Зеленый холм
Когда Лев Николаевич пришел в себя, мир разительно изменился. Лев Николаевич охнул от изумления и хотел дернуть себя за бороду, но обнаружил, что не может шевельнуть ни рукой, ни ногой. Он был намертво привязан к стене в каком-то странном здании. Вокруг сновали люди в красных повязках, бегали стенографистки и вдоль стен стояли часовые с винтовками в руках. Время от времени важные молодые люди, которых все именовали «товарищами», быстро скакали по лестнице то вверх то вниз. Иногда кто-нибудь из них останавливался напротив Льва Николаевича и, внимательно глядя ему в глаза, снимал пылинку с роскошного пиджака или поправлял прическу.
Первое время Лев Николаевич воспринимал их взгляды как вызов. Никто не смел пялится на него, да еще причесываться, стоя нос к носу. Такая наглость не снилась даже Победоносцеву. Льву Николаевичу хотелось ткнуть наглых молодых людей суковатой палкой. Ему хотелось вызвать их на дуэль. Будь на месте молодых людей Тургенев, ему бы не поздоровилось. Но Лев Николаевич сдерживал себя, понимая, что главное на свете –непротивление злу силою. И он отводил взгляд. Ему казалось, что так будет легче.
Однако отвернуться не удавалось. Как ни старался Лев Николаевич, он смотрел прямо перед собой, выхватывая из окружающей действительности один огромный прямоугольник. Он чувствовал себя так, будто стоит у раскрытой двери и смотрит на нее в мир, но сам не может сдвинуться с места. Лев Николаевич превратился в один прямоугольный глаз, смотрящий на устланную красным ковром лестницу и мечущихся по ней людей.
Иногда до него долетали разговоры:

- Ну как, Лев Давыдович, сколько смертных приговоров за сегодня?
- 2750, Владимир Ильич, да утопили две баржи с офицерами.
- Нечего церемонится с офицерской сволочью! А у вас, Иосиф Виссарионович?
- Положыли под пылы трыста фылософов!
- (заразительный смешок)
- Двэсти христиан съедэны львами!
- (еще более заразительный смешок) Видите, не только вы отличились, Лев Давыдович!
- (резкий смех)
- (заразительный смешок)
- Хы-хы-хы!

Тут Лев Николаевич наконец увидел всех троих. Маленький лысый человечек, ожесточенно жестикулируя, увлекал по лестнице высокого очкарика с необычайно высокомерным и жестоким лицом и невысокого роста кривоногого грузина с изрытым оспой лицом. Тот, кого именовали Владимиром Ильичем, остановился на мгновение. Быстрым движением он достал из кармана платочек и протер лысину. Затем, глядя в глаза Льву Николаевичу, произнес:

- Товарищи! (очкастый и изрытый оспой насторожились). Мне почему то пришла в голову счастливая мысль! Ведь все, что мы делаем – вековая мечта русской интеллигенции! Как бы радовались, глядя на нас, Александр Сергеевич Пушкин, Николай Васильевич Гоголь, Лев Николаевич Толстой!
- Гнул их царизм! – поддакнул очкастый.
- Толстого, например, царизм проклял. А ведь он был зеркалом русской революции! Все видел, все знал. Помню, постоянно писал – дескать, не сопротивляйтесь злу силою.
- Лично я никогда нэ был против зла! Я нэ разу нэ сопротивлялся злу – силой!
- (заразительный смешок) Да вы толстовец, Иосиф Виссарионович! А вы, Лев Давыдович??? (взгляд с лукавинкой)
- Я считаю, что зло – понятие классовое. Есть, например, зло рабочих и крестьян. А есть добро аристократов и эксплуататоров! Полагаю, сердце всякого честного марксиста должно быть с рабочим классом! Поэтому я за классовое непротивление злу силою.
- Вот-вот! Этого Толстой и не понимал.
Громко болтая, все трое рухнули вниз по лестнице и исчезли из виду.
Лев Николаевич тихо заплакал. Струйки воды потекли и стали капать на затоптанный грязными башмаками пол. Если бы кто-нибудь проходил в этот момент по опустевшей лестнице, он бы увидел, что старое зеркало, Бог весть сколько лет висевшее на стене, вдруг перестало отражать парадный вход и роскошный красный ковер. Вместо них на зеркальной поверхности необъяснимым образом возникло бездонное голубое небо, в котором плавали белые облака. Зеркало показывало ясный полдень, но по стеклу текла вода, как если б моросил легкий дождик. Потом картина исчезла и на ней появился старый дом, около которого виднелся заросший травой пригорок. Пригорок все приближался и приближался, пока, наконец, не занял собой все зеркальное пространство. Изображение замерло на мгновение, а затем зеркало потемнело, зеркальная гладь забурлила и пошла трещинами. Раздался резкий звон и на землю посыпались осколки.