БАССЕЙН

В конце лета вдруг свалилась такая невозможная жара и влажность, что с меня все время течет пот, еще Иван все время залазит на меня и совершенно не чувствует, что жарко, что я после тренировки, что в руках две сумки...
В четыре я забирал Петра в яхтклубе, ушел раньше с работы. Но в яхтклубе, оказывается, была вечеринка в честь окончания сезона, так что я оставил там Петра и поехал супермаркет, купил продукты на вечер, положил деньги на счет Жанны, потом поехал в Макдональдс: Иван будет голодным, как волк, потом за Иваном, потом обратно в яхтклуб. Там Иван прошелся по всему ассортименту за столом: хот доги, чипсы, пепси-кола, кукуруза, торт и печенье. Поехали в зал на тренировку. Пять минут выходили из машины: две мои спортивные сумки с кимоно и щитками, каской, нагрудником, нагубником, полотенцем, два набора еды из Макдональдса, две сумки Петра, его спасжилет, книжки, Иванова кассета с фильмом, с которой он никогда не расстается, две пепси-колы. Все падает из рук, вокруг все время проезжают машины, Иван лезет на крышу машины, я кричу им, они оба отвечают одновременно, но очень тихо, или у меня совсем слух упал - надо подносить ухо прямо к их рту, чтобы понять, чего они хотят. Иван начинает плакать, если не делаешь сразу то, чего он требует, Петя называет его идиотом, на нас смотрят во все глаза прохожие. Я кричу им по-русски. Зашел в зал уже после медитации. Одел кимоно в раздевалке и вышел, когда все делали вращения ногами. Вставая в ряд, увидел, что Петя уселся на полу с книжкой, Иван остался в прихожей, принялся за пакеты с едой, улыбаясь мне через стеклянную стену, высасывая пепси-колу через трубочку.
Поев, Иван стал бегать по залу. Во время спарринга его могли бы сильно ударить и тренер сказал ему уйти обратно за дверь. Кондиционер не включали, все двери были закрыты – был "выжигательный" день, но я держался, чувствовал себя почти в форме после недельного перерыва. После тренировки зашел в раздевалку, бросил кимоно на пол, от него полетели брызги пота. Тут же зазвонил мобильник в кармане брюк - Жанна. Говорит, что застряла в пробке, выезжая из университета. Я говорю, что повезу их тогда к себе, она спросила, нужно ли что-то привезти из вещей - обычно им нужно три смены одежды на два дня. Или купишь? - спросила она. Я говорю: "Что купишь? У меня денег нет. Конечно привози".
Петр говорит, что не хочет ночевать у меня, а Иван хочет ехать в Макдональдс, менять игрушку, которую положили в набор (идиот в Макдональдсе не предупредил меня, что у них два типа игрушек и положил пакет для девочек), но Петя утверждает, что она и для мальчиков тоже. – Посмотри на другую сторону, идиот! - кричит он плачущему Ивану. Я пытаюсь выяснить, чего конкретно Петр не хочет и объясняю, что у меня есть в запасе несколько вариантов и что это в его интересах объяснить толком, чего он не хочет. Постепенно выясняется, что Петя не вообще не хочет ехать ко мне, а только сегодня, потому что это не по расписанию, то есть «странно», а завтра поедет. Я звоню Жанне и говорю, что сегодня они ночуют у нее, а завтра – по расписанию. Тут я обнаруживаю, что Петя босой - забыл кроссовки в яхтклубе. Едем туда, находим кроссовки на берегу. Они видят плошадку рядом с яхтклубом, бегут туда и начинают лазать по трубам. Ваня ведет себя как пират: кричит, бросает песок. Все смотрят на него с испугом, отходят в сторону. Я говорю ему, что если он не перестанет орать, я опущу его в мусорную бочку. Он утихает на минуту.
Я весь мокрый, почувствовал, кондиционированный, то, о чем одна из женщин в яхтклубе говорила, обливаясь потом и обмахиваясь газетой. Иду в автомат купить воды. Возвращаюсь, они видят у меня воду и кричат: "Где ты купил воду?!!" Я даю им по доллару, они бегут наперегонки к автомату, покупают воду, пьют. Уже темнеет. Я доволен, что получил это неожиданное время с ними и не очень тороплюсь уходить: предлагаю пойти посмотреть на стариковский бейсбол. Звонит Жанна, говорит. Она уже дома.
А мы где? Мы в парке на море. Петя обнаруживает, что снова оставил где-то кроссовки и убегает их искать, хотя я кричу ему, что бы он вернулся - уже почти темно и он может потеряться. Я знаю, что он думает, что он уже знает это место вдоль и поперек, потому что был здесь всю неделю, и хочет испытать лишний раз свою самостоятельность. Но он не учитывает, что уже темно, а в темноте все меняется. Когда-то я потерялся на Кавказе в хорошо знакомом месте из-за раньше чем обычно выпавшего снега, скрывшего все ориентиры, и вся группа чуть не погибла.
Я вспоминаю, что год назад в этом парке, тоже вечером, решил разводиться с Жанной. Мы смотрим с Иваном старичков, он лезет на сетку, я кричу ему, чтобы он опустился вниз, потому что бейсбольныи мяч убьет его, если попадет в голову. Он, сидя на сетке верхом, говорит мне, что они бьют в другую сторону. Я говорю, что они могут ошибиться и мяч может полететь в его сторону. Старики начинают с опаской смотреть на забравшегося на верх решетки Ваню, но он вдруг говорит: "Хорошо, хорошо", - и спускается. Я снимаю потную рубашку, потому что совсем невыносимо жарко. Ваня отдает мне половину своей пепси-колы, забирается ко мне на руки, улыбается и говорит, что хочет спать. Я качаю его и целую в щеку. Он улыбается и целует в щеку меня, что-то говорит, я что-то говорю. Я думаю, что неважно, что он говорит и что я говорю, что это как в настоящей любви.
Появляется Петя без ботинок - не нашел их в темноте. Ваня видит, что я без рубашки, снимает свою и отдает ее мне. Мы идем назад, Ваня говорит, что ему нужно в туалет. Я говорю: "Найдем ботинки, сядем в машину и тогда подъедем к туалету". Иван говорит, что хочет очень сильно. Петя идет и писает под дерево на виду у всех - освещенный прожектором с бейсбольного поля. Я говорю Ване: "Делай как Петя". Ваня говорит, что ему нужно какать. Мы идем назад в туалет и Петя предлагает бежать наперегонки до оранжевого забора. Они бегут, прибегают почти одинаково. Петя говорит, что Иван выиграл, Иван не соглашается. – Тогда ничья, - говорю я, и даю им по двадцать пять центов - приз. Иван отказывается, говорит, что он не выиграл. Я говорю: "Хорошо". Забираю двадцать пять центов. Он начинает плакать и кричать. Я захожу в туалет, там грязная вода на полу, брюки мои опустились и волочатся по земле. Я несу его кричащего на руках, у меня нет никакой возможности подтянуть их. В первой будке унитаз переполнен, я сажаю его в другую. Слава богу, там чисто, иначе он бы стал орать из-за этого. Чистота - это его «пункт». Он продолжает орать из-за бега, я усаживаю его на унитаз, говорю, что бы он позвал меня и выхожу из туалета. Тембр его крика меняется, он уже кричит, потому что боится оставаться одним, но я плотно закрываю дверь. Петя предлагает подержать наши мокрые рубашки. Я отдаю ему рубашки и говорю, что он на три года старше Вани и мог бы подыгрывать ему так, чтобы это было сразу очевидно. Он говорит, что старше на четыре года. Я считаю, он старше на три с половиной года. Тут Иван кричит чтобы я вытер его.
Я захожу, он уже успокоился. Когда я вытираю его, он опять начинает говорить о беге. Я понимаю, что он не согласен ни с каким результатом, он просто хочет все переиграть. Мы выходим на улицу - там совершенно темно и прожектор бьет в лицо. Я говорю, что сейчас они побегут, но правила буду устанавливать я. Ставлю Ивана на пять метров впереди Пети. Громко подаю команды. На старт! Внимание! Марш!!! Люди, идушие к машинам, оборачиваются, смотрят на нас. Они бегут - Петя опять прибегает позже на одну секунду. Но Иван смеется - он думает что это ничья, забирает свои двадцать пять центов. Я не вижу рубашек, и спрашиваю, где они. Петя ехидно смеется. Я беру его крепко за руку и спрашиваю: "Где рубашки?" Он понимает, что сейчас ему будет не до шуток, и достает их из-за куста. Мы идем назад к яхтам, Иван хочет устроить гонки на бордюре высотой метра в два, отделяющем парк от пляжа. Я говорю ему, что он упадет, он начинает бежать и понимает, что упадет, соскакивает вниз и продолжает по песку быстро бежать за убегающим Петей. Оба скрываются в темноте. Я бегу за ними. Петя забирает куда-то в сторону, Иван уже со мной. Я кричу Пете, чтобы он шел за нами. Тот, подумав секунду, меняет курс и идет за нами. Тут Иван решает попрыгать с бордюра вниз к воде - прыгает вниз с высоты два метра на песок, вставляет ноги в углубления в стене, карабкается наверх, кричит, чтобы я ему помог. Я беру его за руку, он кричит, чтобы я взял его за обе руки. Я говорю, что не могу взять его за обе руки, потому что одна рука мне нужна, чтобы опереться и опуститься к нему вниз, вытаскиваю его сопротивляющегося наверх. Он кричит, что все не правильно и чтобы я опустил его вниз. Я опускаю. Оказывается, надо было поднять его на пол-метра, чтобы он вставил ногу в углубление в стене и поднялся сам.
Мы возвращаемся в яхтклуб. Петины кроссовки темнеют на песке. Мы забираем их и идем к машине. Впереди видны силуэты людей. Петя говорит, что мы не может так просто прямо на них идти, у них наверное пикник, и бежит вправо в обход высоких кустов. Я кричу ему: "Какой может быть пикник ночью?" Мы идем с Иваном на людей в темноте. Я вижу, как из под катамарана к кустам, за которые побежал Петя, пошел ночной скунс с черно-белым хвостом.
Мы подходим ближе к пикнику и видим, что это Джо - Петин яхтенный тренер - ужасно добрый толстяк и муж Даниэллы, веселой итальянки, которая продала мне дом год назад, и по совместительству учительница Пети. Джо сидит в темноте с женщинами – мамами учеников рядом с остатками пикника. Я пытаюсь разглядеть среди женщин Даниэллу, но ее нет. Я говорю: "Джо, мы забыли кроссовки, пришлось возвращаться". Одна из женщин поднимается и идет к ящикам в темноте. – Мы уже нашли их, - говорю я. Мы идем к машине. Из-за кустов выбегает Петя, перед которым бежит скунс. Петя сосредоточен и, не видя его, бежит прямо за ним. Иван собирается сесть в машину, но он весь мокрый, и я убеждаю его в течение минуты, что без рубашки в машину нельзя. Он с неудовольствием надевает рубашку и садится в машину. Я натягиваю на себя прилипающую от пота рубашку. Петя садится в машину. Я говорю ему, чтобы он пристегнулся и спрашиваю, почему он боялся этих людей, что вообще девяносто процентов людей не обращают на других людей никакого внимания. Он говорит: "Что такое девяносто процентов?"
Иван говорит, что мы видели бэйби-сканка, видел ли Петька его? Петька говорит, что видел, но это был взрослый сканк, потому что он испортил воздух. Я спрашиваю Петю, как будет «вонять» в прошедшем времени - это неправильный глагол - Петя уходит от вопроса и пытается всучить мне прошедшее продолжаюшееся время, ибо в простом прошедшем это будет означать, что сканк вонял вообще всегда. Кое-как я выкорчевываю из него правильный ответ, что это будет "stank". Мы едем к дому. Петя говорит Ване про переименование банка First Union в Wachovia, мимо которого мы проезжаем. Иван не понимает, Петя сердится и переходит на старый английский, чтобы сделать свои слова более весомыми - thy, cometh, hath и т.д. Иван говорит, что это неправильный английский язык. Петя говорит ему, что он идиот - я понимаю, что Иван сейчас его ударит, кричу им, что в этой машине закон - не ругаться и не драться. Петя говорит: "А петь песни можно?" Я говорю: "Да, можно". Он начинает петь песню про то, что Иван -идиот. Мы подъезжаем к дому.
Жанна говорит, что завтра ей очень рано нужно ехать ремонтировать машину, и что я могу забрать их прямо сейчас, вместо того, чтобы приезжать завтра. Я плохо понимаю, что она говорит, вытаскиваю вещи, пытаюсь найти Ванину кассету, он уже начинает плакать. Жанна говорит, что ее машина разваливается. Я говорю, что это ее проблема. Она говорит, что не понимает, почему я тяну с окончанием развода, но если у нее сломается машина, она купит Роллс Ройс и заставит меня платить половину, как за первую семейную необходимость. Я говорю, чтобы она перестала меня пугать, что по постановлению суда она не имеет права на неоправданные расходы, и что мы можем развестись прямо сейчас и чтобы она перестала ругаться при детях. Она смотрит по сторонам и замолкает. Мальчики кричат в доме. Я иду совершить последний ритуал, "kiss & hug", кричу им долго, наконец выходит один, потом другой. Иван целует меня раз двадцать в обе шеки, говорит, что он страшно скучает за мной и хочет ехать со мной в Макдональдс. Петя выходит и мы солидно целуемся в щеки два раза, обнимаемся.
Я еду домой. В дороге открываю два конверта, которые я забрал из своего ящика в зале. Думаю, лежит ли там приглашение на тест на высокий красный пояс. Там какие-то выдуманные счета – на сто сорок шесть долларов один и на восемьсот другой. Я размышляю, почему тренер второй раз молча дает мне какие-то непонятные счета. Я всегда плачу всё, что полагается по контракту. Раздумываю, что это за игру он выдумал. Решаю, что тоже буду играть в эту игру, и продолжать игнорировать его молчаливые счета и платить ему, как обычно. Если же он что-то мне скажет про них, что, мол, хочет получить эти деньги, я брошу занятия, потому что мне будет просто неприятно общаться с таким человеком. А он не сможет получить эти деньги, потому что нигде документально не зафиксировано моих обязательств такого рода. Я думаю, как развод превратил этого щедрого человека, готового на любые скидки, в скрягу. Что мне жаль будет уходить из этой школы, особенно когда остался какой-то год до черного пояса, и что он был чемпионом страны четыре года назад в старшем дивизионе, и у него блестящая техника. Но видно так в любом бизнесе - все пытаются друг друга обмануть.
Подъезжая к дому, я вижу отъезжающий мерседес Анжелики. Она не подняла верх, но в свете фар я не успеваю ее увидеть. Я вынимаю продукты из багажника, мокрое кимоно, несу все в дом. Снимаю рубашку. Пока она не может проверить как я стираю, забираю всё недельное белье в прачечную комнату. Не разделяя цветное и белое, засовываю все в машину, но не могу найти жидкое стиральное мыло там, где оно всегда стоит на полке, а в это время слышу, как машина подъезжает к дому. Посудина находится где-то в заднем ряду за рядом несущественных освежителей, отбеливателей и пятновыводителей. Я быстро заливаю стиральную жидкость, думаю, зачем понадобилось ее прятать, нажимаю на кнопки и выскакиваю из прачечной комнаты. Дверного привода гаража, который обычно гремит, не слышно и на улице все тихо - кажется я ошибся.
Я иду к лестнице, но понимаю, что слишком потен и устал, чтобы подняться наверх. Иду к комоду, беру полотенце и плавки. Тут же раздеваюсь догола, думаю, как удивилась бы Анжелика, если бы сейчас вошла, и иду в прачечную комнату и засовываю штаны, рубашку и белье в машину. Я надеваю плавки, выхожу из дома и иду к бассейну по дорожке, освещенной низкими лампами, работающими от солнечной энергии.
Лампы на дне бассейна выключены и воду едва видно. Я захожу на трамплин, становлюсь на самый край и думаю несколько секунд. Я думаю о том, какой небольшой, но неожиданно глубокий у Анжелики бассейн - совершенно несоответствующий её легкомысленному характеру. В него можно нырять практически вертикально, не боясь удариться о дно. Я взмахиваю руками, подпрыгиваю, и, летя в бассейн, в тот момент, когда руки должны были коснуться воды, понимаю, что ее там нет.