Ретро-детектив 2 - (12)
Начало Предыдущая часть

Глава пятая.

Уснула я мгновенно. Ночью спала так крепко, что ничего не слышала: ни криков, ни стонов, ни воя ветров, ни женского плача, ежели таковые и были. Проснулась ранним утром в великолепном расположении духа и не сразу вспомнила, что, собственно говоря, радоваться особенно нечему. Дом обложен снегом, в одной из холодных комнат лежат тела погибших насильственной смертью, а убийца находится среди нас. Кто он и зачем ему понадобилось сеять вокруг себя смерть, мне было неведомо – я не большая любительница разгадывать такие страшные загадки. На то есть полиция, сыск и суд. Спустя час, когда я еще нежилась в постели, ожидая, что меня позовут на завтрак, солнце сияло пуще прежнего. Я встала, запахнула капот и подошла к стеклянной двери на балкон. Сверху мне отлично было видно, что снег стал крупнозернистым, в затемненных местах густосизый, тут и там его прорезывали проталины, словно морщины - лицо белящейся старухи. Мне захотелось очутиться снаружи и вдохнуть весеннего воздуха. Накинув на капот шубку, я растворила двери и вышла, носком домашней туфли отшвыривая в сторону слежавшиеся комья снега на мраморном полу балкона.

От холода и свежести у меня закружилась голова. Хотелось петь, воздев руки к высокому синему небу. Птичий щебет доносился из липовой аллеи, пахло крепенькими зелеными огурцами, и я жадно вдыхала в себя чистый воздух после теплой затхлости спальной комнаты.
Вдалеке поднимался дымок над деревенскими избами. Мне даже удалось увидеть несколько черных точек - телег в упряжке, медленно бредущих в липком снегу по направлению к нашему особняку. Когда же нас высвободят из плена? Скорей бы домой, в уютный N-ск, к отцу, по которому я очень соскучилась...
Подойдя к перилам, я стряхнула с них замерзший наст и посмотрела вниз и не поверила своим глазам. О, Боже! Наискосок от меня, под балконом, лежала женщина: волосы разметались по белому полю, а снег рядом окрасился красным. По своей близорукости, я не смогла издали опознать, кто лежит лицом вниз в ноздреватом снегу.
Не помня себя, я выбежала в коридор и стала стучать во все двери: к Елене Глебовне, к Ольге и просила их:
- Просыпайтесь, прошу вас, там внизу женщина лежит. И кровь кругом. Если она живая, ее надо спасти!
Не дожидаясь, пока они ответят и выйдут, я быстро спустилась вниз и побежала к другому крылу. Вскоре моими стараниями все находящиеся в доме были на ногах и представляли пестрое зрелище: в ночных сорочках, накинутых на них халатах и шлафроках, в чепцах и без оных.
- Опять вы, Аполлинария Лазаревна, - недовольно произнес заспанный Пурикордов. – Что на сей раз с вами приключилось?
Но я не ответила. Все ждала, что сейчас спустится еще одна участница нашей трагедии. И не дождавшись, поняла, кто лежит под балконом.
- Марина... Она там, на снегу... Кровь...
Силы оставили меня, я пошатнулась, перед глазами засверкали разноцветные круги, и через мгновенье спасительная темнота поглотила меня.
Очнулась я от едкого запаха нюхательных солей. Около меня, в ногах моей постели, сидела Косарева, ожидая, когда я приду в себя.
- Кто ее так? – спросила я. – За что?
- Кто ж знает, милая? - вздохнула она. – Страшно тут находиться, ну, да вы не бойтесь, крестьяне скоро будут, пробиваются с самого рассвета. А как дорогу проложат, сейчас же за приставом пошлем. Нельзя ироду тут хозяйничать, совсем озверел, проклятый.
- Ольга где? Она жива?
- Жива моя деточка, все с ней в порядке, только сумрачна больно. В своей комнате она, места себе не находит. Хоть и не дружила с мачехой, но все же Марина Викторовна крещеный человек, нельзя вот так ножиком...
- Как погибла Марина?
Елена Глебовна посмотрела на меня, сомневаясь, говорить или нет, и произнесла:
- Прямо в сердце ударили ножом, а потом на мороз выкинули. И ведь это кто-то из здешних, что жантильно¹ улыбается, ручки целует, а у самого душа оборотня. Правду говорят люди: если на Касьяна-редкого дождь льет – мору бысть. Вон как перед снегопадом моросило третьего дня.
Приподнявшись, я поблагодарила добрую женщину и попросила оставить меня одну. Мне не хотелось спускаться в гостиную и высматривать по лицам убийцу. Знать, что каждый из них, кроме убийцы, также испытывающе смотрит на меня, дабы уличить в том, чего я не совершала. А убийца тоже смотрит и думает: «Не догадалась ли она о том, что я сотворил?». Не хочу видеть ни франтоватого каналью Гиперборейского, ни Перлову с лицом из сырого теста, украшенного двумя изюминками, ни скользкого велеречивого Пурикордова, ни сластолюбца Карпухина! Даже Елену Глебовну не хочу, хоть она и добрая женщина. Запрусь в комнате и не пущу к себе никого – пусть дверь ломают, если кому хочется меня видеть! А войдет – получит по голове пресс-папье: у него такая подходящая для защиты малахитовая крышка.
Полная решимости дать немедленный отпор любому, кто попытается вломиться ко мне в дверь, я принялась действовать: забаррикадировалась комодом, поставив для верности на него сверху пуф и фикус в горшке, села на кровать и приготовилась ждать. Чего именно ждать, каких неприятностей - я не имела представления. Единственное, в чем я была уверена, – это в том, что неприятности, подстерегающие меня в этом доме, еще не закончились.
Услышать, что творится внизу, не представлялось никакой возможности: двери изготовлены из толстого бука, да еще забаррикадированы. На сердце лежала тяжесть: из комнаты не было немедленного выхода, но зато я находилась в укрепленном помещении.
Прошел томительный час, потом второй, а ко мне никто не стучался: никто меня не спрашивал и никому до меня, как оказалось, дела не было. Я посчитала обидным столь пренебрежительное отношение к собственной особе, ведь это именно я нашла тело хозяйки дома и сообщила о ней всем остальным. И вот на тебе: будто и нет меня вообще на белом свете! Хоть выходи и доказывай всем свою значимость!
Хотелось в туалетную комнату. Но для этого требовалось разобрать баррикаду. Делать было нечего: я тяжело вздохнула и поняла, что Теруан де Мерикур² из меня не получится. На баррикады я не взбираюсь, не тот характер.
В коридоре стояла тишина. Я решила пойти в библиотеку, чтобы в уютной тишине дождаться известий. Проходя мимо хозяйской спальни, я не удержалась и заглянула вовнутрь.
То, что я увидела, поразило меня до глубины души! Передо мной предстал совершеннейший разгром. Будто орда варваров и вандалов потрудилась здесь на славу: рассыпанные бумаги – содержимое опустошенных ящиков резного секретера, разбросанные вещи покрывали роскошный персидский ковер так, что полностью скрывали его.
«Кажется, здесь что-то искали. Интересно, что?», - подумала я. Ведь судя по тому, что в комнате живого места не осталось, обыскали все закоулки. Даже подушки были вспороты, и легкий пух поднимался с пола при каждом моем шаге. Несколько пушинок прилипло к моим туфлям.
Собственно говоря, искать мне тут было нечего и непонятно, чего я ждала. Я подошла к темно-синему балдахину со звездами и еще раз дотронулась до кистей. Механизм сработал безупречно, и в наклонившемся зеркале отразился пейзаж за стеклом: бельведер, часовенка и липовая аллея до горизонта. Картина подернулась мелкой рябью и, покачнувшись, замерла.
Засмотревшись на перевернутый мир у меня над головой, я подумала, что ведь и я сейчас нахожусь в зазеркалье. Не в своем обычном уютном мирке, где французские любовные романы соседствуют с чашкой горячего шоколада, а сплетни моей горничной Веры заставляют смеяться от души над похождениями добропорядочных граждан нашего сонного N-ска. К моей тоске и ужасу я попала в ужасный заколдованный мир, где духи запросто разговаривают с людьми, где убийцу не отличишь от нормального человека и ты не знаешь, удастся ли тебе дожить до завтрашнего дня. Как мне хотелось вырваться из этих душных стен на волю, уехать и забыть о существовании особняка с белыми колоннами!
Глянув в последний раз на зеркало, перед тем как выйти из спальни Иловайских я, неожиданно для себя, обратила внимание, что одна из звезд, высеченных на зеркале, совпала с отражением бельведера, а другая с часовенкой. Меня это очень заинтересовало, и я стала искать третью точку. Ею оказался огромный дуб, чье отражение легло на третью звезду герба, стоило мне слегка потянуть за шнур.
И тогда свиток в лапе волка точнехонько лег на башенку северного крыла, стоявшую прямиком над моей спальней.
Дернув за шнур, чтобы сместить положение зеркала и не дать никому придти к той же догадке, я выбежала из спальни и спустилась вниз. Первым меня встретил Пурикордов:
- Полина, где вы были? Мы так волновались, куда вы запропастились? – но, несмотря на кажущуюся любезность, его глаза смотрели на меня с нескрываемым подозрением. Он перевел взгляд вниз, на мои туфли, и я с ужасом заметила, что они все в пуху от подушек. – Вы щипали кур в курятнике? Как вы туда попали?
- Не время для насмешек, Александр Григорьевич, - невежливо оборвала я его. – Нужно немедленно что-то делать! Я только что заглянула в спальню Иловайских – там полнейший разгром. Что-то, видимо, искали. Как увидела, сразу бегом сюда.
Услышав мою новость, к нам тут же подтянулись и остальные обитатели дома.
- Уж не вы ли там его и устроили, любезнейшая Аполлинария Лазаревна? – хмуро спросил меня Воронов. – Бегаете, как угорелая, первой тела находите, теперь вот погром узрели. Прыткая уж больно. Может быть, на воре шапка горит?
- И тело она нашла под своим балконом, а не под чьим-то другим, - добавила певица. – Кто поручится, что не она хозяйку зарезала.
- Да вы что? – попятилась я. Со всех сторон на меня смотрели холодные враждебные глаза. – Как вы все смеете так облыжно обвинять без суда и следствия?! Что мне оставалось делать, даже если я первой Марину увидела – оставить ее замерзать на холоде, а самой лечь спать? Только чтобы никто не подумал, что, раз первая сообщила, значит, убила? Разве это по-христиански? По-человечески?
- Оставьте ее в покое! – вдруг резко сказала Ольга, внимательно следившая за ходом беседы. – Она ни в чем не виновата!
- Откуда вам это известно, Ольга Сергеевна? – спросил Карпухин. Он сидел за столом без головной повязки, делавшей его похожим на легкомысленного султана, и вид имел самый цветущий. – Нет, пусть присутствующие поймут меня правильно, я не то чтобы обвиняю мадам Авилову, но все же хотелось бы знать...
- Я чувствую, - просто сказала Ольга, - Аполлинария Лазаревна никого не убивала. И нечего оскорблять ее бездоказательными обвинениями!
- Спасибо, - попыталась я улыбнуться, тронутая неожиданной поддержкой, но у меня ничего не вышло, и я перевела разговор на другое: – А где г-н Гиперборейский?
- Он у себя в комнате, - ответил Воронов, держа за руку свою молчаливую супругу. – Чемоданы с реквизитом собирает да духов разговорчивых клянет. Только что проходил мимо его двери – слышал собственными ушами.
- И что они ему отвечают? – усмехнулся Пурикордов. – Как мне кажется, давеча Фердинант Ампелогович был немало настроен против говорящих духов. Неужели он еще не успокоился?
- Что-то вы слишком веселы, Александр Григорьевич, - заметила Перлова. – Не к добру это. Попомните мои слова.
- Виноват, Ангелина Михайловна, это у меня нервическое, – слегка поклонился он. – Неизвестно, кто следующий? Чей жребий выпадет и на кого рок укажет?..
- А где Елена Глебовна? – осторожно спросила я.
- Они с Анфисой обряжают покойницу, а Тимофей снег расчищает у дверей.
- Пойдемте, я покажу вам, во что превратилась комната Иловайских, - предложила я. Со мной согласились - все равно до прибытия крестьян, навстречу которым Тимофей раскапывал аллею, делать было нечего. Мы отправились в разгромленную спальню хозяев дома.
Увидев душераздирающее зрелище, Карпухин присвистнул, Воронов покачал головой, а у Перловой разгорелись глаза.
- Вот это кровать! – ахнула она. – Как же они тут спали?
- На большой кровати, Ангелина Михайловна, выспаться – наука не хитрая. Вы на узенькой попробуйте, да с колдобинами под спиной, - Карпухин обошел кровать и потянул за золоченый шнур с кистями.
Я мысленно обрадовалась, что изменила положение зеркал и теперь никто не догадается, какой ключ они содержат.
Пурикордов подошел поближе и заглянул под полог:
- Знатная штука! Молодец Иловайский, умел жить и радость себе доставлять! Знавал Сергея Васильевича, жуира и куртуазного кавалера, но чтобы такое!.. Как только он эту махину на второй этаж доставил? По частям, наверняка, в комнату заносили.
- Нет, - ответила Ольга, нимало не смущенная комментариями скрипача, - эта кровать здесь стояла, когда папа дом купил. И комод, и вон тот шкаф. Зеркала, к удивлению, целы были, только на балдахин другая материя пошла. Отцу здесь очень понравилось, он не захотел выбрасывать старую мебель и поэтому пригласил краснодеревщиков. Работники все подклеили, отполировали, а новая мебель была приобретена для первого этажа уже новой хозяйкой. А в спальнях все осталось как прежде. И в библиотеке те же шкафы с книгами. Отец только книги докупал да вина в коллекцию. Все хотел мебель обновить, да не судьба. То денег не хватало, то времени. Да, в сущности, и ни к чему это...
Ольга внезапно оборвала себя, словно испуганная собственным красноречием, и отвернулась.
- Интересно, кому дом принадлежал до Сергея Васильевича? – спросила я. – Неужели это правда, что говорил тот дух на спиритическом сеансе?
И я вкратце рассказала Ольге о том, что произошло. Она присела на край кровати и задумчиво произнесла:
- Раньше дом принадлежал барону Шпицбергу, попавшему в опалу еще при Александре Первом. Барон не скрывал своих масонских пристрастий и хвастался в обществе тем, что получил орден – розенкрейцеровский крест.
- Что это за человек? – заинтересовалась я и предложила: - Садитесь, господа, кто где. Делать нам нечего, держаться мы должны вместе, чтобы, не дай Господь, опять кого-нибудь не убили. Лучше пусть нам Ольга Сергеевна историю расскажет. А мы послушаем.
Карпухин поднес стулья, мы отряхнули с них пух от подушек, и Ольга продолжила:
- Эту историю мне прочитал отец. Она была написана по-французски владельцем этого дома. После возвращения барона из Парижа, где он прожил много лет вдали от родины, знакомые стали называть его магом и чернокнижником - он сильно изменился и внешне, и в помыслах: сумрачный, в черной одежде, всегда с толстым фолиантом подмышкой. И этому были особые причины.
В Париже барон вращался в самом великосветском обществе. Однажды писатель Шатобриан, у которого молодой барон исполнял обязанности писца, взял его с собой к некой гадалке по имени Барбара Круденер³. Та жила на улице Фобур-Сент-Оноре, в доме №35, с большим запущенным садом. Она прекрасно говорила по-русски и по-французски, была интересной собеседницей, и у нее собиралось изысканное общество: герцог де ла Тремуай, мадам Рекамье и прочие. Увидев юного барона, гадалка заинтересовалась им и нагадала ему: если он выстроит дом, в котором будет жить один и видеть людей лишь раз в четыре года, в свой день рождения, то проживет двести лет. Родился барон в день святого Касьяна, двадцать девятого февраля, потому и назван был Кассианом – его предки еще при Екатерине Второй перешли из лютеранства в православие. Ему понравился такой счет: сколько бы он ни прожил на свете, каждый день рождения будет считаться за год. Пройдет четыре года, а он постареет лишь на год.
Юный Шпицберг отмахнулся от этого пророчества и забыл о нем. Но когда он постарел и страх смерти дал о себе знать, то вспомнил парижскую ведьму и решил любым способом продлить себе жизнь.
Барон потратил все свои капиталы: выстроил на горе этот дом, завез мебель, припасы и отпустил слуг. Двери закрылись на засов, и кто бы ни стучал к нему – барон не открывал и даже не откликался. При его жизни никто никогда не входил сюда, но это продолжалось недолго. Безумный затворник не дожил до своего следующего дня рождения – умер через три года, сойдя с ума от тоски и одиночества. Ведь барон Шпицберг так желал бессмертия, что только и делал, что читал старинные книги, выискивая в них секрет философского камня. Ел он мало, все необходимое складывалось перед входом в дом, а он только читал и читал. Долгие ночи горела свеча в библиотеке. Когда крестьяне увидели, что посылки никто не забирает, а свеча не горит, то поняли: барин скончался. Похоронили его на дальнем кладбище и без отпевания – батюшка был против. Немногие родственники, наследники барона, не захотели здесь жить и выставили дом на продажу. Так он и простоял пустым несколько лет. В деревне говаривали, что видели, как дух покойного Шпицберга гуляет по особняку и читает магические книги.
Отец купил дом, восхищенный услышанными преданиями – они его совсем не напугали, а, наоборот, воодушевили. Он много бывал за границей, а там отношение к замкам с привидениями не такое, как у нас, – там привидения в почете: признак знатного рода и древней истории, чем мы, увы, похвастаться не можем.
Здесь требовалась большая перестройка. Каменщики подновили фасад, построили ватерклозеты в туалетных комнатах, благо вода из водонапорной башни уже была сюда проведена, и поставили вот эти статуи перед входом. Аристарх Егорович очень помог отцу, прислав лучших работников.
- Что же все-таки здесь искали? – спросил, ни к кому не обращаясь, Воронов, словно ждал, что о нем заговорят.
- Известно что, - хмыкнул Пурикордов, - завещание Иловайского. Что же еще можно искать в его спальне?
- Как... Да как вы смеете? – задохнулась от негодования Ольга. – Вы что думаете, это я тут натворила, разгромила все? Мне ничего не надо! Я бы все отдала, лишь бы отец был жив. А вы!.. Как вам не стыдно?!
- Успокойтесь, деточка, - прижала ее к себе Воронова. – Никто о вас ничего плохого не думает, не волнуйтесь. Вам и так все достанется, без всякого завещания. Вы же единственная наследница у вашего батюшки...
- Мне ничего не надо! – оборвала ее Ольга и зашлась в рыданиях. – Я на службу пойду, гувернанткой, не пропаду. Здесь не останусь. Страшно. Не надо было покупать дом – проклят он! Я как предчувствовала!
- Что здесь происходит? – в дверях показалась взлохмаченная голова Гиперборейского.
- Духи, - вдруг неожиданно для самой себя ответила я, - видите, Фердинант Ампелогович, что вы натворили? Бесы, а не духи. Раз вызвали сами, уняли бы их что ли?
Спирит пропал так же мгновенно, как и появился. А я поняла, что пора заняться делом. Время не ждет.
- Мне что-то нехорошо, - прикоснулась я ко лбу и состроила скорбную мину, хотя особенных усилий даже не пришлось прикладывать: не до радости тут. – Пойду прилягу. Прошу простить великодушно.

--------------------

¹ жантильно (франц. gentil) - жеманно, кокетливо.
² Теруан де Мерикур - французская революционерка, воспетая Бодлером в стихах:
Ты видел ли Theroigne, что толпы зажигает,
В атаку чернь зовет и любит грохот сеч,
Чей смелый взор - огонь, когда, подняв свой меч,
Она по лестницам в дворцы царей вбегает? (пер. Эллиса)
³ Барбара Круденер - вдова русского дипломата, баронесса, в девичестве Фитингоф, была очень популярной прорицательницей в 20-х годах ХIХ века. В частности, российский император Александр Первый стал религиозным мистиком, попав под ее влияние.


(продолжение следует)