ta6y: послеобеденное чтение

послеобеденное чтение
Она пишет также о глубокой
радости и чувстве реальности, которые охватывают вспоминающего детство
человека, и приводит множество замечательных цитат из автобиографической
литературы, в особенности из Достоевского и Пруста. Все мы, замечает она,
"изгнанники из собственного прошлого", и отсюда наше стремление вернуться
туда, вновь обрести утраченное время. Парадоксально, что для девяностолетней
миссис О'С. на закате долгой одинокой жизни такое возвращение --
удивительное, волшебное возвращение в забытое детство -- оказалось возможным
лишь в результате микрокатастрофы в мозгу.

Эпилептическим припадкам Достоевского тоже предшествовали "психические
судороги" и "усложненные внутренние состояния"; однажды он сказал об этом
так:

Вы все, здоровые люди, <...> и не подозреваете, что такое
счастье, то счастье, которое испытываем мы, эпилептики, за секунду перед
припадком. <...> Не знаю, длится ли это блаженство секунды, или часы,
или месяцы, но, верьте слову, все радости, которые может дать жизнь, не взял
бы я за него!

Фрейд, напротив, говорит,
что "невроз есть реминисценция". Ясно, что одно и то же понятие
употребляется здесь в двух различных смыслах. Цель психоанализа -- заменить
ложные или вымышленные реминисценции истинной памятью, анамнезом прошлого
(именно такая память -- неважно, обладает она глубоким или тривиальным
смыслом -- оживает в ходе психических судорог). Известно, что Фрейд
восхищался Хьюлингсом Джексоном, однако нет никаких сведений о том, что сам
Джексон, доживший до 1911 года, когда-либо слышал о Фрейде.
Случай миссис О'С. замечателен наличием в нем глубокой связи как с
научными результатами Джексона, так и с идеями Фрейда. У нее возникли
отчетливо джексоновские реминисценции, однако в качестве психоаналитического
"анамнеза" прошлого они успокоили и исцелили ее.

Таким образом, между рассказами пациентов и теориями физиологов
возникает разрыв, настоящая пропасть. Существует ли хоть какая-то
возможность заполнить ее? И если такой возможности нет (что отнюдь не
исключено), имеются ли вне рамок вычислительной теории идеи, которые помогут
нам лучше понять глубоко личностную, экзистенциальную природу реминисценций,
сознания и самой жизни? Короче говоря, нельзя ли над шеррингтоновой,
механистической наукой об организме надстроить еще одну, личностную,
прустовскую физиологию? Сам Шеррингтон косвенно намекает на такую
возможность. В книге "Человек и его природа" (1940) он описывает сознание
как "волшебного ткача", сплетающего изменчивые, но всегда осмысленные узоры
-- сплетающего, если задуматься, ткань самого смысла