Про людей

Знавал я одну девушку, которая приклеивала себе уши. То есть не совсем приклеивала, а приклеивала так, чтобы не торчали. Каждый день приклеивала. На клей "Момент". Ее отец знал об этом, и, не видя в этом ничего страшного, только ругался, что она весь клей в доме на себя перевела. А девка эта, она уже и замуж вышла, а все уши приклеивала. Это потом уже она по приказу мужа сделала себе операцию, хрящ ей там урезали что ли, чтобы уши не торчали.

Знавал я одного молодого человека, который поставил себе целью жизни поиметь всех женщин в мире. То есть абсолютно всех. И каждой встречной сообщал об этом. Сообщал как о тяжелой изнурительной работе. Что мол, сама понимаешь, работы предстоит немеряно, поэтому совершенно нет времени на ухаживания там, шуры-муры. При этом он был не дурак, а даже наоборот художник. И вроде даже неплохой.

...

Знавал я человека, который таранил рейсовые автобусы. Врачи говорят, что среди профессиональных водителей есть такие, которые не то, чтобы склонны к суициду, но вот иногда сами провоцируют аварии. Так вот этот орел, как только у него кукушка вылетает, начинает таранить лоб в лоб рейсовые автобусы полные людей. И прет вот так на дикой скорости против коллектива. Автобус, естественно, в кювет, а он – довольнехонек. Ребята, которые с ним ездили сначала просто пугались, а потом стали его бить. Наедет он вот так на автобус, они его спокойно вынут из машины, спокойно так наломают ему по первое число, а он, гад, улыбается. Вот и знает, что побьют и знает, что не хорошо делает, а все равно за свое.

Знавал я одного мужика невероятно энергичного, настоящего хозяйственника. Волею судеб мы путешествовали по советской Киргизии. Через пять минут после остановки автобуса, он уже ругался по-местному, щебетал с какой-нибудь аборигенкой после тридцати, шептал ей на ушко скабрезности, громко смеялся и неприлично подмигивал. А через десять минут он уже пил вино в одном из номеров на снятом им целиком этаже для себя и для своих спутников в лучшей гостинице города. Причем номер его всегда был полон: какие-то люди бегали за вином, кто-то подметал пол, кто-то варил на кухне остронациональное и вкуснопахнущее. Пусть это будет плов. И все эти люди, а в основном это были никому неизвестные молодые мужики-аборигены, назывались вовками. Из этих вовок выбирался Гриша. И Гриша этот объявлялся официальным собутыльником энергичного. В принципе, Гриша ничем не отличался от вовок, обычно он был просто старше их. Его роль заключалась в том, чтобы соглашаться в любом виде. Энергичный наливал вина себе и грише: "Ну, давай... ну, сам понимаешь". Гриша пьяно кивал. Это называлось "большие мужики бухают". Если же кто-то из вовок вдруг прекращал работать, энергичный сразу же с обидой в голосе его увещевал: "Вовка, ну ты че сел? Охота посмотреть, как большие мужики бухают? Вовка, ты давай в магазин сгоняй за..." И вовка мчался в магазин. Как ему всегда удавалось найти вовок и Гришу не знаю, видимо, его очень страшило одиночество.

Еще я знавал человека, который… Нет. Просто человека с уродливым носом. Еще по молодости он сцепился с одним знакомым парнем. Дрались они, видимо, до упора и без всяких правил, так что от бессилия соперник вцепился ему в нос, и не то, чтобы вовсе откусил, а так, изрядно пожевал. Ну, кровищи море, все дела. Мужика этого в больницу повезли, ночь-полночь собрали всех врачей лучших в городке, чтобы пластическую операцию сделать. Все-таки нос! Михаил Бахтин в своей работе "Фрейдизм" поминает некоего профессора Ермакова, который сделал психоаналитический разбор повести Гоголя "Нос", и пришел к выводу, что потеря носа адекватна переживанию кастрационного комплекса, т.е. нос майора Ковалева – это потерянное достоинство (в том числе и мужское), гуляющее отдельно от хозяина. Ночные дежурные, может, конечно, Бахтина и не читали, но серьезность потери носа понимали, и потому быстренько отправили за врачами. Понятное дело, что за врач, если не пьет? И пришлось откачивать к трезвому состоянию некоторую часть хирургической бригады старым испытанным способом: пьяному нужно употребить пачку трихопола, запивая ее растворенным в воде нашатырем – полчаса и трезв как стеклышко. Умолчим, конечно, о печени. Ну, в общем, врачей откачали, те часа два восстанавливали мужику нос. Собрали с грехом пополам. Только по домам собираться, а он, мужик-то, и говорит так, загадочно улыбаясь, что, мол, вы не расходились бы, а то к вам сейчас еще одного клиента привезут. И пошел этот мужик в общагу, где жил его обидчик. Тихонько преступил в темноте, чрез лежащих на полу соседей (общага рабочая), на цыпочках подкрался к постели этого парня и аккуратно выкусил ему нос до самого основания. Откусил и выплюнул.

Припоминаю я еще одного орла, человеконенавистника с детства. Еще будучи маленьким, он как-то заболел гриппом, испанкой то есть. Так он сделал в пробирках питательную среду из агар-агара и дышал на нее – разводил микробов своей болезни. А потом сливал разросшиеся грибки в канализацию в надежде, что весь город заразится и заболеет. Позже я встретил его на улице зимою как-то. Несмотря на ужасающий мороз, одет он был легко, а на голове вовсе не было шапки. Такие вообще никогда не мерзнут и не болеют. Так вот, на мои вопрос о том, как дела, как жизнь молодая, как дела на любовном фронте (а он, по-моему, к тому времени школу уже закончил), он сурово ответствовал, что трудится над "машиной по уничтожению". Но меня, – говорит, – интересует не телесное уничтожение людей, я хочу сделать машину, чтобы она души людей уничтожала. И начал задвигать какие-то формулы и теории, – ах да, он к тому времени учился на физико-математическом и был крайне в этих науках подкован. Честно сказать, я перепугался. Что-то начал говорить за христианство. Но он не слушал. Мы расстались. Через некоторое время мы встретились и я нашел его совершенно изменившимся. Он посмотрел американский фильм "Привидение", который в низко-художественной форме рассказывал о человеке, душа которого из-за насильственной смерти оказалась не в Раю и не в Аду, а так – мятущейся по местам былой жизни и даже пытающейся отомстить своим убийцам и обидчикам. Ее, эту душу, никто не может видеть, зато она видит, как эдакие черные тени утаскивают души грешников со страшным криком в Ад. И вот, примитивный и назидательный этот фильм кардинально изменил мировоззрение мизантропа. По пьяной лавке в гостях он даже пытался говорить со мной что-то о преподобном Серафиме Саровском. Понятно, что ни в церковь, никуда в иное место он не стал ходить, а также продолжал столь любимую и многочисленную традицию обломовщины – большую часть суток спал, читал на унитазе или просто так валялся на своем диване, или слушал единственную в своей жизни музыку – группу "Металлика". Но тем не менее, надо сказать, что интеллектуальный уровень и глубина переживаний этого человека выгодно отличали от его сверстников. Как впрочем и других обломовых: один мой приятель прожил на диване пять лет, отлучаясь только в туалет. Еду и вино ему приносили товарищи, которые во множестве бродили, ночевали и просто постоянно жили в его большой квартире.

А что касательно мизантропии, то она нашла крайне яркое выражение в высказывании одного моего знакомого: "Вот бы, – вздыхал он мечтательно, – все сдохли. Пусть бы атомная война, и чтобы остался только я. Сидел бы я в пустыне и занимался онанизмом".

Была у меня одна соседка, и всем бы она была примечательна, если бы в один непрекрасный день она к тому же не упала в канализационный колодец. Не знаю, сколько она там пробыла, но почему-то после этого она стала ненавидеть мужчин и все, что связано с соитием. Падение ее привело к жизненным изменениям, начавшимся буйными истериками. Мой папа по просьбе ее отца, пожилого профессора геологии, пытаясь утихомирить разбушевавшуюся, в ответ получал телефон, разлетающийся на мелкие кусочки неподалеку от его головы. Но истерики скоро сменились тихим и спокойным наблюдением и ухаживанием за фамильным аквариумом. А аквариум был просто фантастически огромным, многоведерным, хорошо обустроенным рыбьим миром. Девица эта стала вдруг часами сидеть у него, доливать воды, кормить многообразных гурами, гуппи, телескопов, золотых рыбок, сомиков, меченосцев и прочих, и прочих. Но самым удивительным было ее наблюдение, длившееся иногда сутками, за этим зеленоватым полтора на полметра экраном. Кто может уловить смысл и закономерность движений нескольких десятков рыб, хаотично двигающихся, играющих с воздушными пузырьками, ищущих корм, дерущихся, совокупляющихся...? ОНА МОГЛА! Я понял это, когда увидел ее, следящей за игрой меченосцев. Рыбы как безумные гонялись друг за другом, разрывали хвосты на перья. Она сидела на табурете, упершись руками в колени, напряженно выгнув спину, лицо ее не выражало абсолютно ничего, – с таким лицом человек спит или лежит в гробу, и только ее глаза, ее невероятные глаза, двигались с невероятной быстротой – она успевала видеть каждое движение каждой рыбы и каким-то нечеловеческим усилием понимала смысл этих движений. В какой-то момент она с невероятной скоростью выпрямлялась и, резко вонзив тонкую руку в воду, выхватывала какую-то рыбку из полуметровой глубины аквариума (реакция достойная чемпионки мира по настольному теннису) и, поднося ее к своему лицу, со злостью шипела несчастному созданию: "Не смей ее трогать", славно та могла ее слышать и понять. Затем рыбка бросалась на пол и соседка в неистовстве топтала ее мягкими домашними тапками. Она не давала рыбам совокупляться! Но какой, однако, гениальный рассудок и невероятная способность восприятия! В связи с этим мне вспоминается секта еретиков-докетов, воевавших c зеркалами и браком, потому что считали, что человек перечит Богу, удваивая естество зеркалами и соитием.

Подобной же гениальностью славилась одна моя одноклассница. Девица огромного роста, она с юных лет была мастерам спорта по шахматам и поклонницей всяких странностей. В учебный дневник она вклеивала фотографии любимых актеров и вписывала изречения, по ее мнению, великие. С учителями долго и злобно истерировала, поражала их невероятными математическими исчисленьями. Как-то этот персонаж книг Ламброзо подошла ко мне, сидящему на подоконнике и мрачно заявила, что-либо я слезу на пол, либо она вытолкнет меня в окно (это был третий этаж). Я хотел отмазаться и сострить, но стоявший рядом товарищ, состоявший с ней в одном шахматном клубе, серьезно сказал: "Слезь, правда скинет".

Тогда я понял, что она как-то просчитала для себя весь этот мир, и если что-то нарушает вселенский порядок, она это нарушение устраняет, даже в мелочах. А может быть, особенно в них. После школы, даже не заметив невероятного конкурса, она с легкостью поступила в столичный физтех. Но проучившись год, вдруг, как-то оказалась в деканате своего факультета и в сейфе увидела папку с личным делом. Следуя своим универсальным исчислениям, взяла папку и никогда больше не появлялась в институте. Она вернулась в Тюмень и стала работать уборщицей в бассейне "Геолог" до той самой поры, пока не утопила (не насмерть) какого-то мужика ударом громадной швабры по голове, за то, что он нарушил мировой порядок нелепыми к ней приставаниями. Теперь она, по слухам, собиралась поступать во ВГиК. И если соберется, я уверен – поступит.

Кстати, коли уж говорить о силе индивидуального чувства мирового порядка, то стоит помянуть великого изобретателя экстрасенсорных машин и теорий. Так вот, он ощущал необходимость мирового порядка даже сидя за веселым столом в компании. Он каким-то ему одному известным способом соотносил значение бутылок, стаканов, огурцов, окурков, кусков хлеба, консервов и прочее, и начинал вдруг переставлять все эти предметы так, чтобы расстояние оных друг от друга и взаимное расположение и значение соответствовали его внутреннему пониманию мирового порядка. Нарушение этого порядка огорчало его ужасно, он вновь принимался переставлять все на столе: ополовиненная бутылка водки была теперь совсем уже не то, что полная и потому не имела права занимать прежнее место и должна была занять иное, соответствующее ее новому состоянию. То же самое касалось всех иных продуктов питания, объем которых изменялся в течение пьянки.

Что ж, чувство мирового порядка не самое ужасное чувство, даже если оно связано с ушами, рыбками, автобусами, собутыльниками и месторасположением закуски, пусть его.