Музыка:

Potty Umbrella - Gone

для кого падают яблоки? :: наука о науке :: немного о жаке паганеле

Наука о науке

Немного о Жаке Паганеле

В школе мы увлекались этой игрой.

— Писатель?
— Пушкин.
— Художник?
— Поленов.
— Ученый?
— Паганель.

Мы, разумеется, знали, что ученого по имени Паганель не было и нет. Но это не имело значения. Высокий, сухощавый человек лет сорока, похожий на гвоздь с широкой шляпкой, был олицетворением учености. Только ученый мог носить бархатную куртку с бесчисленными карманами, набитыми всякой чепухой. Выучить по рассеянности вместо испанского языка португальский. Помнить всех путешественников, которые когда-либо пересекали Австралию.

Через много лет, в очередной раз перечитывая «Детей капитана Гранта», я задумался над судьбой Паганеля.
Герои романа вызывают добрые чувства: все это люди благородные, мужественные, отзывчивые. Но, право же, довольно заурядные. Что они рядом с Жаком-Элиасен-Франсуа-Мари Паганелем, секретарем Парижского географического общества, членом-корреспондентом географических обществ Берлина, Бомбея, Дармштадта, Лейпцига, Лондона, Петербурга, Вены, Нью-Йорка! И тем не менее любой из них — даже пятнадцатилетний Роберт — приносит экспедиции несравнимо большую пользу, чем ученый.

Почему? Ответ, увы, напрашивается. Именно потому, что он ученый.

Странные представления? Нет, обычные. Шекспир во многом опередил свое время. Но не в науке. Среди героев короли и шуты, купцы и придворные, врачи и слуги. Только не ученые. И это в эпоху таких гигантов мысли, как Коперник, Галилей, Декарт, Кеплер…

Девятнадцатый век. Эпоха пароходов и паровозов, открытия электромагнетизма, создания научной химии, новых крупнейших разделов математики. А попробуйте хотя бы у Тютчева обнаружить отзвуки этих грандиозных перемен. Поэт словно не видит, что в «Современнике», рядом с его стихами, печатаются статьи о теории вероятности и «Краткое начертание теории паровых машин».

И в XVII и в XIX веках наука была профессией редкой и странной. Сейчас трудно поверить, что в годы, когда Жюль Верн писал роман о детях капитана Гранта, а Менделеев работал над периодической системой, на всем земном шаре было около двухсот химиков — меньше, чем теперь в крупном исследовательском институте.

Но главное в другом. Человеку той эпохи наука казалась делом бесконечно далеким от реальной жизни. Крестьянин выращивает хлеб, жестянщик лудит ведра, купец торгует. А что делает ученый? Терзает током лягушку, открывает какую-то планету, получает в колбе мочевину? Чудно! Что-то вроде фокусов: очень забавно и совершенно бесполезно.

И в этом был свой резон. Жизнь шла в одной плоскости, а наука — законы Ньютона, опыты Гальвани, открытие Леверье — в другой, и плоскости эти нигде не пересекались.

То есть, конечно, пересекались. Но — очень далеко, за пределами человеческой жизни. Проходили сотни лет, прежде чем открытие начинало «работать», влиять на жизнь. Уловить эту призрачную, затерянную в веках связь удавалось немногим.

И вдруг, как по мановению жезла, все меняется. «Волшебник прилетел в Москву шестого мая в восемь часов утра». Что за волшебник? Ученый. Не такой уж великий ученый, не Жак-Элиасен-Франсуа-Мари Паганель. Всего лишь кандидат технических наук Тулин. И занимается он проблемами гораздо более далекими от земли, почти фантастическими, — атмосферным электричеством. Роман Д. Гранина, откуда взяты эти строки, так и называется — «Иду на грозу».

Оттенок «волшебства» ощущаешь теперь всякий раз, когда речь идет об ученых. Будь то фильм «Девять дней одного года» или романы Митчела Уилсона «Брат мой, враг мой», «Живи с молнией». «Когда я впервые заметил, — пишет известный американский ученый Дирек Прайс, — что привычный комический герой Супермен, который когда-то так напоминал футболиста из американской сборной, начинает на моих глазах все больше смахивать на физика-ядерника, у меня возникло чувство, что старая игра кончена…»

Да, что-то изменилось, это ясно. Но что? Самое простое объяснение: изменился тип ученого. До Жюля Верна жили одни ученые — этакие рассеянные, в бархатных куртках. А потом пришли люди молодые и энергичные.

Однако кто же из ученых прошлых веков похож на Паганеля? Может быть, предшественники Исаака Ньютона? Сам Ньютон думал иначе: «Если я видел дальше других, то потому, что стоял на плечах гигантов». Тогда кто: Менделеев, Лобачевский, Дарвин, Ампер?

Видимо, изменились не ученые они изменились не больше, чем остальные люди). Изменилось отношение к ученым: то, что раньше воспринималось иронически, теперь вызывает восхищение. А поскольку перемены сами собой не происходят, сделаем следующий шаг — предположим, что изменилась наука. Точнее, изменилась роль науки в жизни людей, общества, государства.

Что же произошло? Когда? Почему?


Рафаил Бахтамов, «Для кого падают яблоки?» (М.: Детская литература, 1973 г).
© Издательство «Детская литература», 1973 г.