоставить для хранения в N-скую Уголовную Палату, а другой выдать моему душеприказчику для выполнения.
Написано нотариусом и присяжным поверенным Афанасием Михайловичем Плешневым со слов Марии Игнатьевны Рамзиной. Подпись и печать. N-ск, 20 февраля 1890 года.

Конец


----------------
1 Я люблю вас.