Читая очень важные для изучения проблемы славянского этно-и глоттогенеза статьи известного российского филолога-финноугроведа Владимира Владимировича Напольских о "языке именьковцев" (Напольских В.В. 1) Протославяне в Нижнем Прикамье в середине I тыс. н.э. Данные пермских языков // Христианизация Коми края и её роль в развитии государственности и культуры. Т. II. Филология. Этнология. Сыктывкар, 1996; 2) Балто-славянский языковой компонент в Нижнем Прикамье в сер. I тыс. н.э. // Славяноведение. 2006. №2), поймал себя на мысли, что конкретные его наблюдения несколько диссонируют с общими выводами: ученый ясно установил лексические заимствования из некоего [пра]славянского диалекта – языка «близкого (и лингвистически, и, очевидно, географически) к праславянскому, но не идентичного ему», [носителей  коего можно достаточно уверенно отождествить с именьковцами] в пермских языках, которые относятся ко времени до распада пермской языковой общности - до середины I тыс. н.э., однако как бы "испугавшись" собственных выводов, которые идут вразрез с популярным ныне "урезанием" славянской истории (об этой тенденции новейшей славистической историографии я уже писал), под воздействием которого находится и сам уважаемый Владимир Владимирович, учёный делает ряд "ритуальных" оговорок о "балто-славянской общности", которые очеь мало связаны с его конкретными наблюдениями. 

Отсюда и двойственность в выводах. Конкретные материалы, собранные В.В. Напольских, ясно указывают на [пра]славянский характер языка именьковцев, что учёный и констатирует, называя "именьковский язык" языком "близким (и лингвистически, и, очевидно, географически) к праславянскому, но не идентичным ему". То же самое можно было бы выразить короче и яснее: диалект [пра]славянского языка, что и неудивительно, учитывая то, что именьковцы долгое время жили изолированно от остальных [пра]славнских групп (при этом, кстати говоря, единого [пра]слаянского языка, как убедительно показал О.Н. Трубачев, видимо, как такового вообще не существовал, а всегда была совокупность [пра]славянских диалектов, соотношение между которыми менялось исторически). С другой стороны исследователь пытается согласовать эти выводы со своей (точнее - с разделяемой им, ибо В.В. Напольских не славист и специально вопросом происхождения [пра]славянского языка, кажется, никогда не занимался) гипотезой о "балто-славянской общности" (с вариантом её поздней дифференциации) и делает ряд словесных "реверансов" в её сторону. 

В итоге имеем: 
- конкретные наблюдения В.В. Напольских, позволяющие говорить  об "именьковком языке" как о диалекте [пра]славянского;
- его "ритуальные" реверансы в сторону гипотезы "балто-славянского единства". 

Существуют они немного в разных плоскостях. И такая ситуация (когда конкретные наблюдения учёного не слишком согласуются с его общими рассуждениями) - в науке далеко не редкость, примеров чему можно привести множество. 

При этом надо понимать, что ни "славяне", ни "балты", ни "германцы", ни кто бы то ни было ещё не являли никогда в те времена полного этноязыкового единства. "Славяне", кстати говоря, единственные среди европейских этноязыковых групп имели общее самоназвание. Ни у "германцев", ни у "балтов", к примеру, его не было.

Вопрос о существовании "балто-славянской общности" в высшей степени дискуссионен. После работ О.Н. Трубачева (Трубачев О.Н. Этногенез и культура древнейших славян. Лингвистические исследования. М., 2002) ясно, что, скорее всего она носила не исходный, а «вторичный» характер и являла собой сближение двух изначально разных индоевропейских диалектных групп. Гипотеза же о выделении [пра]славянского языка из макробалтского ареала и вовсе встречает на своем пути непреодолимые трудности и на данном этапе может быть отвергнута (Там же). Учитывая все эти моменты, следует не подводить факты под один из гипотетических вариантов решения "балто-славянской проблемы", как это сделал В.В. Напольских, а в каждом конкретном случае просто опираться на конкретные факты. В нашем случае фактом будет то, что "именьковский язык" представлял собой один из диалектов [пра]славянской языковой группы. В данном контексте даже не принципиально, была ли "балто-славянская общность" или нет: в любом случае «именьковский язык» относился к ее "славянской", а не "балтской" "части" – к той диалектной группе, из которой развились позднейшие славянские языки. А уж сформировалась эта ([пра]славянская) диалектная группа в рамках «балто-славянского континуума» или была одной из частей, составивших его за несколько столетий до того – не принципиально.

Одним словом, на основе собранных В.В. Напольских конкретных материалов мы можем достаточно уверенно говорить о диалектном [пра]савянском характере языка именьковцев. Всё остальное (рассуждения о "балто-славянской общности" и т.д.) - уже наносное и зависит от общего взгляда на ход славянского глоттогенеза.

Очень любопытно, что в числе именьковских-[пра]славянских заимствований в прапермский была "рожь". Как мы знаем после исследований К. Яжджевского [О значении возделывания ржи в культурах раннего железного века в бассейнах Одры и Вислы // Древности славян и Руси. М., 1988], распространение этой культуры в Центральной и Восточно Европе связано именно с расселением славян.

При этом важно отметить, что по мнению ряда археологов, носители именьковской культуры в конце VII - начале VIII века мигрируют на юго-запад, где становятся ядром волынцевской археологической культуры (об именьковской культуре, её происхождении и вероятной судьбе можно прочесть в соответствующей главе монографии В.В. Седова "Славяне. Историко-археологическое исследование". М., 2002), славянская принадлежность которой не вызывает уже никаких сомнений, так как напрямую перерастает в культуру соответствующего региона Киевской Руси (в этой связи надо с большой осторожностью относиться к замечанию В.В. Напольских о том, что "именьковский язык" мог быть "параславянским" - как бы тупиковой, не давшей прямых языковых потомков ветвью [пра]славянской диалектной группы).

Итак, подытоживая сказанное, мы можем говорить о том, что "именьковский язык" - это один из диалектов [пра]славянской группы, влившийся в будущем [если правы те археологи, которые говорят о преемственности между именьковской и волынцевской культурами] в древнерусский язык.

Необходимо также отметить, что:

1) Именьковская культура сформировалась в IV в., то есть до сложения основ (VI-VIII вв.) той диалектной конфигурации славянских языков (деление на восточно-, западно-, и южнославянские языки), которая существует до сих пор;

2) Славяне-именьковцы несколько столетий жили в полной изоляции от других [пра]славянских групп и в иноэтничном окружении. Это не могло не привести к тому, что у них языковые процессы проходили несколько иначе, чем у других [пра]славян и независимо от них;

Поэтому "именьковский язык" должен был быть более консервативен, архаичен и близок к [пра]славянскому языку, чем другие синхронные ему славянские диалекты, развивавшиеся не изолированно друг от друга и в гораздо более "бурной" исторической обстановке. Точнее даже не к [пра]славянскому языку, ибо его, как такового, могло и не быть [а всегда была совокупность [пра]славянских диалектов, соотношение между которыми исторически изменялось. По крайней мере накануне расселения ситуация была уже именно такой], а к одному из его диалектов, существовавших до эпохи славянского расселения.

P.S. Учитывая то, что по мнению ряда археологов именьковцы на рубеже VII-VIII вв. мигрировали на юго-запад и стали основой волынцевской культуры, возможно изучение диалектов Левобережной Украины может что-то дать для реконструкции черт "именьковского языка", отличавших его от синхронных ему [пра]славянских диалектов (равно как и дальнейшее выявление заимствований из него в языках народов, предки которых жили некогда по соседству с именьковцами, что было начато В.В. Напольских).