Сегодня я узнал, что какое-то время назад умер Андрей Высоцкий. Он был мне не другом, но хорошим знакомым, которого я знал давным-давно. Он был намного меня младше. Был он примерно ровесником Мирослава Бакулина и его другом. Как только Андрей умер, никто не сказал и не написал Вот так, что ли, теперь - жил-жил человек да тихо помер в своём углу, никто и не знает? Помню Андрей был благодарным слушателем наших с Мирославом Бакулиным радиопередач. Он говорил про "Азбуку русского романтизма" - "Какая передача! Вот бы по радио все передачи были такими!". Царствие Небесное!

ЧТО БЫЛО В МОЁМ ЖУРНАЛЕ ДЕСЯТЬ ЛЕТ ТОМУ НАЗАД. 1) Добрался до дома. Тут славно - во дворе снегу по пояс. Будет завтра чем заняться. Конечно, этот снег уже не растает. Всё - Уже зима пришла. 2) Снегопад всё продолжается. Снег падает у нас большими пушистыми хлопьями. 3) ) Владимир Иванович Глухов путешествует по Таджикистану и вот что пишет он про стол.
СТОЛ. (зарисовка с натуры)
В ожидании, когда достроят дом на месте недавно снесенного дома нашего отца, моя сестра Люба, снимает пока квартиру. В бараке возле телевизионной башни. Башня по ночам, тихо плачет красными огоньками вслед высоко летящим в Москву самолетам. Дворик барачной квартиры - чистый пенал. Длинный такой. Огорожен с двух сторон от соседей забором. В нем растут две вишни и хурма. Хурма скоро созреет. Ещё во дворике, стоит раскладной стол. На этом столе Люба кроит платья и брюки.
Этот стол, для меня - очень не простой! Праздничный, для меня, стол этот. Когда, в детстве и юности, собиралась многочисленная душанбинская родня на Новый год или дни рождения, стол вынимали из ниши и начинали собирать. Клали столешницей вниз на ковер и вкручивали в гнезда с резьбой, толстенные, полированные ножки. Гнезда, призывно блестели серебристой чистотой в ожидании таких же чистых винтов, торчащих из торцов ножек. Закрутив до отказа ножки стол переворачивали. Затем, начиналось волшебство.
Столешницу раздвигали и, в её чреве, обнажались ребра конструкции. Среди светло-желтых реек, виден был , тоже деревянный прямоугольник. Прямоугольник, проворачивая вокруг оси, извлекали из чрева, и раскладывали на две, изумительно янтарного цвета, половинки. Половинки были, в отличии от основной столешницы, гладенькие, ни заусеницы, ни пятнышка! Они блестели, отражая белые стены комнаты и наши силуэты. Стол становился в два раза длиннее. Янтарный, прямоугольный, ореховый остров, красиво блестел окруженный морем старой, уже темной и, как казалось - морщинистой кожей основной, будничной столешницы.
Пока мама не застелила стол скатертью, я спешил налить на остров немного воды и зигзагами разогнать ее пальцем и наблюдать, как зигзаги непредсказуемо стягиваются в колбаски и капли, в которых еще более четко, отражалось мое счастливое лицо. Сейчас стол стоит во дворике-пенале, раскрытым, под пыльным, осеннем, азиатским небом. Некогда блестящий остров стола - сильно потускнел. На нем ясно видны раны и ожоги времени. Он, совсем немного, отличается по цвету и фактуре от моря старой столешницы. На острове - стоят кружка, тарелка с кусочком лепешки, очки мои и чайник. Вокруг толпятся разноцветные обрезки материи.