Однако очень печально то, что такие исследования появляются сегодня не в серьезных монографиях, а в не слишком добросовестных статьях периодических изданий. Так, подзаголовок одной из статей в газете "Монд", посвященной кризису на Балканах, гласит: "В США и Западной Европе с новой силой разгораются споры об ответственности православия за политическое и социально-культурное развитие балканских и восточноевропейских стран". Другая статья, помещенная в этой газете, принадлежит психоаналитику Юлии Кристевой и носит название "Тайное бремя православия. Истоки и корни восточного стремления к самоуничтожению". Эти статьи были перепечатаны в №17 за 1999 г. газеты "НГ-религии"
Православию ставится в вину то, что когда Кант писал "Критику чистого разума" и Французская революция утвердила свободу в республиканском триединстве свободы - равенства - братства, русский монах Паисий Величковский составил книгу "Добротолюбие" "учащую сосредоточению ума и рассудка в сердце, сознаваемого как полюс непостижимого и источник невыразимой Божественной интуиции". Таким образом, если на Западе: "Ясность разума, настойчивость при постановке вопроса и постоянный критический анализ", то в Православии - "Затаенный, ревностный, мистический восторг трансформирующийся в нигилизм, атеизм и коммунистическую идею". Именно православие, согласно Кристевой, виновно в том, что в России произошла самая кровавая и разрушительная революция, а затем установился жестокий тоталитарный режим, а также в кровавой бойне в Косово. Истоки свободы, демократии, равноправия на западе, а истоки тоталитаризма, и нетерпимости происходят из православного образа мыслей. Якобы в православии "упорное отрицание разума сменяется гневными чувствами и бунтующим нигилизмом, которые разрушают прежние нормы, и утверждают ценности с обратным знаком, не подлежащие никакой критике".
Православие обвиняется здесь в двух диаметрально противоположных вещах - буйстве революционного нигилизма и в склонности к тоталитарному мышлению. Так ли это?
"Широк русский человек, я бы его сузил",- писал Достоевский о русской стихийности, не сдерживаемой достаточной дисциплиной. Православие, с его недостижимым идеалом святости и безграничностью духовного подвига не поддается рационализации и систематизации, поэтому русская стихийность в какой-то мере гармонирует с мироощущением Православия. Знаменитые русские бунтари Степан Разин, Пугачев были движимы истовой жаждой справедливости и правды. Существует большой соблазн поставить революционный процесс 1917 года в один ряд с этими явлениями, но не будем торопиться.
В русской истории были моменты (например, в 1613 или 1699 годах) когда, по выражению одного из историков, охлократическое буйство маргиналов заставляло дрожащих в своих теремах царей только мечтать о бегстве. Все устои шатались, но толпа, разорвав несколько бояр, устремлялась к винным погребам, а наутро все с тяжелой головой возвращались к обычным делам и с недоумением вспоминали: что же они натворили. И кто знает, что бы было, если бы в этой толпе оказался рациональный и практичный человек, твердо знающий что делать, и кто виноват. Такой человек и оказался на броневичке в решающие дни апреля 1917 года.
Хорошим примером здесь будет сюжет картины "Утро стрелецкой казни". Бородатые стрельцы в рубашках с истово горящими глазами, осеняющие их крестами попы, плачущие жены, купола Василия Блаженного, и царь Петр в заграничном платье, презрительно окидывает взглядом эту картину. Только что закончилось великое посольство по протестантским странам Запада и все, что Петр видит в России ему глубоко чуждо, его взор устремлен в будущее - в царство порядка и "высоких технологий". Так кто спрашивается главный революционер на этой картине? Всякая революция исходит из порядка, из мысли организованной и рациональной. Это безбожный, извращенный порядок, уверенный в своей правоте, как безумец, считающий себя Наполеоном.
Нередко делается попытка представить Ленина, этаким былинным богатырем, разудалым атаманом большевиков. "Его генетическая память великоросса из великороссов, с характерным для великоросса коктейлем разноэтнических кровей, хранила бунтарский дух своих предков", - пишет К. М. Кантор в статье "На башне броневика и в Мавзолее" (ВФ. 1998 № 8 с. 93).
Между тем нельзя было найти более нерусского по своему складу характера человека, чем Ленин, придирчиво внимательный к каждой детали протокола, к каждому пункту партийной программы, сохраняющего каждую свою бумажку. Весьма любопытны, в этом смысле, размышления А. И. Потресова о Ленине: "Ленин представлял собою, в особенности в России, редкостное явление человека железной воли, неукротимой энергии, сливающего фанатичную веру в движение, в дело, с не меньшей верой в себя..." (цит. по. Д. А. Волкогонов. Ленин. М., 1994 с. 125). Известны суждения Ленина об архинепригодности русских к сколько-нибудь серьезной работе, и архищедрая оплата немецких и швейцарских коммунаров трудившихся на ниве большевизации России.
Николай Бердяев в книге о русском коммунизме, глубоко проанализировал феномен новой власти и роль Ленина в ее возникновении. Главным инструментом Ленина, с помощью которого тот заполучил власть, была партия, "представляющая хорошо организованное и железно-дисциплинированное меньшинство... Сама организация партии, крайне централизованная, была уже диктатурой в малых размерах. Большевистская партия, которую в течение многих лет создавал Ленин, должна была дать образец грядущей организации всей России". Тут мы вплотную подошли к вопросу о тоталитаризме. Кровавый разгул революции мог держаться на одних инстинктах максимум месяц, но продолжающееся десятилетия планомерное уничтожение нации могло происходить только благодаря безумию другого рода - безумию порядка и организации.
В последние годы во многих периодических изданиях стало модным сопоставлять Православную церковь с коммунистической партией. Православие, соборность, коллективизация, колхоз, коммунизм - примерно таков ход рассуждений в этих статьях.
Между тем православная соборность это единство не нумерологическое, винтика в машине, а личностное, идеалом которого служит семья с царем-батюшкой во главе. Соборность социального устройства православного государства подразумевает как раз личность на ее вершине - Царя, который берет на себя крест служения народу. Для православного немыслимо жить в безличном, абстрактном, полицейском государстве, ставшем моделью современного общества.
Революция - это восстание против соборности, замена её безличным единством. Отсюда вытекает принципиальная аисторичность революции, о чем говорит даже само слово revolution - движение по кругу. Революция мифична по своей сути, это беспрестанное повторение извечного мифа об отцеубийстве. Повторение восстания Люцифера против Бога. Вот почему большевики, французские революционеры, солдаты Кромвеля так спешили убить царя. Этим объясняется и небывалое в истории гонение на Церковь, начавшееся в 1918 году. Надо было без остатка уничтожить в народной памяти мысль о богоучрежденности царской власти.
Где же берет начало миф о цареубийстве? Ни в истории, ни в догматике, ни в мистике Православия вы не найдете даже отдаленной тени этого мифа. Поиски приведут нас туда, куда мы меньше всего ожидали бы попасть - в тихую, мирную Швейцарию.
Не случайно Ленин выбрал именно её, а не богатую революционными традициями Францию, или родину марксизма Германию, как штаб мировой революции. Не раз он именовал эту страну самой революционной в мире. Почему? Потому что именно в скромном швейцарском городке 16 века получили начало все те принципы, согласно которым протекало все последующее политическое и культурное развитие Европы: революция и просвещение, прогресс и тоталитаризм, демократия и цареубийство.
Лидер протестантской общины, создавшей в городе Женеве теократическую республику - Жан Кальвин, дал начало мощному распространению идей, перевернувших средневековое представление о власти.
Кальвин объявляет, что любой правитель, превысивший полномочия своей данной Богом власти, по этой причине прекращает быть правителем и не может более пользоваться правами и привилегиями правления, магистраты могут применить к нему ме-ры (неогово-ренные). Использование этого принципа английскими кальвинистами (пуританами) Иоанном Понетом и Кристофером Гудманом, сподвижниками Кромвеля, для выработки теории оправданного цареубийства, свержение и последующая казнь Карла I Английского (1649 г) являлись вызовом, брошенным "кальвинизмом" монархиям по всей Европе.
Во Франции, Франсуа Хотман написал свою знаменитую "Franco - Gallia", Теодор де Без - свою "Droits des Magistrals", Филипп Дюплесси-Морнэ - свою "Vindiciae contra tyrannos", а также целый ряд более мелких авторов произвел на свет множество памфлетов, содержащих одну и ту же основную мысль: тиранам нужно противостоять. Обязанность подчиняться Богу стоит выше обязанности подчиняться земному правителю.
"Именно эти идеи в чисто светских формах были возрождены в период французского Просвещения, когда понятие о правах человека, лишенное богословского обрамления, было соединено с республиканством кальвиновской Женевы Жан - Жаком Руссо, который, в отличие от Вольтера и Монтескье, объявлял Женеву шестнадцатого века идеальной республикой, которая могла служить примером для Франции восемнадцатого века. Таким образом, кальвиновская Женева стала идеалом, захватившим воображение предреволюционной Франции. Французскую революцию 1789 г. можно рассматривать как окончательный итог Женевской Реформации 1535 г."  , пишет английский исследователь реформации Алистер Макграт (А. Макграт. Богословские идеи Реформации. Одесса. 1994 с. 279.).
Для понимания генезиса коммунистического тоталитаризма, по словам историка русской революции Р. Левенталя, "необходимо осознать, что русские коммунисты захватили власть во имя утопического идеала совершенного равенства, выработанного радикальным крылом западного просвещения - особенно в период французской революции" (ВФ. 1998 № 8 А. Валицкий "Коммунистическая утопия и судьба социалистического эксперимента в России" с76-77). Преклонение Ленина, как и всех русские вождей перед Французской революцией хорошо известно. Их речи и статьи просто переполнены словами "жирондисты", "якобинцы", "комиссары", "революционный Конвент", "термидор", "Вандея". В России воплощался химерический миф Французской революции, которая в свою очередь была воплощением идей женевской теократии Кальвина. Революция в России действительно имеет религиозные корни, но растут они не из православной мистики, а из протестантизма кальвинистского образца, в котором впервые возникает неразрывное единство революционности и железного порядка.
Уже упоминавшийся Алистер Макграт, проводит в своей книге сравнение Кальвина с Лениным, указывая на историческое значение людей с радикальными идеями в поворотные моменты истории. "Оба прекрасно осознавали важность учреждений для распространения идей своих революций, и не теряли времени при организации всего, что было для этого необходимо"  (А. Макграт. Богословские идеи Реформации. Одесса. 1994 с. 243).
И действительно, Кальвин, как и Ленин, ни о чем другом так не заботился, как о железной организации своих последователей. Убежденный в необходимости создания дисциплинированной, хорошо организованной Церкви способной противостоять враждебному окружению, Кальвин изложил подробные наставления, управляющие каждым аспектом ее жизни, от чего зависело само существование кальвинистских групп. Реформатская Церковь стала такой же институированной, как и ее католическая соперница, и превратилась в ее самого внушительного оппонента. В немалой степени этим успехом она обязана консистории - вероятно, самому характерному инновационному аспекту кальвиновского плана по структурированию церковного аппарата.
"Стоя у церковной кафедры, с которой Кальвин проповедует, сыщики наблюдают, как люди слушают проповедь. Двое схвачены за то, что усмехнулись, когда кто-то, заснув, упал со скамьи, а двое других - за то, что нюхали табак. Кто-то посажен в тюрьму за то, что сказал: "Церковь, слава Богу, не вся еще за пазушкой у мэтра Кальвина!". Двое детей, евшие на церковной паперти, во время проповеди пирожки, высечены розгами, а маленький мальчик, ударивший свою мать, казнен смертью. Людей хватали за лишнее блюдо, кроме двух, разрешенных по закону - мяса и овощей; за чтение Амадиса Галльского; за модные туфли с разрезами и дутые на плечах и локтях рукава. Русскому человеку эти картины стали знакомы вовсе не с принятием православия, а приехали в запломбированом вагоне прямо из Швейцарии.
"В Кальвиновом зодчестве Царства Божия все почти так же геометрически ясно, прозрачно и правильно, как в ледяных кристаллах... Кальвин, основатель Женевской Теократии - кузнец всей будущей Европейской Демократии.", пишет Д. С. Мережковский. (Д. С. Мережковский. Кальвин//Реформаторы. Брюссель 1989 г. с 168).
Как религиозные, так и общественные взгляды Кальвина оказали огромное влияние на концепции Церкви и Государства Западного мира. Реформированные Церкви в Европе и Пресвитерианские Церкви в Англии примыкали в основном к учению Кальвина. Две трети Франции были в руках у гугенотов, и большая часть польской и венгерской знати приняло реформатство. Главное религиозное направление в американских колониях было кальвинистским. Когда пуритане ступили на землю Нового Света, они привезли с Собой не просто религию, но социальное мировоззрение, уходящее корнями в жизнь небольшого города Швейцарии. Учение Кальвина о безусловном предопределении утверждала кальвинистские общины в сознании своей безусловной богоизбранности. Как Бог некогда избрал Израиль, теперь Он избрал реформатские общины, чтобы они были Его народом. Чувство "богоизбранности" усиливалось по мере того, как новый народ Божий входил в новую "землю обетованную" - Америку. Что же делать с индейцами? А то же что Господь повелел делать израильтянам с племенами населявшими Ханаан - уничтожать. Что делать с сербами, отказывающимися признавать новый мировой порядок? Тоже уничтожать. Как мы видим с тех пор мало что изменилось в американском менталитете.
"Международный кальвинизм" как дрожжи в тесте преображал и Европу. Habeas Corpus выйдет сначала из Женевской, а потом из Английской Реформации.
Женевская Теократия породила нынешнюю свободную европейскую демократию от имени которой православие сегодня обвиняется в тоталитаризме, "бунтующем нигилизме", "мазохизме" и коммунизме. Но все это реалии, глубоко укорененные именно в европейской цивилизации. То, что произошло в России в 1917 году, происходило на Западе постепенно с XVI века. Конечно, трагедия, произошедшая с Россией ужасна, и по своим масштабам не сравнима с европейской. Но так же человек, которого внезапно отравили смертельной дозой яда выглядит гораздо хуже того, кто принимает его постепенно и долго, привык к нему так, что даже не видит, какую опасность он несет окружающим. Таким образом истоки революции следует искать не в менталитете русского народа воспитанного в Православии, а в маленьком швейцарском городке, где впервые зародилась химера революционного тоталитаризма.