Святая эпидемия. Карантин
В прошлом году по всему миру разразился птичий грипп, который начал стремительно мутировать и переходить на животных. По всей России были введены строгие меры по предотвращению эпидемии. Центральные области продержались до зимы довольно благополучно. Если не считать нескольких бомжей, наевшихся на свалках отходов и миллионов уничтоженных специальными отрядами птиц и животных.

Зиму все страны ждали как передышку, как время, которое дано на принятие срочных решений на разработку комплексных мер в планетарном масштабе, потому что весной миллиарды птиц двинутся по всему миру разносить свою страшную заразу. Пресса и телевидение трещали о разуме, который должен возобладать. Но разум не возобладал: из-за политических разногласий правительства так и не смогли договориться, потому что крупные державы начали делить сферы санитарного контроля в государствах третьего мира, что фактически означало ввод войск и их оккупацию. В результате никаких масштабных мер принято не было и весну ожидали с тревогой.

И она настала. Настала как никогда бурно и решительно. Впервые за свою историю человечество не радовалось этой весне. Заслышав веселую песню птиц, люди вызывали бригаду истребителей с химией и ружьями. На прудах и озерах были установлены специальные отпугивающие водоплавающих установки, а в парках и лесах в кормушки насыпался отравленный корм.

И поначалу грипп в города не пришел. Хотя пресса и телевидение передавали очень тревожные сводки из российских окраин, Сибири, Средней Азии и Кавказа об эпидемии, которая разразилась там. Но зараженные регионы блокировали специальные части, которые довольно жестко и эффективно сдерживали заразу.

Но вот пришла новая беда. Уничтожение пернатых вызвало невиданное нашествие насекомых. В самом начале мая, с первыми солнечными днями город атаковали тучи мошки и комаров. Над городом и в пригородах с вертолетов распыляли какую-то химию, предупредив население, чтобы не высовывались на улицу. После этого Москву покрыли целые сугробы уничтоженных насекомых, но через несколько часов откуда-то появлялись новые. Пришлось отравить какой-то гадостью все водоемы, где они размножались. В результате там передохла, рыба, а гнуса стало не намного меньше.

И вот в конце мая установилась небывалая жара. Много обглоданных насекомыми растений погибло. Леса и поля стояли голыми и сухими, как бесснежной зимой. Начались страшные лесные пожары. Дым висел такой, что не видно было соседних домов. С одной стороны это даже обрадовало, потому что хоть трудно было дышать, но исчезли насекомые. Так продолжалось около недели, во время которой половина Москвы и особенно гастарбайтеры правдами и неправдами покинули город, и разъехались по всем направлениям. В результате городское хозяйство практически встало…

Но самый страшный удар был впереди. Никто не знает – что произошло в горящих лесах и степях, но именно там зародилась следующая напасть – огромные стада какой-то новой саранчи, равнодушной к растительности и питающейся животными тканями. Говорят, что в результате непривычных условий и отсутствия травяного корма произошла мутация. Саранча тучами выходила прямо из дыма пожарищ и обрушивалась на города и села в поисках плоти. И это нашествие сдержать было невозможно!

Гигантский фронт саранчи прокатился по всей стране с юга на север и сгинул где-то в тундре, уничтожив по пути тысячи человек и почти все фауну. Но они не исчезли совсем. Остатки стад насекомых прижились вблизи городов и населенных пунктов, где на свалках они нашли себе кормовую базу. И самое страшное было то, что они прикормились на гигантских захоронениях спешно уничтоженных птиц и скота! Почуяв плоть, личинки распахивали свежие рвы и там молниеносно размножались, пожирая содержимое.

Вскоре ученые объявили – с укусом саранчи стал передаваться вирус…

Зараза быстро свалила миллионы людей. Города опустели. Жители заперлись в домах не столько по приказу Президента и Чрезвычайного Правительства, сколько из страха перед насекомыми. Кроме того, вирус стал передаваться от человека к человеку и эпидемия разыгралась с новой, чудовищной силой!

Огромными усилиями саранчу в город не пускали. Но вирус уже поселился в столице, откуда каждый день вывозили тысячи трупов. Специальные бригады обыскивали квартиры в поисках умерших, выявляли среди живых инфицированных и насильно изолировали их на специальных территориях. Это были обычные окраинные кварталы и пригороды, так называемые «спальные районы», в которых срочно оборудовали санитарные зоны. Их просто-напросто огородили периметрами колючей проволоки под напряжением и оцепили войсками. Туда и свозили всех больных. Что творилось внутри, страшно было представить. Ни о какой медицинской помощи сотням тысяч, если не миллионам, находящихся там москвичей, не могло быть и речи. В народе эти зоны зло прозвали «отрадками», по аналогии с известным районом «Отрадное».

Именно поэтому Светка и ее мама так перепугались вызова участковым санитарной бригады. Ирина Николаевна с вечера плохо себя чувствовала. Ее знобило и повысилась температура. Это еще совсем не значило, что она заразилась. Но бригада разбираться и проверять анализы не будет. Нужно было что-то срочно предпринять!

– Ну, где же Ромку носит! – пробормотала она, заглядывая в окно.
– Господи, помоги нам! – заплакала Светка и упала на колени перед иконами в углу. Ее губы что-то шептали, а из широко раскрытых перепуганных глаз падали крупные слезы.
– Труповозка приехала – почему-то очень спокойно сказала мама – значит скоро и бригада приедет.
– Господи, ну где же Ромка! Он что-нибудь бы придумал! – всхлипнула Светка.
– Не плачь, дочка. Господь не оставит. Если Ему угодно – я вернусь. Не всех же зараза косит. Многие исцеляются.
– Даже и не думай об «отрадке»! Никуда я тебя не пущу! Или с тобой поеду!
– Вот еще выдумала! Я тебе поеду! А если отец вернется, кого он найдет?
– Если ты болеешь, значит, я тоже заразилась…
– Ерунда! Молодые заражаются в три раза реже. У вас иммунитет лучше! К тому же ты вся обвешана чесноком.
– Ты тоже обвешана – сглатывая слезы, доказывала Светка.
– Ну, значит, я не заболела. А так чего-нибудь…
– Давай, температуру измерим, а? И собьем ее что ли…
– Нечем сбивать. На прошлой неделе все лекарства Вере Павловне отдала… Царствие ей Небесное…

За окном во дворе зарычал КамАЗ. Чтобы развернуться, он расталкивал приваренным вместо бампера рельсом припаркованные машины. Из подъездов выносили тела и грузили в кузов. Светка перестала плакать.

– Смотри, это Веселкиных, вроде, понесли? Сразу обоих…
– Да, это они. А там кто, не Юська ли?
– Какой же он Юська? Это собаку у него Юськой звали.
– Да не помню я, как его…Язык сломаешь! Юська и Юська! Всегда был Юськой…
– Его Альфредом Эммануиловичем звали, вообще-то…
– Постой, из нашего подъезда кого-то несут!
– Ой, мам…– вцепившись побелевшими ногтями в подоконник, с плачем взвизгнула Светка – Это же Илюшкина мать!
– Горе-то, какое! А он где-то с Ромкой носится. Даже не попрощается с матерью… – заплакала и она.
– Да как же он ее умирающую одну оставил, мам, а? Они ведь не так давно ушли…
– Она мне звонила… сама его отослала к Валдаю. И просила Ромку с ним отпустить. Знала она, что помрет. Не хотела на глазах у сына. Наверное, и труповозов сама вызвала…

Вдруг откуда ни возьмись к носилкам с криком бросился щуплый парнишка лет четырнадцати. Это был Ромкин друг Илюшка. Навстречу к нему выбежали солдаты и повалили его на асфальт. Из-за закрытых окон и ревущего КамАЗа было плохо слышно голоса. Он что-то кричал и вырывался, не отрывая взгляда от носилок с матерью. Но его скрутили и приковали наручниками к железному штакетнику. Солдаты ушли, отряхиваясь и сообщая что-то по рации. Тела погрузили в кузов, закрыли борт, а Илюшка опустился на землю, обхватил голову руками и затрясся…

Потом КамАЗ уехал к другому дому, завернув за угол. Стало тихо. Светка с мамой не отрываясь смотрели на одинокого мальчишку посреди двора и тоже сотрясались от рыданий. Илюшка извивался на пыльном асфальте, а в стенах безлюдного двора эхом шарахался его юношеский ломающийся, и потому какой-то звериный вопль: Мам! Мамочка!